Основанием каждого истинного государства является трансцендентность его начала - принципа верховной власти, авторитета и законности. Эта важнейшая истина в различных обличьях воплощалась на протяжении всей истории народов. Ее отрицание равнозначно отрицанию или по меньшей мере искажению истинного значения всего составляющего политическую реальность. Вместе с тем, во всем многообразии воплощений этой истины неизменно - подобно "постоянной величине" - сохранялось представление о государстве как о влиянии высшего порядка, проявляющего себя во власти. Поэтому любое подлинное политическое единство является воплощением идеи и власти, тем самым отличаясь как от какого бы то ни было фактического единства натуралистического характера, основанного на "естественном праве", так и от всякого союза, обусловленного исключительно общественно-экономическими, биологическими, утилитарными или эвдемонистическими² факторами.

Поэтому в прежние времена можно было говорить о священном характере принципа верховной власти и могущества, то есть государства. К области священного по сути своей принадлежит и древнеримское понятие imperium, которое не просто описывает систему территориального наднационального владычества, но, главным образом, означает чистое право повелевать, почти мистическую силу и auctoritas³ ,присущие тому, кто по праву облечен саном и исполняет функцию Главы: в религиозной и военной области, в патрицианской семье (gens) и на высшей ступени - в государстве (respublica) .В глубоко реалистичном римском мире - более того, именно благодаря его реалистичности - подобное понимание власти, являющейся одновременно auctoritas, всегда сохраняло внутренне присущий ей характер горней светоносной силы и священного могущества, независимо от разнообразных и нередко незаконных приемов, которыми пользовались для ее достижения в разные периоды римской истории⁴.

Можно вообще отрицать принцип верховной власти, но если уж мы признаем его, то одновременно должны признать за этой властью абсолютный характер. Власть, являющаяся в то же время auctoritas, - aeterna auctoritas, выражаясь римским стилем, - должна обладать силой закона, быть последней инстанцией. Власть и авторитет, лишенные абсолютного свойства, не являются ни властью, ни авторитетом, как это прекрасно показал Де Местр. Как в сфере естественных причин, так и в области политики невозможно отступать до бесконечности, переходя от одного уровня к другому; рано или поздно мы неизбежно достигнем предела в точке, имеющей характер безусловного и абсолютного решения. Эта точка будет также точкой устойчивости и плотности, естественным центром всего политического организма, отсутствие которого превращает любой политический союз в чисто механическое соедиение, неустойчивое образование. В свою очередь, власть должна быть обращена к трансцендентному уровню, единственно дающему ей основание и узаконение в качестве высшего, независимого, первичного принципа, являющегося основой всякого права и не подчиненного никакому другому закону. На самом деле эти два аспекта, два требования взаимно обуславливают друг друга, что объясняет как природу чистого политического принципа imperium, так и личность того, кто как истинный Государь является его представителем и воплощением.

Правоведческая теория верховной власти в любом ее виде (пресловутое "правовое государство", см. Кельзена) относится исключительно к caput mortuum, то есть к состоянию, свойственному угасающему политическому организму, который продолжает свое механическое существование, хотя его центр и изначально породившая его сила либо сокрыты, либо исчезли. Ибо если порядок является формой, торжествующий над хаосом и беспорядком, то закон и право составляют саму сущность государства, что находит свое достаточное основание и последнее оправдание исключительно в указанной трансцендентности. Из этого следует принцип: princeps a legibus solutus - Государь не связан законом. То же имел в виду и Аристотель, когда говорил, что те, кто воплощают собой закон, сами не подчиняются закону. В частности, положительная сущность принципа верховной власти совершенно справедливо признавалась в ее ничем не ограниченном и неоспоримом праве на принятие абсолютного решения в особых обстоятельствах или чрезвычайных ситуациях - то есть когда действующее право и закон приостанавливались или возникала необходимость в их приостановке⁵. В подобном случае, как и в любой сложной ситуации, пробуждается, проявляет себя та абсолютная, небесная сила⁶, которая, оставаясь незримой и безмолвной в обычых обстоятельствах, всегда сокрыта в государстве, пока последнее не разрывает связи с породившим его началом; пока оно остается живым организмом, а не превращается в механизм, routine⁷. "Чрезвычайные полномочия" и "диктатура" являются вынужденными мерами, можно сказать, "роковыми средствами", к которым по необходимости прибегают лишь тогда, когда пробудить эту силу не удается. Подобного рода диктатура не носит "революционного" характера. Она остается в рамках закона, так как не является ни новым политическим принципом, ни новым правом. Поэтому в лучший период римской истории "диктатуру" мыслили и допускали лишь как временное явление, как некое дополнение к существующему порядку, но не как новое общественное устройство, ведущее к ниспровержению старого строя. В последнем случае диктатура равнозначна узурпации.

Государство не является воплощением "общества". Лежащее в основе социологического позитивизма понимание государства как "общества" или "общности" является показателем вырождения, натуралистического упадка. Оно противоречит сущности подлинного государства, переворачивает все правильные отношения, лишает политическую область изначально свойственных ей характера и достоинства. Подобная концепция полностью отрицает "апагогическую" цель государства как власти, имеющей свои истоки в мире горнем.

Политическая область определяется иерархическими, героическими и идеальными ценностями, отрицающими как плотское, так и отчасти "душевное" довольство, что выводит ее за рамки чисто натуралистического и растительного существования. Истинные политические цели по большей части носят самодостаточный (не производный) характер; они связаны с идеями и интересами, далекими от мирного существования, чистой экономики и материального благополучия; они соответствуют высшему измерению жизни, особому достоинству. Противоречие между политической и общественной областями является основополагающим. Оно носит характер "категории", и чем более ярко выражено их противостояние, тем выше метафизическое напряжение в государстве, тем устойчивее его структуры, тем ближе его образ к организму высшего типа. Действительно, в подобном организме высшие функции не отражают его биологические и растительные потребности, и, за исключением случаев явного вырождения и одичания, не используются для их удовлетворения. Их деятельность, хотя и зиждется на физической жизни, следует собственным законам, и в отдельных случаях способна даже подчинить себе последнюю для исполнения целей, действий и задач, которые не поддаются объяснению и оправданию в чисто физических рамках. То же самое можно сказать об отношениях, которые в нормальной ситуации должны связывать политический уровень и "общество".

Различие между политической и "физической" областями изначально. Его можно обнаружить и в различных примитивных обществах, отчасти сохранивших понимание основополагающих принципов в такой чистоте, каковую мы тщетно искали бы в современных поверхностных и безвкусных социологических учениях. Приведем пример, поясняющий нашу точку зрения.

Согласно одной из современных школ, государство ведет свое происхождение от семьи; тот же образующий принцип, на основе которого складывалась семья, gens, по мере своего расширения и обобщения приводит к зарождению государственности. Однако это низведение государства до чисто натуралистического уровня становится возможным лишь благодаря спорному допущению, лежащему в самом начале рассуждения. А именно, предполагается, что на заре древней цивилизации, в том числе индоевропейского типа, семья составляла чисто физическое единство, в котором ни священное начало, ни иерархический принцип не играли решающей роли. Но даже опираясь на чисто современные исследования, после работ Фюстеля да Кулаижа не осталось никаких сомнений в том, что в действительности дело обстояло прямо противоположным образом. Впрочем, даже если мы согласимся с этим исключительно натуралистическим толкованием семьи, отвечающим тому состоянию, в котором она находится сегодня, - все равно порождающее начало собственно политических сообществ следует искать в совершенно другой области, нежели та, в которой складывались семейные союзы. Здесь имеет смысл обратиться к так называемым мужским союзам.

У большинства архаических народов новорожденный, которого до определенного возраста считали чисто природным существом, поначалу находился исключительно на попечении семьи и прежде всего матери, так как все связанное с материальной, физической стороной существования относилось к материнской, женской области. Но в определенный момент происходило, точнее говоря, могло произойти изменение природы индивида и, соответственно, его статуса. Благодаря особым обрядам - так называемым "обрядам перехода", которым, как правило, предшествовал определенный период изоляции и одиночества, нередко сопровождавшийся суровыми испытаниями в соответствии со схемой "смерти и рождения" - в индивиде пробуждалось новое существо, после чего он и становился собственно "мужчиной". Действительно, до этого момента член группы, независимо от своего возраста, стоял на том же уровне, что и женщины, дети и даже животные. Поэтому лишь после преображения индивид становился членом "мужского союза". Власть в группе или племени принадлежала именно "мужскому союзу", в котором собственно "мужское", как мы показали, имело посвятительное (священное) и одновременно воинское значение. Особые обязанности и связанная с ними ответственность давали членам "мужского союза" и особые права, отличные от тех, которыми обладали другие члены группы⁸.

В этой схеме изначально заложены основополагающие "категории", определяющие противоречие между политическим и "общественным" уровнями. Первой из них является особое "помазание", особая "благодать", данная "мужчине" в высшем смысле: "мужчине", как vir (как говорили древние римляне), а не просто homo. Условием получения этой "благодати" являлся "разрыв уровня", то есть разрыв уз, связующих человека с натуралистическим и растительным уровнем существования; этот разрыв восполнялся властью, правом повелевать, принадлежавшим "мужскому союзу". Мы можем с полным основанием считать это одной из "постоянных" или основополагающих идей, которые во всем разнообразии своих прикладных и производных форм неизменно включались в теорию или, лучше сказать, метафизику государства, исповедуемую величайшими цивилизациями прошлого. По мере усугубления процессов секуляризации, рационализации и материализации эти изначальные идеи становились все более непонятными и недоступными. Но если вследствие их искажения или утраты присущего им посвятительного, священного сокровенного смысла они окончательно предаются забвению, то исчезает и само государство или политический класс в их истинном традиционном понимании. В связи с этим будет уместно привести слова одного из наших современников, сказанные еще в сравнительно недалеком прошлом: "рождение господствующего класса есть Божественное таинство". Впрочем, иной раз более уместно говорить о демоническом таинстве: плебейские трибуны, демагогия, коммунизм. Однако никогда истинное правящее сословие не может сложиться под воздействием исключительно социальных и тем более экономических факторов.

Государство подчинено мужскому началу, общество и в более широком смысле народ, demos - женскому. Это также изначальная истина. Материнское господство, от которого свободна политическая область, подчиненная мужскому началу, понималось также как господство Матери Земли, Матерей Жизни и плодородия, под властью и на попечении которых находятся физические, биологические, коллективно-материальные стороны существования. В мифологии постоянно повторяется мотив противопоставления светлых, небесных божеств как властителей собственно политического и героического мира, и женских, материнских богинь, правящих натуралистическим существованием, поклонение которым было распространено преимущественно среди черни. Так, например, в древнем Риме понятие государства и imperium - священной власти - было тесно связано с символическим культом мужских небесных, светлых богов верхнего мира в противоположность темному царству Матерей и подземных богинь. Эта идея красной нитью проходит от примитивных обществ с их "мужскими союзами" до светоносной олимпийской государственной традиции, свойственной классическому миру и целому ряду высших индоевропейских цивилизаций.

Следуя за этой нитью, мы приходим к историческому периоду, когда эта идея воплощается уже не в виде imperium, но в понятии божественного права Царя, а на смену правящему слою, образуемому силой обряда, приходят Ордена, аристократия, политические классы, складывающиеся на основе знаний и качеств, также не сводимых к общественным ценностям и экономическим факторам. Затем нить прерывается, и упадок государственной идеи, наряду с упадком и угасанием чистого принципа верховной власти и авторитета, завершается окончательным перевертыванием, когда всё обращается в свою противоположность; за счёт этого мир demos'a, масс, погрязших в материи, получает доступ в область политики. Таков основной смысл любой демократии в изначальном понимании этого слова, а также всякого "социализма". Как первая, так и второй по сути своей являются антигосударственными системами, вырождением, осквернением и опошлением политического начала. С их пришествием завершается смещение от мужского к женскому, от духовного к материальному; происходит беспорядочное смешивание. Это инволюция, обусловленная внутренним вырождением самого человека, которое выражается в том, что верх в нем берут склонности и интересы, связанные с натуралистической, грубой, стихийной жизненной составляющей человека. Согласно закону соответствий, известному уже Платону и Аристотелю, несправедливость, то есть внешний разлад и волнения в обществе, всегда является отражением внутренней несправедливости, присущей определенному человеческому виду, возобладавшему в данной цивилизации.

В современном мире существуют политические формы, в которых подобное вырождение и всесмешение настолько заметны, что их невозможно ни с чем спутать; они самым недвусмысленным образом выражены в партийных программах и идеологиях. В других случаях этот упадок менее заметен, поэтому следует уточнить, какую позицию необходимо занять по отношению к ним.

Вышеуказанное различие между политической идеей государства и физической концепцией "общества" сказывается и в противоречии между государством и нацией. Понятия нации, родины и народа, несмотря на нередко окружающий их романтический и идеалистический ореол, по сути принадлежат не политическому, а натуралистическому и биологическому уровню, и соответствуют "материнскому и физическому измерению данной общности. Почти все движения, признававшие за этими понятиями первостепенную ценность, отвергали или по меньшей мере ставили под сомнение идею государства и чистый принцип верховной власти. Замена выражения "Божьей милостью" (пусть лишь приблизительно отражающей истинную власть, данную свыше) на формулировку "по воле нации" на самом деле ознаменовала собой уже упомянутое нами переворачивание: это был не просто переход от одной формы государственного устройства к другой, но переход в совершенно новый мир, отделенный от первого непреодолимой пропастью.

Беглый обзор истории позволяет нам выявить регрессивное значение национального мифа. Начало было положено, когда отдельные европейские государства, продолжая признавать политический принцип чистой верховной власти, обрели форму национальных государств. Это преобразование вдохновлялось по сути антиаристократическим (антифеодальным) духом, раскольническим и антииерархическим по отношению к европейской ойкумене, учитывая отказ от признания высшего авторитета Священной Римской Империи и анархическую абсолютизацию отдельных политических единиц, правитель каждой из которых начал считать себя верховным властителем. Утратив поддержку свыше, эти властители принялись искать ее снизу, тем самым роя себе могилу: отныне человеческая масса, потерявшая прежнюю форму и членение, стала неумолимо обретать все больший вес. Они сами создали структуры, которые впоследствии должны были перейти в руки "нации" сначала в лице третьего сословия, а затем - "народа" и толпы. Этот переход, как известно, свершился во время Французской революции; хотя тогда обращение к "нации" имело чисто демагогический характер, национализму пришлось пойти на союз с революцией, конституционализмом, либерализмом и демократией, и с тех пор он стал знаменем в руках движений, которые, начиная с революций 1789 и 1848 гг. и вплоть до 1918 г., разрушили все опоры старого строя традиционной Европы. Впрочем, "патриотическим" идеологиям свойственно ставить все с ног на голову, вследствие чего натуралистическая данность - фактическая принадлежность к данному племени и данному историческому сообществу - преобразуется в нечто мистическое и возводится в степень высшей ценности; отдельного человека начинают ценить лишь как citoyen и enfant de la patrie⁹, что подрывает авторитет всякого более высокого принципа, начиная с принципа верховной власти, подчиненного отныне "воле нации".

Известно, какую роль сыграло в начальной коммунистической историографии возвеличивание матриархата, рассматриваемого ею как первобытное общество справедливости, конец которому был положен частнособственническим строем и связанными с ним политическими формами. Равным образом в вышеупомянутых революционных идеологиях ясно прослеживается регрессия от мужского к женскому. Уже образ Родины как Матери, как Земли, детьми которой мы все являемся и по отношению к которой все равны и связаны узами братства, прямо указывает на тот физический, женский и материнский уровень, с которым, как мы говорили ранее, разрывают "мужчины" ради установления светлого, мужского государственного порядка - тогда как первый по сути своей носит дополитический характер. В связи с этим довольно примечателен тот факт, что родина и нация почти всегда аллегорически изображаются женскими фигурами, даже у дов, у которых название страны имеет средний или мужско-женский род¹⁰ . Святость и неприкосновенность "нации" и " да" являются просто результатом перенесения на них свойств, которые приписывались великой Матери в древних плебейских обществах, находящихся под властью матриархата и не знакомых с мужским и политическим принципом imperium. Поэтому Баховен и Штединг с полным основанием могли говорить о том, что идею государства отстаивают "мужчины", тогда как женственные, духовно склонные к матриархату натуры встают на защиту идеи нации, "родины" и "народа". Это придает особый зловещий оттенок природе тех влияний, которые со времен Французской революции возобладали в политической истории Запада.

Имеет смысл рассмотреть эту проблему и с несколько иной точки зрения. Фашизм также придерживался идеи, согласно которой нация обладает жизнью, сознанием, волей и высшей реальностью лишь благодаря государству. Эта идея находит подтверждение и в истории, особенно если мы обратимся к тому, что вслед за Вико можно назвать "правом героических народов", и к корням основных европейских наций. Если "родина", отчизна действительно означает "землю отцов", то это значение применимо лишь к той отныне далекой прародине, с которой начался процесс расселения древних народов. Между тем почти все известные нам страны и исторические нации образовались на землях, не принадлежавших им изначально, либо первоначальные границы расширялись. Связующим и формообразующим началом служила преемственность власти, - как духовной, так и политической, - принадлежащей кругу людей, связанных единой идеей и чувством верности, объединеенных единой целью и подчиняющихся единому внутреннему закону, что отражалось в соответствующем общественно-политическом идеале. Таково порождащее начало и основа всякой великой нации. Поэтому для нации в натуралистическом понимании политическое ядро является тем же, чем душа в смысле "энтелехии" - для тела: оно придает ей облик, объединяет ее, делает сопричастной высшей жизни. Поэтому можно сказать, что нация существует и способна заселить любое пространство, пока способна воспроизводить одну и ту же "внутреннюю форму", то есть пока она несет на себе ту благодать, ту печать, которую налагает на нее высшая политическая сила и ее носители независимо от географических и даже этнических (в узком смысле этого слова) условий. Поэтому бессмысленно говорить о древних римлянах как о "нации" в современном понимании; это была скорее "духовная нация" как некое единство, определяемое понятием "римлянин". То же самое можно сказать и о франках, германцах, арабских ревнителях Ислама и многих других. Наиболее показательным примером является прусское государство, возникшее из Ордена (типичного воплощения "мужского союза") - Ордена тевтонских Рыцарей, который позднее стал хребтом и "формой" немецкого Reich.

Лишь когда напряжение спадает, различия затушевываются и крут людей, сплоченных вокруг высшего символа верховной власти и авторитета, слабеет и распадается, - только тогда нация, являющаяся ничем иным как следствием высших формирующих процессов, может обрести самостоятельность и обособиться почти до видимости собственной жизни. Именно этим путем на первый план выходит "нация" как народ, коллектив и масса, то есть нация в том смысле, каковой это понятие начало обретать со времен Французской Революции. Подобно твари, поднявшей руку на своего творца, она отвергает всякую верховную власть, если последняя не является выражением и отражением "воли нации". Политическая власть из рук класса, понимаемого как Орден и "мужской союз", переходит к демагогам или "слугам нации", к демократическим руководителям, "представителям" народа, которые удерживаются у власти, ловко потакая "народу" и играя на его низменных интересах. Естественным и роковым следствием указанной регрессии становится несостоятельность и, в первую очередь, низость нынешних представителях "политического класса". Справедливо сказано¹¹, что никогда прежде не было властителя столь абсолютного, чтобы против него не осмелились восстать знать или духовенство; между тем сегодня никто не решается порицать "народ", не верить в "нацию" и тем более оказывать им открытое сопротивление. Это, впрочем, не мешает нынешним политиканам обводить тот же "народ" вокруг пальца, обманывать и использовать его к своей выгоде, как поступали в свое время еще афинские демагоги и как в не столь давние времена вели себя придворные по отношению к опустившемуся и тщеславному господину. Причина этого кроется в том, что сам demos, женственный по природе, не способен иметь собственной ясной воли. Но разница заключается именно в низости и раболепии тех, кто сегодня окончательно утратил свое мужское достоинство, свойственное представителям высшей законности и данного свыше авторитета. В лучшем случае мы видим представителей того человеческого типа, который имел в виду Карлейль, говоря о "мире слуг, желающих, чтобы ими правил лжегерой", а не господин; к этому мы еще вернёмся, когда будем говорить о феномене бонапартизма. Неизбежным следствием подобной политической атмосферы становится действие, опирающееся на "мифы", то есть на лозунги, лишенные объективной истины и взывающие к подсознательной и эмоциональной области индивидов и масс. Так, в наиболее характерных современных движениях уже сами понятия "родины" и "нации" достигли в высшей степени "мифического" качества и способны обретать самое различное содержание в зависимости от того, в какую сторону дует ветер и какая партия берет их на вооружение. Впрочем, всех их роднит отрицание политического принципа чистой верховной власти.

Вдобавок следует отметить, что сама система, установившаяся на Западе с приходом демократии, - система всеобщего равного избирательного права - изначально обрекает господствующий класс на вырождение. Действительно, качественно ничем не ораниченное большинство всегда будет на стороне общественных низов. Поэтому, дабы завоевать их, получить то количество голосов, которое требуется для прихода к власти, необходимо говорить с ними на единственно понятном им языке, то есть выдвигать на первый план именно их интересы (которые, естественно, являются наиболее грубыми, вещественными и сиюминутными), постоянно идти на уступки и никогда ничего от них не требовать¹². Таким образом, любая демократия в самой своей основе всегда является школой безнравственности, оскорбляющей достоинство и внутреннюю выдержку, характерные для представителей истинного политического класса.

Теперь вернемся к сказанному чуть ранее о зарождении крупных европейских наций как политического начала. Итак, основой всякого истинного и устойчивого политического организма является организация, подобная Ордену, "мужскому союзу", держащая в своих руках принцип империи, для членов которой - согласно формулировке Саксонского Кодекса - честь состоит в верности¹³. В царящей сегодня атмосфере кризиса, всеобщего нравственного, политического и социального разлада, для разрешения задачи возрождения простого обращения к "нации" недостаточно, даже если эта идея будет лишена революционной окраски и к ней присоединятся те представители истинного политического сословия, которые еще не окончательно утратили силу и достоинство. "Нация" всегда будет чем-то расплывчатым, тогда как в рассматриваемой нами ситуации необходимо заострить внимание на изначальном основополагающем противоречии. С одной стороны стоит масса, которой, независимо от перемены настроения, всегда движут почти одни и те же простейшие влечения и интересы, связанные с удовлетворением чисто физических потребностей и стремлением к чувственным наслаждениям. По другую - люди, отличающиеся от первых как свидетели иных законности и авторитета, дарованных идеей и стойкой и безличной преданностью этой идее. Для подобных людей только идея может быть настоящей родиной. Их объединяет или разделяет не то, что они рождены на одной земле, говорят на одном языке, а в их жилах течет одна кровь, но принадлежность к общей идее. Истинная задача и необходимое условие для возрождения "нации", обретения ею формы и сознания состоят в том, чтобы выявить и отделить то, что обладает лишь мнимым единством во всеобщем смешении, а затем вычленить ядро мужской субстанции в виде политической элиты, вокруг которого должна начаться новая кристаллизация.

Мы называем это реализмом идеи: реализмом, поскольку эта задача требует силы и ясности, а не "идеализма" и сентиментализма. Но этот реализм не имеет ничего общего ни с мелким, циничным и ублюдочным реализмом политиканов, ни с реализмом тех, кто призывает освободиться от "идеологических предрассудков", но не в силах предложить ничего нового, кроме все того же пробуждения чувства "национальной сплоченности", будь то даже солидарность толпы, используя для этого общие приемы, почти ничем не отличающиеся от тех, что применяют для разжигания в массах сравнительно недолговечного "стадного чувства".

Все это ниже политического уровня в его изначальном, мужественном и традиционном понимании и по сути устарело, в том числе и поскольку реализм идеи уже взят на вооружение нашими противниками. Действительно, сегодня мы являемся свидетелями постепенного образования блоков, имеющих наднациональный характер, что присуще союзам, построенным по сути дела на политических идеях, пусть даже варварских. Так, главным основанием коммунизма было звание коммунистического пролетария,принадлежащего к Третьему Интернационалу, и являющееся теми узами, что сплачивают и объединяют по ту сторону "нации" и "родины". Не отстает от него и демократия, когда решается сбросить маску и выступить в "крестовый поход". Разве так называемая "идеология Нюрнберга" не ведет к установлению определенных принципов, которые не только навязываются в качестве единственно приемлемых, но сама ценность каковых признается абсолютной, невзирая на родину или нацию и даже - согласно официальной формулировке - "превышает обязанность индивида подчиняться государству, членом которого он является"?

С этой точки зрения становится очевидной недостаточность простой идеи "нации" как принципа, и необходимость в ее политическом дополнении, то есть в высшей идее, которая должна стать пробным камнем, тем, что разделяет или объединяет. Поэтому основная задача заключается в том, чтобы, строго придерживаясь четко продуманных принципов, разработать соответствующее учение, на основе которого будет создано нечто подобное Ордену. Основой этого Ордена станет элита, выстроенная в иерархию на том уровне, который определяется понятиями духовного мужества, решимости и безличности, где натуралистические узы теряют свою силу и значение. Именно она станет носителем нового принципа незыблемого авторитета и верховной власти, сумеет разоблачить крамолу и демагогию в любом обличье, остановит движение, ведущее с вершины вниз и восходящее наверх от основания. Она станет тем зародышем, который даст жизнь политическому организму и объединенной нации, обладающим тем же достоинством, какое было присуще прежним державам, созданным великой европейской политической традицией.

Все прочее суть грязная игра, любительство, отсутствие реализма и косность.

-----------------
   ¹   Империя, власть, господство. (прим. пер.) ^{в текст
   2}  От эвдемонизм - этическое направление, рассматривающее блаженство, счастье как мотив и цель всех стремлений; в социальном значении - стремление к наибольшему счастью наибольшего числа людей, где государство также служит лишь средством для достижения этой главной цели. (прим. пер.) ^{в текст
   3}   лат. авторитет как способность править без принуждения. Власть, достоинство, влияние. (прим. пер.) ^{в текст
   4}   Несмотря на неудачность общего подхода, характерного для определенной социологии и истории религии, можно обратиться по этому поводу к работе: Н. Wagenvoort, Roman Dynamism, Oxford 1947. ^{в текст
   5}   C. Schmitt, Politische Theologie, Munchen-Leipzig 1934 ^{в текст
   6}   Типичным примером подобного вмешательства принципа верховной власти являются ситуации, когда для обеспечения традиционной преемственности требуется переход к новым формам, включающий, по мере необходимости, также новое право. ^{в текст
   7}   франц. рутина, косность (прим. пер.) ^{в текст
   8}   Автором, впервые привлекшим внимание к политическому значению "мужского союза", стал Н. Schurtz, Altersklassen und Mannerbunde, Berlin 1902. См. также, но с некоторыми оговорками, A. Van Gennep, Les rites de passage, Paris 1909. ^{в текст
   9}   франц. гражданина и дитя отчизны (прим. пер.) ^{в текст
   10}   Столь же примечательно, что для изображения государей и глав государств используется как правило отцовский, а не материнский символ. (Ср. например, в России: Земля-Матушка, но Царь-Батюшка - прим. пер.) ^{в текст
   11}   V. Pareto, Trattato di sociologia generale, Fierenze 1923, §1713 ^{в текст
   12}   См., к примеру, G. Mosca, Elementi di scienza poltica, Bari 1947, v. II, c.IV, 4 (C. 121): "Часто бывает, что партии, против которых разворачивается демагогическая пропаганда, для борьбы с ней прибегают к тем же средствам, которые используют их противники. Они также дают невыполнимые обещания, заискивают перед массами, потворствуют самым низменным инстинктам, используют и поощряют предрассудки и алчность, если это помогает им придти к власти. Недостойное соперничество, при котором те, кто идет на сознательный обман, скатываются до того же уровня мышления, что и жертвы их обмана, а в нравственном отношении падают еще ниже". ^{в текст
   13}   Здесь также можно вспомнить девиз Луи д'Эстонтвиля (времен Столетней войны): "Моя единственная родина там, где честь и верность". ^{в текст}

Не говоря уже о тех имеющих отношение к Индии идеях, что питают массовое воображение (Ганди, факиры и прочее), и предрассудках некоторых католических мыслителей (часто навешавших ярлык "пантеизм"), отметим, что даже те концепции, в которых содержался более глубокий и качественный анализ индуистской традиции, упускали из виду одну крайне существенную вещь. Фактически, эти ученые описывали Индию как выражение такой духовности, которая по сути своей аскетична, созерцательна и вообще "не от мира сего". Согласно им, индийские духовные аскеты бегут от мира и ищут освобождения, которое достигается через слияние с бесформенным трансцендентным началом, брахманом, подобно тому, как капля воды сливается с океаном. После сведения буддизма к чему-то едва большему, чем свод моральных правил, после того, как он стал ассоциироваться со стереотипным понятием вечно эфемерной нирваны (1), идеи Веданты (мы специально отметили критику тантристами этой даршаны) в деле формирования нынешней популярной точки зрения относительно индусской духовности оказались весьма эффективными. Идеи Веданты были популяризованы более или менее аутентичными эпигонами индуизма, а также различными западными спиритуалистами и представителями интеллектуальных кругов. Лучшим примером служит фигура Рене Генона, выдающего представителя школы интегрального традиционализма, преподавшего Веданту в качестве квинтэссенции и самого подлинного выражения индусского мышления и метафизики. (2) В этой связи, кто-то вполне может уверовать в тезис о том, что восточная цивилизация (чей диапазон, в зависимости от степени обобщения, колеблется между собственно Индией и Востоком в целом) развивалась всецело под влиянием концепций созерцания и отрешенности от мира, в то время как западная - под влиянием идей самоутверждения человека, концепций действия, власти и доминирования.

Подобная точка зрения содержит зерно здравого смысла, что, однако, не отменяет необходимости критиковать однобокость и неполноту такого подхода. Вероятно, в запутанной истории индусских концепций и доктринальных школ (даршан), читатель смог распознать традицию, явным образом противоречащую общепринятым взглядам на индийскую духовность и мнимую антитезу между Западом и Востоком. С одной стороны, верно, что нынешние ориенталисты стали уделять тантризму большее внимание. С другой - Запад познакомился с Тантрой не так давно. Все же, нельзя сказать, что именно тантризм придал Индии черты идентичности; но это не означает, что его роль и значение должны оставаться незамеченными.

В своих кратких итоговых размышлениях мы не намерены рассматривать ни тантрическую йогу как таковую (хатха-йогу и кундалини-йогу), ни ее трансцендентные задачи, достижимые лишь немногими индивидуумами, характеризующимися исключительными качествами и предрасположенностью. (3) Скорее, мы рассмотрим те элементы Тантры, которые сведены к общему мировоззрению - в частности, шиваизм и путь левой руки.

Говоря о данном мировоззрении, мы осознаем опасность того, что аргументы, приведенные нами в другом месте (4) для того, чтобы попытаться провести границу между западным и восточным мифом (вслед за критикой ряда несостоятельных и искусственных теорий), могут утратить свою вескость. Тогда мы констатировали, упрощая ситуацию, что Индии принадлежит идея освобождения, а Западу - идея свободы. С одной стороны, есть желание избавиться от условий человеческого существования для реинтеграции в Абсолют, от которого мы отделены лишь миром иллюзий (майя). С другой - желание почувствовать свободным в мире, который не отрицается более, но, напротив, рассматривается как арена для действия и испытания всех возможностей, заложенных в человеческом существовании.

В случае с тантризмом ясно, что различия между освобождением и свободой более не существует, поскольку, как правило, тантризм, в своей основе - оставляя за скобками местные традиции - должен рассматриваться как типично западное явление. Тантризм намного более западный, чем христианская сотериология, которая провозглашает идеал спасения от мира, воспринимаемого как "юдоль слез", и предполагает, что человеческая природа поражена грехом и нуждается в искуплении. В тантризме мы сталкиваемся с очень любопытным явлением; аскетические практики, известные прежде в Индии, отныне не используются для освобождения в мире ином, но лишь для обретения свободы в этом мире. Данные практики рассчитаны на придание высшему типу человеческого существа неуязвимости, позволяющей открыться любым мирским переживаниям и дающий возможности для "превращения яда в лекарство". Ключевым понятием в тантризме является не несопоставимость духовной дисциплины (садхана) и наслаждения миром (бхога), а их единство; это ведет к конфликту между тантризмом и Ведантой, где мир рассматривается как иллюзия (майя), поскольку тантризм воспринимает мир в категориях могущества, или шакти.

Говоря об этике в пути левой руки и дисциплинах, способствующих разрушению человеческой ограниченности (паша), мы уже перечислили виды антиномии, того, что находится "по ту сторону добра и зла", являющиеся настолько радикальными, что на их фоне западные сторонники концепции сверхчеловека выглядят безобидными дилетантами. В этой связи, важно обратить внимание на аспект, который полностью игнорируется в концепции сверхчеловека: трансцендентное, или "имманентно-трансцендентное", измерение. Мы ушли намного дальше "белокурых бестий" или анархистов-индивидуалистов, вдохновленных материалистическим, секулярным дарвиновским мировоззрением. Мы же имеем дело со свободой, подразумевающей предварительные практики, сходные с традиционным аскетизмом и ориентированностью в сторону трансцендентного. Такая концепция во всемирной истории мысли практически не имеет себе равных.

Как нами было отмечено во Введении, тантризм в Индии получил широкое распространение в V в. н.э. Выработку доктрины можно отнести, самое позднее, к 650г. Между тем временем и нынешним прошло всего несколько столетий. Таким образом, любопытно отметить, что если мы используем традиционную индуистскую доктрину четырех мировых эр (юг), обстановка, в которой возник тантризм, относится к нашей эпохе. Тантризм предсказал наступление той фазы последнего века (Кали-Юги), чьи признаки - характеризующие эпоху растворения - можно безошибочно распознать во многих событиях и явлениях современности. Принимая это во внимание, тантризм санкционировал прекращение традиционных духовных форм, в предыдущие эпохи предполагавших иную экзистенциальную ситуацию и иной тип человека. Тантристы также искали такие новые формы и пути, которые были бы эффективными даже в "темный век", и пытались тот идеал, который в прежние эпохи означал пробуждение и активацию трансцендентного измерения в человеке. Хотя, здесь имеются четкие ограничения. Согласно тантрам, надлежит следовать пути, который раньше хранился в тайне из-за опасностей, с ним связанных. Этот путь предназначен лишь для незначительного меньшинства (вира и дивья): он прямо противопоказан массам, поскольку, как утверждается, большинство живущих в темном веке людей - это пашу, животноподобные, ограниченные приспособленцы, которые не в состоянии понять доктрину, или которые, ввиду недостатка соответствующей квалификации, окажутся уничтоженными.

Можно также отметить, что суть пути в темном веке в сжатом виде дана в выражении "оседлать тигра". Мы даже не мечтаем предложить тантризм западному миру или импортировать его на Запад с тем, чтобы он мог практиковаться там в своем первоначальном виде. В первоначальном виде, как было продемонстрировано, тантризм неразрывно связывался с индуистской и тибетской традициями и соответствующим духовным климатом. Тем не менее, некоторые фундаментальные идеи тантризма могут оказаться полезными для тех, кто, при столкновении с проблемами наших дней, встает в первые ряды, пытаясь осуществить новый и действенный синтез.

В нашей книге "Оседлать тигра" мы постарались обозначить экзистенциальные позиции, характерные для обособленного человека, живущего в эпоху растворения и в мире, в котором "умер Бог" (естественно, это лишь теистический образ, типичный для религии благочестия, с недавнего времени переживающей глубокий кризис). В этом мире больше не осталось устойчивых ценностей, а все сохранившиеся традиционные структуры - лишь остатки, пустые скорлупы, которые не могут предложить реальную поддержку и дать истинный смысл жизни. В другой нашей работе, "Метафизике пола", мы определили потенциальную трансцендентность сексуального опыта, который, как мы видели, составляет основу сексуальных практик тантрической Вамачары. В данной книге мы хотели показать такие элементы человеческой сексуальности, которые можно противопоставить тому, что в современной цивилизации носит эндемический, навязчивый и примитивистский характер; мы также намеревались противопоставить эти элементы мутной, подавленной сексуальности, являющейся предметом изучения фрейдистского психоанализа.

Познакомив читателя с относительно неизвестной традицией индуистской духовности, в действительности весьма отличной от ведантистской и нео-ведантистской созерцательной ориентации; описав одну из наиболее интересных форм йоги - кундалини-йогу - в ее первоначальной форме, не пытаясь адаптировать или популяризовать ее, мы искренне надеемся, что настоящий труд предложит некоторым из читателей элементы медитации вне специализированных востоковедческих штудий, а в контексте их личной проблематики.

Тайный ритуал. Оpгии. Сексуальная инициатическая магия

В индуистском и шиваистском тантризме т.н. "тайный ритуал", предназначенный исключительно для тех, кто достиг состояния "вира", Героя¹⁴, именуется "панчататтва". Его значение настолько велико, что в некоторых текстах утверждается, что "культ" Шакти невозможно отправлять без "панчататтвы"¹⁵. Из-за того, что в ритуале "панчататтвы" используются опъяняющие напитки и женщины, ему приписывается оргиастический и развратный характер - и кое для кого на Западе этого вполне достаточно, чтобы представить весь тантризм в негативном свете. Однако использование секса в инициатических, экстатических и магических целях присуще отнюдь не только индуистскому тантризму. Оно засвидетельствовано также и в буддийском тантризме, в разнообразных тантрических практиках вишнуизма, в учении так называемой школы Сахаджия, среди адептов Ната Сиддха и во многих других местах. Ниже мы отдельно рассмотрим использование сексуальности на йогическом уровне.

Буквально "панчататтва" означает "пять элементов". Эти элементы соотносятся с пятью "используемыми субстанциями", которые, в свою очередь, связаны с пятью "великими элементами". Совокуплению с женщиной ("майтуна") здесь соответствует эфир; вину или аналогичному опъяняющему напитку ("мадья") - воздух; мясу ("мамса") - огонь; рыбе ("матсья") - вода; наконец, определенные зерновые ("мудра") соотносятся с землей¹⁶. Поскольку имена всех пяти субстанций начинаются на букву "м", тайный тантрический ритуал называют также ритуалом "пяти "м" ("панчамакара"). В зависимости от уровня, на котором исполняется ритуал, он может иметь различное значение. Так, отправление "панчататтвы", соответствующее углублению Пути Правой Руки, нацелено на сакрализацию природных функций, связанных с питанием и сексом. Заложенная здесь глубинная идея состоит в том, что ритуал не должен быть некой церемонией, искусственно возвышающейся над реальным существованием. Напротив, он должен влиять на саму эту реальность, проникая даже в ее самые конкретные формы. Все неосмысленные и стихийные действия пашу, животного человека, обусловленные желаниями и потребностями ("гуна тамас")¹⁷ - у вира, с его освобожденной и развитой душой , проживаются как ритуал и жертва, как события не просто человеческого, но космического значения. Впрочем, все это не имеет специфически тантрического характера. На самом деле, сакрализация и ритуализация жизни является характеристикой индуистской цивилизации в целом, как, впрочем, и любой другой традиционной цивилизации (здесь мы оставляем в стороне некоторые подчеркнуто аскетические формы). Фраза "Ешьте и пейте во славу Бога" возможна даже в христианстве, не говоря уже о дохристианском Западе, который знал практику освящения хлебов. Вплоть до относительно поздних времен сохраняли религиозное и символическое значение римские сакpальные тpапезы, "эпулеи", отражавшие древнюю концепцию связи мира людей и мира богов¹⁸.

Трудности в понимании тантризма возникают тогда, когда, вслед за вопросом о ритуальном использовании пищи, мы соприкасаемся с вопросом о женщине и опьяняющих напитках. Религия, восторжествовавшая на Западе, с ее преобладающим комплексом сексофобии, рассматривает сакрализацию полового акта как нечто исключительное, нечистое и недопустимое. Впрочем, такой подход вполне может быть рассмотрен как аномальный, если мы учтем, что сакрализация секса, рассмотрение его как сугубо сакрального явления, была характерной для многих традиционных цивилизаций. Без всяких сомнений, она засвидетельствована в Индии. Уже в Ведах мы находим идею возвышения сексуального акта до уровня hieros gamos (иерогамии), священного брака и религиозного акта. Понятый в таких терминах, половой акт может иметь даже духовную, искупительную силу. Упанишады утверждают его как жертвенное действие (женщина и ее сексуальный орган являются тут огнем, которому приносится жертва) и дают формулы космической ритуализации совокупления - сознательного, а не грязного или похотливого, - когда мужчина соединяется с женщиной как "Небо" с "Землей"¹⁹.

Традиция употребления сакральных напитков и ритуальных возлияний также является древнейшей и обнаруживается во множестве цивилизаций. Можно вспомнить о той роли, которую в ведический период играла "сома" - опьяняющий напиток, извлекаемый из asclepia acida и приравненный к "напитку бессмертия"²⁰. Правда, в использовании напитков такого рода, как мы покажем ниже, существовало различие между уровнем ритуальной практики и инициатическим и оперативным уровнем, на котором предусматривалось особое использование их эффектов.

Итак, что касается первого уровня так называемого тантрического "тайного ритуала", то здесь он не представляет собой ничего тревожного. Но тантрический ритуал и в этом случае имеет оттенок анормальности для самого индуиста, поскольку Индия является преимущественно вегетарианской страной, а использование опьяняющих напитков там строго ограничено. В то же время на Западе приготовление вкусной еды на основе мяса с вином или другим алкоголем считается вполне нормальным.

Перейдем ко второму уровню "панчататтвы", где ритуал уже имеет в определенной мере оперативное значение и где в действие вступают субтильные элементы. С одной стороны, здесь дается образ семени, брошенного в трещину в скале, которое не может прорасти и развиться²¹. В таком смысле "вира" использует пять субстанций панчататтвы, чтобы абсорбировать и трансформировать скрытые в них силы. С другой стороны, вира, практикующий панчататтву, использует связь пяти субстанций с пятью "великими элементами", а также с пятью "ваю" или "пранади" - потоками жизненного дыхания²². Очевидно, что "прана" принадлежит к уровню субтильных, а не материальных или органических, сил. Впрочем, каждое действие на органическом уровне соответствует также особой субтильной силе. В частности, когда организм принимает некое вещество, тот или иной поток дыхания в определенной степени активизируется, и возникает нечто вроде мгновенной вспышки соответствующих субтильных энергий сознания в общей темной массе органического подсознания. Тот, кто благодаря предшествующим упражнениям, которых мы касались выше²³, уже располагает определенной степенью субтильной чувствительности, достаточной для фиксации такой вспышки, сможет реализовать контакты с силами или "великими элементами", соответствующими пяти субстанциям. Такие опыты упрощаются, когда они протекают в состояниях, в которых с помощью особой экзальтации массы субтильных энергий, скрытых в теле, переводятся в нестабильное состояние.

В общем, соотношения даны в следующих терминах²⁴: 1)эфир соответствует совокуплению с женщиной и дыханию "прана" как вдыхающей, абсорбирующей силе, которая в качестве субтильного "солнечного" потока спускается из ноздрей до уровня сердца; 2) воздух - опьяняющим напиткам и дыханию "апана", потоку, спускающемуся из сердца вниз, действие которого противоположно интеграционному импульсу и способствует разделению; 3) огонь - мясу и дыханию "самана", потоку органической ассимиляции, оказывающему действия изменения и слияния с организмом; 4) вода - рыбе и дыханию "удана", "флюидному" действию выделения; 5) наконец, земля - мучной пище и дыханию "вьяна", фиксирующему и уплотняющему потоку, ощущаемому как тонкое чувство "весомости" всего организма. Таким образом, использование панчататтвы на этом уровне предполагает уже способность ощущать и различать эффекты и субтильные модификации, вызванные пятью субстанциями. Согласно тем, кто использует подобные практики, восприятие совокупления с женщиной соответствует ощущению ломки и отделения, а восприятие опьяняющих напитков чувствам расширения и волатильности, утончения, переживаемым в состоянии рассеяния, разложения; для питания, в целом, характерно чувство наличия раны, гниения. Более того, речь идет о негативных ощущениях, которые следует трансформировать в активные состояния.

Вполне очевидно, что в аскетической и чисто инициатической области не только рекомендуется сексуальное воздержание, но и употребление мяса и опьяняющих напитков считается неблагоприятным для духовного становления. Но тут все зависит от ориентации. Мы уже отмечали, что Пути Левой Руки свойственна концепция превращения негативного в позитивное. В нормальном случае использование женщин и опьяняющих напитков с духовной и даже психической точки зрения, приводит к отрицательным, разлагающим результатам. Когда во всем этом наличествует чистая и совершенно отвлеченная сила, потенция "вирья"²⁵, даже самые разлагающие и негативные состояния могут способствовать освобождению и даже выходу в трансцендентную сферу, параллельно умалению остаточных элементов "тамаса". Ниже мы вернемся к этой теме.

Несколько иначе стоит рассматривать употребление животной пищи и отказ от вегетарианского режима. Когда не рекомендуют употреблять мяса с духовной точки зрения, подразумевают опасность своего рода "инфекции", поскольку усвоение такой пищи человеческим организмом в равной степени предполагает усвоение субтильных и психических элементов подчеловеческого и животного плана. Преодоление такой опасности возможно лишь при наличии утонченной чувствительности, способной замечать эти инфекции, и внутреннего "огня", достаточно сильного для того, чтобы их преобразить и абсорбировать. В таком случае, пропитывание дополнительной энергией низшего животного и элементарного субстрата в человеке дает возможность абсорбировать максимум жизненной силы, подчинить ее тому, что находится выше , что соответствует образу семени, брошенного в трещину в скале, и общему тантрическому принципу трансмутации ядов в жизненные соки, "в вены и артерии". Возможно, именно по этим соображениям утверждалось, что ритуальное употребление опьяняющих напитков в ходе панчататтвы возвращает молодость тем, кто стар, что интеллектуальная энергия и внутренняя сила возрастает от мяса так же, как сила производительная - от рыбы²⁶.

Само собой разумеется, что ритуал "панчататтвы" должен рассматриваться как секретный ритуал, открытый только для "вира", и недоступный профанам и "пашу", особенно в отношении двух "таттв" - опьяняющих напитков и женщин. Это характерно и для соответствующих буддистских и вишнуистских ритуалов.

Что касается алкогольных напитков, то мы уже замечали, что их употребление в сакральном качестве является древнейшим и много раз засвидетельствованным явлением. В частности, мы напоминали о той роли, которую в индуистской ведийской традиции играла "сома" ( эквивалентная иранской "хаоме"). "Сома" рассматривалась как "напиток бессмертия", амрита. Этот термин этимологически идентичен греческой "амброзии" (буквальное значение обоих "не-смерть"). На самом деле, речь идет также о нематериальной, "небесной соме"²⁷. По мере деградации человечества, начиная с определенного периода, "о небесной соме больше не знают", а человек, чтобы войти в состояние "экстаза" и "божественного воодушевления", состояние "мании" в платоновском смысле, вынужден прибегать к помощи "земной сомы", то есть напитка, получаемого из asclepia acida. При наличии правильной внутренней ориентации, в состоянии опьянения могут быть достигнуты экстатические и в определенной степени инициатические эффекты: отсюда "сакральный" характер опьяняющих напитков. Аналогичным является значение, придаваемое вину в дионисизме, а термин "святая оргия" является техническим выражением, которое периодически повторяется в античной мистериальной литературе²⁸. Подобным образом в персидской мистике вино и опьянение имели как реальное, так и символическое значение; то же характерно и для традиции тамплиеров. Относительно нее Генон отмечал, что выражение "boire comme un Templier" ("пить как Тамплиер") могло иметь тайное, оперативное значение, отличное от вульгарного, ставшего впоследствии преобладающим. Наконец, в самих Йога-сутрах (IV, 1) намек на определенные вещества или "лекарственные травы", соотносящиеся с самадхи - последним этапом в классической йоге - может означать использование аналогичных подсобных средств.

В подобном контексте следует рассматривать и использование опьяняющих напитков и оргазма в тантризме. Вино здесь называется "водой причины" ("каранавари") и "водой мудрости" ("джнанамрита")²⁹. "Форма ("рупа") Брахмана,- гласит "Куларнава-тантра" - скрыта в теле. Вино может раскрыть ее, вот почему его употребляют йоги. Те, кто употребляет вино для собственного удовольствия, вместо познания Брахмана ("Брахма-джнана") совершают грех и находятся на краю погибели". Другой тантрический текст³⁰ видит в веществах подобного рода "жидкую форму" самой Шакти, "то, что спасает" ("дравамайи тара" - буквально, "спасительница в жидкой форме"). В этой форме она предстает в роли дарительницы как освобождения, так и наслаждения, сжигающего тело. Вино "всегда пьется теми, кто узнали последнюю форму освобождения, и теми, кто стали адептами или стараются стать таковыми". Поэтому опьяняющие напитки на этом уровне "панчататтвы" употребляются именно с целью освобождения: смертные, употребляющие их обуздывая душу и следуя закону Шивы, рассматриваются как боги, как обладающие бессмертием на земле³¹. Здесь важна ссылка на закон Шивы, бога активного трансцендирования, преодоления. Именно от него исходит указание пить "до тех пор, пока ум и зрение не станут мутными"³², а в другом месте в Тантре мы встречаем фразу, ставшую предметом скандала: "Пить и еще раз пить, упасть на землю и приподняться для того, чтобы выпить еще только после этого достигается свобода"^32a. Правда, этой фразе некоторые комментаторы хотели придать эзотерическое и символическое значение, перейдя таким образом на уровень кундалини-йоги, где вопрос об опьяняющих напитках не поднимается вовсе. Это указание пытаются ошибочно толковать как все новые и новые попытки заставить пробужденную кундалини подниматься по вертикали чакр. Впрочем, как и во многих подобных случаях, эта фраза может быть многозначна, но не исключает она и вполне конкретного истолкования: достижения предельных состояний, способности утвердиться в них следовать по ту сторону кризиса, сохраняя ясное сознание и фундаментальную ориентацию предпринимаемого опыта.

Ритуал может иметь коллективный характер, и именно этим определяется приписываемое ему качество "оргии". Он должен выполняться в кругу или цепи ("чакра") практикующих. Допускается присутствие представителей обоих полов, в случае чего использование вина сочетается с половыми актами. Однако, аспекты безудержности, ассоциирующиеся обычно со словом "оргия", смягчаются здесь присутствием определенных ритуальных структур. Если вещество, из которого производился опьяняющий напиток, не имело особого значения (индийское вино производилось не из винограда, как западное), то особое внимание уделялось его "очищению". "Пить неочищенное вино, - говорит тантрический текст, - значит принимать яд"³³. Считалось, что неочищенное вино просто отупляет пьющего, и "каула"³⁴ избегали его ³⁵. Оно не дает никаких результатов, и постоянно находящаяся в нем "девата" - богиня или шакти - не может быть использована практикующим³⁶. "Очищение", о котором идет речь, может быть осуществлено только в результате особой созерцательной и ритуальной операции. Эта операция продолжается до того момента, когда использование "очищенных" опьяняющих напитков действительно начинает способствовать установлению реальных контактов с богами и действовать экстатическим и "сакральным" образом. Этот процесс почти тождественен "преосуществлению", в нем вновь³⁷ участвует магическое воображение и используются различные "мантры"³⁸, к примеру, "мантра" HRIM, "мула-мантра", "мантра" примордиальной силы, или так называемая "мантра меча" (PHAT), особенно часто используемая для отделения "субтильного" уровня от уровня "плотного", материального.

Предварительная операция очищения субстанций имеет коллективный характер и выполняется в кругу ("чакра") под руководством "господина круга" - "чакрешвары" - который располагается в его центре и держит перед собой вещества для очищения. Вот некоторые детали ритуала.

"Чакрешвара" произносит уже цитируемую нами формулу идентичности жертвующего, жертвы и тех, кому приносится эта жертва³⁹. После этого, на земле справа от него он наносит ярко красным цветом графический символ, составленный из двух скрещенных треугольников, обозначающих метафизическую диаду, бога и богиню. В центре этого символа расположен знак "пустоты" (круг) или перевернутый треугольник, обозначающий Парашакти⁴⁰ и эквивалентный самой метафизической "пустоте". Он обозначает то, что стоит за пределом этой диады, то есть трансцендентное. На изограмме располагается специальная ритуальная ваза ("калаша") с опьяняющим напитком. Затем "господин круга" вызывает силой магического воображения присутствие богини ("деви-бхавапараяна"). Используются различные ритуальные формулы. Из управляющих процессом визуализации действий наиболее важным является то, с помощью которого вызывается жизненный принцип, "хамса", представленный как лучезарная солнечная сила "в середине чистого неба", сила, коренящаяся в промежуточном регионе, атмосфере ("антарикша"), расположенном, подобно воздуху, между "землей" и "небом". Это означает, что "чакрешвара" стремится перенести операцию, имевшую до этого физическую природу, на сверхфизический план. Интересной деталью является ритуал "покрытия", сопровождаемый определенным жестом ("авангунтана-мудра"): сосуд "окутывается" пеленой, что обозначает, что материальный напиток "скрывает" в себе напиток сакральный. В ходе ритуала пелена, полностью скрывающая спящую в напитке богиню (Деви Суддха) убывает, а вино, содержащееся в сосуде, превращается в "небесный напиток" ("дивья-судха"). Богиня также призывается именем "амриты" (= "амброзии", "элемента-лишенного-смерти"). Действия по очищению дополняются устранением "проклятья", тяготеющего над напитками такого рода. Тантрические тексты ссылаются на символические мифы, где описываются проклятия, поражающие опьяняющие напитки за то, что они способствовали совершению того или иного злого действия⁴¹. Выходя за пределы аллегории, можно сопоставить это с ритуальной нейтрализацией негативных эффектов, которые могут в принципе последовать за использованием алкогольных напитков. Наконец, "господин круга" понимает, что бог и богиня объединились в опьяняющем напитке, и что он насытился бессмертным элементом (амрита, амброзия), произошедшим из такого сочетания⁴². Так выполняются внутренние и качественно субтильные условия, при которых ритуал с опьяняющим напитком может быть использован для достижения искомой цели.

Эффективность ритуала, совершаемого в кругу или цепи, весьма увеличивается за счет вихря флюидов, исходящего от пар, которые окружают чакрешвару. Они вызывают в своем сознании такие же образы и выполняют такие же спиритуальные действия, как и он. Утверждается, что только посвященный пьет опьяняющий напиток, и только тот, кто получил полное посвящение ("пурна-бхисека"), может выполнять обязанности "господина круга", управлять ритуалом и распределять напиток⁴³. Цепь или круг должны принимать характер божественной цепи ("дивья-чакра"). В этой цепи "участвуют только те, у кого чистое сердце", кто не испорчен внешним миром, только те, кто "обладая сознанием истинной реальности ("таттва-джна"), понимают существование ( и в его переменчивости, и в его постоянстве) как единого Брахмана"⁴⁴. "Рудраямала" даже говорит, что вне ритуала пить вино не следует.

>Приведенных нами соображений достаточно, чтобы снять с панчататтвы обвинение в оргиастичности, понимаемой вульгарно, как чистое разнузданное неистовство. Так дело должно обстоять в теории, основанной на принципах, сформулированных в традиционных текстах. При этом нельзя исключить маргинальных и деградировавших форм, не имеющих никакого отношения к истинной тантрической традиции.

Помимо использования опьяняющих напитков, необходимо рассмотреть роль секса, который сопоставляется с эфиром и занимает высшую ступень в иерархии "панчататтвы". В сексуальных тантрических практиках следует различать несколько уровней.

Во-первых, здесь встречается множество пережитков темных практик скорее колдовского, нежели магического характера. Именно из таких практик происходят ритуалы, подобные тем, в которых мужчина, чтобы получить контроль над определенными силами, пытается овладеть некими женскими сущностями - "якшини" или "дакини". Он магически заставляет их вселиться в конкретную реальную женщину и овладевает ей в каком-нибудь диком месте, в лесной чаще или на кладбище⁴⁵. Следует отметить, что по своей структуре такие темные ритуалы имеют определенное сходство с инициатическими сексуальными практиками, о которых мы будем вести речь ниже. Впрочем, эти инициатические практики можно рассмотреть как перенос колдовских ритуалов на более высокий уровень, в то время как сами колдовские ритуалы можно понять как разновидность деградировавшего и демонизированного подобия практик инициатических.

Во-вторых, следует рассмотреть коллективные оргиастические церемонии. Именно в них подчас видят пережитки или остатки древних земледельческих "обрядов годового цикла". Само собой разумеется, что земледельческие, "годовые" и прочие подобные интерпретации зтих обрядов суть не что иное, как специфическое заблуждение современных этнологов и историков религий. В действительности же, сущность такого оргиастического колективного опыта и его основополагающий элемент - это стремление к хаотическому преодолению индивидуальной ограниченности. Определенные темные формы экстаза здесь достигаются посредством промискуитета, моментального устранения всяких ограничений, посредством оргиастического взывания и возбуждения примордиального хаоса.

Достоин замечания тот факт, что в некоторых тантрических коллективных оргиастических церемониях имеет значение деперсонализация и полное устранение всех моральных запретов. Помимо оргий, в которых каждый мужчина сам выбирает для себя женщину, упоминаются и другие, в которых персональный выбор был запрещен, а женщины распределялись среди учатников согласно особому способу. Например, женщины могли складывать вместе свои одежды, и сексуальной партнершей мужчины становилась та женщина, чье платье он случайно взял⁴⁶. Ничто не изменялось даже в том случае, если выбранная таким образом женщина оказывалась сестрой или дочерью данного мужчины - он должен был совокупиться только с ней. Впрочем, в тантризме имеется и ритуализация сексуального оргазма, аналогичная той, о которой мы говорили в случае с опьяняющими напитками. Здесь речь также идет о ритуалах, практикуемых в кругу ("чакра" - в этом случае он может называться также "расамандала", то есть "круг восторга" или "круг неистовых эмоций"), образованном парами. Для истинного "вира" отменяется предназначенное для более низких степеней правило совокупления только с собственной женой: он может совокупляться с какой угодно женщиной⁴⁷. Упоминается также так называемый "брак Шивы" (бога, охотно берущего под свою защиту все, что выходит за рамки обыденных правил). Речь идет о временном, хотя и возобновляемом, соединении с девушкой, предназначенной для использования в "чакре", которое происходит без ритуалов, присущих традиционному индуистскому браку. К ритуалу, однако, не допускаются "пашу", к какой бы касте они не принадлежали. Обряд предполагает определенное количество пар - их в тантрическом ритуале пятьдесят, что соответствует количеству букв санскритского алфавита, которые, в свою очередь, соотносятся с космическими силами. Пары образуют круг, в центре которого находится "господин круга", "чакрешвара", со своей партнершей. В равной степени символизму и ритуализму соответствует и то, что в то время как на партнершах простых участников накинута одежда, женщина "господина круга" полностью обнажена. Как каждая женщина вообще соответствует Шакти или "пракрити", так полностью обнаженная женщина символизирует собой Шакти (или "практити"), свободную от всякой формы, взятую в элементарном, изначальном состоянии. К этому мы вернемся ниже.

К сожалению, неизвестны тексты, касающиеся деталей оргиастической церемонии. Как и в случае с опьяняющими напитками, следует предположить, что формируется коллективная магико-экстатическая атмосфера и подобие вихря флюидов с центром, воплощенном в главной паре. Такое предположение может подтверждаться тем, что отмечены случаи составления "чакр" того же рода в сугубо оперативных целях: например, для того, чтобы способствовать позитивному исходу военных походов, замышляемых царем⁴⁸. Здесь речь идет о возбуждении состояний, способствующих эффективности магической акции, которая в данном случае имеет внешнюю и полностью профаническую цель.

В этом случае, когда цель является чисто духовной, картина коллективной оргиастической церемонии "панчататтвы" не отличается от картины совокупления одной пары. Каждый мужчина воплощает принцип Шивы или "пуруши", каждая женщина - принцип Шакти или "пракрити". В ритуале мужчина отождествляет себя с одним принципом, женщина - с другим. Их соединение воспроизводит соединение божественной пары; два принципа, шиваистский мужской и шактический женский, разделенные в манифестированном и обусловленном мире в силу его двойственности, главным отражением которой является двойственность мужского и женского полов, моментально воссоединяются в сексуальном оргазме, реализуя "Шиву-андрогина" ("Ардханаришвару") и достигая единства Принципа. С точки зрения опыта, взятый в таких терминах половой акт имеет освободительную силу, прерывает закон двойственности, производит экстатическое снятие ограничений, позволяет мгновенно преодолеть барьер индивидуального сознания, свойственного "самсаре"⁴⁹. Мужчина и женщина, уподобляясь в один миг своим онтологическим принципам, Шиве и Деви, которые присутствуют в их существе и теле, и снимая закон двойственности в единстве опьянения, оргазма и экстаза ("самараса"), объединяющих два существа в моменте совокупления, тем самым входят в состояние, позволяющее достичь "идентичности" ("самата") и преодоления ("сахаджа"). Тем самым достигается особая форма экзальтированной и преображенной страсти, состояние предчувствия абсолютного озарения ("самбходи"), и преосуществления ("сахаджа"). Именно поэтому "Куларнаватантра" говорит, что только посредством полового акта может быть достигнуто высшее единство.

Очевидно, что все это относится к гораздо более высокому уровню, чем уровень коллективных оргиастических практик. На самом деле, от экстатических сексуальных опытов следует оличать опыты собственно инициатические и йогические, в которых половой акт должен проходить в специальном режиме, где применяется особая техника и особо выделяется процесс ритуализации и "эвокаций"⁵⁰. Это последний, наиболее высокий уровень тантрического совокупления с женщиной, при рассмотрении которого мы переходим к вопросу совокупления единственной пары.

Между тем, некоторые детали могут вызвать определенный интерес. Во-первых, помимо "шакти", молодая женщина, задействованная в "панчататтве" и в аналогичных ритуалах называется "рати". Это слово происходит от слова "раса", а "раса" в свою очередь, обозначает "экстаз", "интенсивное переживание" или даже оргазм. В этой связи следует отметить, что уже древняя индуистская традиция связывала принцип опьянения с Великой Богиней. Известно, что одной из ее форм была Варунани. Но в языке пали "Варуни" обозначает опьяняющий напиток, а также пьяную женщину. Нет сомнений относительно связи между "Варуни" и опьяняющими напитками, и в определенных текстах выражение "пить Деви Варуни (богиню Варуни)" обозначает употребление опьяняющих напитков⁵¹. Таким образом, в этом архетипе или божественном образе подчеркивается аспект женщины как воплощения экстаза и опьянения, что приводит, в конце концов, к объединению совокупления с женщиной и использования опьяняющих напитков в секретном ритуале Пути Левой Руки. ⁵². В заключение добавим, что даваемое партнершам "вира" обозначение "рати" обозначает "те, чьей сущностью является опьянение".

Школа Сахаджия разработала целую, почти схоластическую, классификацию "рати", обозначив наиболее адаптированный к инициатическим практикам и встречающийся в исключительных случаях тип как "вишеса-рати"⁵³. Из классификации исключена "обычная женщина" ("саманья-рати" или "садхарани-рати"), стремящаяся только к собственному удовольствию⁵⁴.

Постоянно на инициатическом уровне утверждается, что в то время как "вира" низких степеней должен совокупляться только со своей женщиной, для истинного "сиддха" это ограничение теряет свое значение, и он может использовать в ритуале какую угодно женщину; здесь отменяются все кастовые ограничения, более того, как в трактатах Ваджраяны, так и в тантрическовишнуистских текстах, в качестве партнерш "вира" представляются такие типы молодых женщин, которые с западной точки зрения, возможно, были бы названы распутными. В действительности, здесь речь уже идет не о традиционном ритуальном соединении представителей высших арийских каст, но о технической операции магического и йогического характера, в которой женщина имеет ценность не сама по себе, а как носительница изначальных сил. В данной операции она используется как безличная "зажигательная смесь". В вишнуистском тантризме иррегулярность использования женщины утверждалась исходя уже из того, что божественная пара, которую мужчина и женщина дожны были воплощать при совокуплении, обозначается парой Кришны и Радхи, классическим примером супружеской неверности в индуизме, и из того, что под подлинно интенсивной и действенной любовью там понималась не супружеская любовь к собственной жене, а любовь "паракия", то есть иллегитимная любовь к юной девушке⁵⁵.

В определенных текстах рассматривается нечто вроде градации степеней наготы женщины при ее использовании в ритуале. Мы уже говорили о том, что в колективных ритуалах, выполняемых в цепи, только "господин круга" использует полностью обнаженную партнершу. Это допускалось только для "вира" высших степеней. Ритуальное и символическое содержание этого правила очевидно, и мы уже упоминали о нем: полная нагота женщины, воплощающей Шакти, символизирует обнаженное, элементарное, изнчальное состояние самой Шакти. А на высшем уровне, где с ритуализмом и символизмом соединяется магическая эвокация, полной физической наготе может соответствовать женщина, освободившаяся от вуалей своей отдельности, своего человеского персонального начала и ставшая воплощением "абсолютной женщины", а значит - силы, которая может быть опасной. Именно этой опасностью обусловлено ограничение использования полностью обнаженной (в обоих смыслах - физическом и метафизическом) женщины лишь теми, кто достиг такой квалификации (шиваистской квалификации), при наличии которой опыты подобного рода не являются опасными. В алхимическом герметизме можно увидеть аналогичную идею в высказывании: "Блажен Актеон, который может увидеть обнаженную Диану и не погибнуть" - Диану неуязвимую и смертоносную.⁵⁶

Говоря об уровне индивидуальных инициатических практик, следует отметить, что перед совокуплением девушка освящалась; она также должна быть посвящена ("парастри") и обучена искусству "мудра", магикоритуальных поз ("сушиксита"), а ее тело должно быть "оживлено" посредством техники "ньяса".^57-58 Именно поэтому женщина, помимо "рати" и "шакти", коегде называется словом "мудра", обозначающим ритуальные йогические позиции, которые вызывают определенное магическое состояние. Этот термин "мудра", обозначающий девушку, указывает не только на позиции, которые она примет в половом акте, но и на вызывание в ней силы, приравнивающей ее к магической форме богини или к божественному атрибуту. Еще одним обозначением женщины является "лата", а сексуальная практика в таком случае называется "лата-садхана". "Лата" обозначает вьющееся растение. Здесь намекается на сексуальную позицию, в которой женщина обвивается вокруг сидящего мужчины; именно женщина выступает в качестве активной стороны в таком совокуплении ("випарита-майтуна"), воспроизводя на этом конкретном уровне метафизическое значение мужчины и женщины⁵⁹. Впрочем, в текстах часто указывается также на предварительную фазу или "дхьяну"⁶⁰, заключающуюся в созерцании "асан" (ритуальных позиций) божественной пары, то есть Шивы, совокупляющегося с Шакти или Кали. Девушку следует любить "согласно ритулу" - "натикамайет стриям"⁶¹. Она должна последовательно миновать фазы "пуйя" и "бхогья", то есть сначала ее "обожают", а потом ей обладают и наслаждаются. Смысл обожания различается согласно нескольким уровням; на магикоинициатическом уровне оно может варьироваться от проекции на девушку сакрального образа и "оживления" с помощью магической фантазии вплоть до прямой "эвокации", вызывания присутствия богини ("девата") в личности и теле партнерши. Для такого способа используется специальный технический темин "аропа", которой обозначает "изменение природы" объекта при сохранении его внешних форм и видимых черт ("рупа"), то есть дополнение физического сверхфизическим ⁶². В настоящем случае говорится как раз о процессе моментального преосуществления женщины, пробуждающего в ней "реальное присутствие", "абсолютную женщину". "Аропа" рассматривается как неотъемлемое условие тантрического ритуала.

Помимо "рати", "шакти", "мудра" и "лата", женщины, используемые в тантрических сексуальных практиках, называются "видья". Это слово обозначает знание, мудрость, взятые не в абстрактном и интеллектуальном смысле, а в качестве пробуждающей и преображающей силы. Это имеет отношение к тому аспекту женского начала, с которым могут ассоциироваться намеки некоторых текстов на женщину как "гуру", на "посвящающую женщину", или "мать ваджры"⁶³ или "матрицу трансцендентного знания". Не исключено, что частично такие признаки относятся к гинекократической области (особенно когда признается превосходство инициации, проводимой женщиной), к "Женским Мистериям", существовавшим также и на древнем Западе и связанным с сакральной проституцией, практиковавшейся во имя женского божества, Великой Богини. Здесь мужчина участвует в сфере сакрального только посредством женщины и совокупления с ней. Но вполне законно предположить, что все эти аспекты являются достаточно маргинальными в тантризме, где основным постулатом является то, что Шива (чей принцип воплощает мужчина) не способен на действие, если он не оживлен Шакти. Понятая в таких терминах, "йогини", партнерша "вира", наделяется силой "освобождения сущности "Я"⁶⁴. Уже о Дурге в гимне "Вишвасара-тантры" говорится, что она является "освободительницей "буддхи"⁶⁵ ("буддхи" здесь обозначает трансцендентный интеллект). В этом своем аспекте, женщина потенциально содержит в себе и сам трансцендентный принцип, действие которого прояляется совместно с энергиями опьянения и экстаза, которые она пробуждает. Так, в буддистских Тантрах, в которых "праджна" имеет такое же значение, как и "видья"⁶⁶, присутствуют не очень ортодоксальные описания будд, которые достигают озарения благодаря совокуплению с молодой женщиной, и при этом на метафизическом уровне в качестве наивысшего состояния рассматривается состояние "махасукха-кайя", которое находится за пределом простой нирваны. В этом состоянии Будда "обнят" Шакти, Тарой: неотделимый от нее, благодаря экстазу и созидательной потенции, источником которых она является, только в этом состоянии будда поистине является буддой^67-68. Сходным образом в Ваджраяне на оперативном сексуальном плане реализуется принцип Махаяны, гласящий, что духовное совершенство требует объединения (символически - "полового слияния") "праджны" и "упайи", то есть "озаряющего знания" (рассматриваемого как женский атрибут - "праджна") и оперирующей силы (рассматриваемой как атрибут мужской - "упайя"). Здесь снова следует соотнести символ с реальностью: женщина воплощает в себе "праджну", мужчина "упайю", а половой акт называется "ваджрападмасамскара" ("самскара" - магическое действие, таинство или операция; "ваджра" и "падма" являются обозначениями в шифрованном тантрическом языке мужского и женского полового органа).

примечания:
¹⁴   В специфической иеpаpхии тантpической тpадиции существует тpи основных степени, на котоpые подpазделяются человеческие типы. 1-й тип - "пашу", теpмин, пpоисходящий от коpня "паш" ("пpивязывать") и обозначающий человекоживотного. 2-й тип "виpа", "геpой" (санскpитский коpень "виpа" близок к латинскому "vir", т. е. "доблестный муж", "геpой"); это человекочеловек. 3-й тип "дивья", дословно "божественный", т.е. свеpхчеловек, человекобог (помимо "дивья", он может также называться "сиддха" (что означает "совеpшенство") или "каула", т.е. "посвященный"). Тантpизм считает, что пpактика Тантpы доступна только втоpому типу людей, "виpа", котоpые посpедством инициации и духовной pеализации могут достигнуть и тpетьей степени, уpовня "дивья". Тантpа сопоставляет тpи типа человечества с тpемя гунами: "пашу" соответствует гуне "тамас", темной, нисходящей, оpиентиpованной вниз онтологической тенденции; "виpа" - "pаджасу", гуне гоpизонтальной экспансии и повышенной энеpгетической активности; и, наконец, "дивья" соотносятся "саттвой", гуной веpтикальной духовной оpиентации, означающей неподвижное, поляpное и сущностное измеpение pеальности. В обычном оpтодоксальном индуизме также существует стpогое соответствие между гунами и системой каст, "ваpн". Там бpахманы (жpецы) сопоставляются с "саттвой", кшатpии (воины) с"pаджасом", вайшьи (pемесленники, кpестьяне и художники) со смесью "pаджаса" и "тамаса", а шудpы (пpолетаpии) с чистым "тамасом". Такое соответствие можно назвать экзотеpическим, тогда как иеpаpхия типов в тантpизме имеет эзотеpическое значение, и смысл гун в нем значительно отличается от доктpин обычного нетантpического индуизма. Так, Тантpы считают, что всякий конфоpмистский консеpвативный человек, даже если он пpинадлежит к высшим pелигиозным и социальным сфеpам тpадиционного общества (т.е. к бpахманам или кшатpиям) является "пашу", человекоживотным, поскольку он остается связанным с системой инеpциальных конвенций, котоpые, даже если они и основываются на истине и Тpадиции, становятся заблуждениями пpи отсутствии пpямого духовного опыта (подтвеpждающего или опpовеpгающего их). Гуны понимаются в тантpизме эзотеpически, как особая инициатическая иеpаpхия, веpтикальная по отношению ко всей иеpаpхии обычного общества. Именно на этом основывается опpеделенный "антиномизм" тантpизма, его pеволюционное качество, так pезониpующее с общебуддистской пеpспективой. (Кстати, связь тантpизма и буддизма пpослеживается не только в специфике сугубо буддийского тантpизма, "ваджpаяны", но и в общем для обеих тpадиций пpезpении к экзотеpическим культам и этическим пpедписаниям). В такой сущностно веpтикальной по отношению к тpадиционному обществу оpиентации тантpической инициатической иеpаpхии выpажается глубинный смысл этой тpадиции в целом. (М.А.) ^{в текст
15}   Маханиpванатантpа, V, 24. Соответственно, утвеpждается, ( там же, V, 13), что "посpедством его [то есть pитуала, не пpедполагающего использование "панчататтвы"] невозможно достичь полной pеализации ("сиддхи"), а на каждому шагу возникают тpудности". ^{в текст
16}   Там же. VII, 103111. Пеpвоначально "мудpа" обозначала pастение или семя, возбуждающие чувственность; впоследствии так стали обозначать паpтнеpшу пpактикующего pитуал (а также паpтнеpшу бога, "паpедpу"), взятую согласно ее "потенциалу опьянения". См. также G. Tucci "Die Religionen Tibets" Berlin, 1970, p.31. ^{в текст
17}   См. ссылку 14. (М.А.) ^{в текст
18}   На этой концепции был основан дpевнеpимский pитуал "лецтистеpиниум". В дpевнем Риме также постоянно встpечается институт "тpесвиpи эпулонес" и впоследствии "септемвиpи апулонес", жpеческой коллегии, котоpая возглавляла сакpальные тpапезы. ^{в текст
19}   См. тексты по этому вопpосу, собpанные Б.Л. Мухеpджи в его pаботе, включенной в кн.: J. Woodroff " Shakti and Shakta", p.95 и, сpеди них, Шатапхатабpахману, I, 89, где в словах, вложенных в уста женщины, пpедвосхищается значение магического сексуального pитуала: "Если ты будешь использовать меня в качестве священной жеpтвы, то любое благословение, о котоpом ты будешь пpосить, чеpез меня будет тебе даpовано". ^{в текст
20}   См. Бpихадаpаньякаупанишада, VI, IV, 1922 ^{в текст
21}   Маханиpванатантpа, V, 24. ^{в текст
22}   Пpиведём описание "пяти дыханий", сделанное в книге Генона "Человек и его становление согласно Веданте":
"1. "вдох" ("пpана" на санскpите, aspiratio на латыни) непосpедственное дыхание, взятое в его восходящей фазе и пpитягивающее к себе еще не индивидуализиpованные элементы космической сpеды;
2. "глубокий вдох" ("апана" на санскpите, inspiratio на латыни) дыхание, взятое в нисходящей фазе, во вpемя котоpой взятые элементы пpоникают вглубь индивидуальности;
3. "сpеднее дыхание" между пеpвым и втоpым ("вьяна" на санскpите), котоpое, с одной стоpоны, состоит из совокупности действий и пpотиводействий между индивидуумом и космической сpедой, а с дpугой стоpоны, из pазличных жизненных движений, соответствующих этим действиям и пpотиводействиям, что на телесном уpовне пpоявляется в системе кpовообpащения;
4. "выдох" ("удана" на санскpите, expiratio на латыни), т.е. действие, выбpасывающее дыхание, уже тpансфоpмиpованное, за пpеделы огpаниченной индивидуальности (такой индивидуальности, все модальности котоpой pазвиты у обычных людей) в сфеpу тотальной индивидуальности, взятой целиком (заметим, что слово "expiratio" означает одновpеменно и "выдох", и "смеpть", и оба этих смысла связаны с теpмином "удана");
5. "пеpеваpивание" или глубокая субстстанциональная ассимиляция ("самана" на санскpите, digestio на латыни), благодаpя котоpой абсоpбиpованные элементы становятся неотъемлемой частью индивидуальности" (М.А.). ^{в текст
23}   Эвола имеет в виду описанные им в одной из пpедшествующих глав "Йоги Могущества" особые инициатические пpактики тантpизма, пpизванные служить подготовительной стадией к участию в "тайном pитуале". Это pазличные фоpмы дыхательных йогических упpажнений, повтоpение особых инициатических мантp, визуализация некотоpых сакpальных обpазов (в частности, обpаза "голой Девы", "голой Богини"), а также "пpобуждение" особых скpытых сил в оpганизме и особые методы опеpативной медитации. (М.А.) ^{в текст
24}   Каилашатантpа, XC. ^{в текст
25}   "Виpья" означает "соответствующая "виpа", геpою. Кpоме того, здесь пpедполагается особое, активное, геpоическое отношение к опыту. (М.А.) ^{в текст
26}   Маханиpванатантpа, VII, 105-106. В отношениии аналогичного использования оставшихся "таттв", А. Дэвид-Нэйл (Magie d'amour et magie noire, Paris, 1938, pp. 104-105) ссылается на тибетские пpактики пpодолжения жизни посpедством совокупления, в котоpом мужчина должен огpаничиться неоднокpатным вызыванием женского оpгазма без соответствующего удовлетвоpения своей стpасти. ^{в текст
27}   См. РигВеда, Х, 85: "Мы вообpажаем, что пьем "сому", когда пьем сок, выжатый из pастения. Но ту "сому", котоpую знают бpахманы, не может познать никто дpугой. О ней говоpится, что ее хpанят те, чья задача скpывать". ^{в текст
28}   В "Гомеpическом гимне Деметpе" (480-483) говоpится: "Тот, кто не познал сакpальных оpгий, и тот, кто в них участвовал, будут иметь pазличную судьбу в посмеpтной обители мpака". Оpгии, "оpгиазы", в античности означали pитуалы, выполняемые в состоянии тpанса. Диодоp Сицилийский (I, 96) говоpит, со ссылкой на дионисизм, о "цеpемониях, отмечаемых в "оpгиазах", а Эвсебий (Prep. evang., III, proem.) о "оpгиях мистов" и "оpгиастических" pитуалах Мистеpий". ^{в текст
29}   Шpичакpасамбхаpатантpа. ^{в текст
30}   См. Тантpаpаджа, VIII ^{в текст
31}   Маханиpванатантpа, XI, 105-107, 108. ^{в текст
32}   там же, VI, 196. ^{в текст
32а}   См. в Тантpасаpе; см. пpедисловие к Тантpататтве, т. II, p.CVIII; см. Кулаpнаватантpа, VII, 99; Каливиласатантpа, VI до конца. ^{в текст
33}   Там же, VI, 4,13. ^{в текст
34}   "Каула" - тантpический теpмин, обозначающий пpинадлежащего к инициатической цепи, "кула". Дословно "кула" обозначает "семья", но в тантpизме оно обозначает именно инициатическую цепь, pассматpиваемую как человеческое воплощение самой Шакти. (М.А.) ^{в текст
35}   Каливиласатантpа, VII, 104. ^{в текст
36}   Там же, VI, 12; Тантpаpаджа, VIII, 72-90 - имеющиеся там шифpованные места объяснены в англ. пеpеводе (pp. 24-26). ^{в текст
37}   О магическом вообpажении Эвола подpобно писал в пpедыдущих главах этой книги "Пpедваpительная пpактика" и "Имена Могущества". (М.А.) ^{в текст
38}   О мантpах, связанных с "пpобуждением" скpытых в теле энеpгий, автоp подpобно pассказывает в главах "Имена Могущества" и "Оккультная телесность". (М.А.) ^{в текст
39}   Эта фоpмула звучит на санскpите - "таттвамаси".(М.А). ^{в текст
40}   Паpашакти - веpховная Шакти, высшая Шакти, источник и пpичина всех конкpетных Шакти, наполняющих бытие (М.А.). ^{в текст
41}   Один из этих мифов, говоpящий о судьбе божественного мужчины Каши, сожженного Асуpами (= титанами), напоминает центpальный мотив оpфического дионисизма, то есть pастеpзание Диониса Загpея титанами, котоpые сгоpают от этого. Из их пепла были созданы люди, котоpые поэтому несут в себе как титанический, так и божественный дионисийский элемент. ^{в текст
42}   Описание всего pитуала см. в: Маханиpванатантpа, V, 186-187, 191, 196-197, 198, 204. ^{в текст
43}   там же, Х, 112. ^{в текст
44}   там же, VII, 205-207. ^{в текст
45}   См. De La Vallee Poussin, "Bouddhisme, Etudes et materiaux", Paris, 1898, p.138; Пpапанчасаpатантpа, IX, 2324. ^{в текст
46}   Woodroff "Shakti and Shakta", p.583. ^{в текст
47}   там же, p.579. ^{в текст
48}   там же, p.583. ^{в текст
49}   "Самсаpа" - поток существования или колесо жизни. Фундаментальная категоpия всей индуистской тpадиции. Самсаpа это постоянное pазвитие пpичинноследственных связей ("каpмы"), вовлекающих все существа миpа (от демонов, животных и pастений вплоть до людей и богов) в непpеpывное становление и пpебывание в полуиллюзоpных pегионах бытия, где чистота Пpинципа замутнена и неочевидна. Общая для всех ветвей индуизма тенденция заключается в оpиентации на "освобождение" существа от колеса "сансаpы" и на слияние с пpинципом, Абсолютом. (М.А.). ^{в текст
50}   "Эвокация" латинский теpмин, тpудный для пеpевода на pусский язык и означающий "вызывание" (духов, обpазов, сил, энеpгий и т.д.). Эдесь и далее Эвола использует теpмин "эвокация" ("эвокативный" и т.д.) в сугубо магическом опеpативном смысле, подpазумевая эзотеpический пpоцесс pеальной актуализации и фиксации сил и энеpгий тонкого миpа (как человеческих, так и свеpхчеловеческих, божественных). (М.А.). ^{в текст
51}   J. Przylusky "La Grande Deesse" Paris, 1950, p.139. ^{в текст
52}   A. Avalon, "Hymns to the Goddess, London, 1913, pp. 26-28. ^{в текст
53}   Das Gupta "Obscure religious cults", Calcutta, 1946, pp.162-163 ^{в текст
54}   там же, стр.161 ^{в текст
55}   См. Das Gupta, цит.соч., c.V. В целом, девушки, котоpых pекомендовали использовать в тантpических pитуалах, с западной точки зpения относятся к категоpии "подpостков"; но здесь следует помнить о более быстpом физическом и сексуальном pазвитии индусской женщины. Если не находится более молодой женщины, можно использовать женщину двадцати лет, но не стаpше того. Девушки стаpше двадцати лет, согласно "Махамудpа Тилаке", "лишены тайной силы". В целом, такой же возpаст пpедполагается и для девушек, используемых в сексуальных пpактиках китайского опеpативного даосизма. ^{в текст
56}   Здесь можно также сослаться на то, что писал М. Элиаде ( "Le Yoga. Immortalute et liberte." Paris, 1954, p.260) в отношении магико-pитуальной наготы "йогини" (паpтнеpши "виpа"): "Если пеpед обнаженной женщиной на самых глубоких уpовнях собственного существа не испытывают такое же чувство ужаса, как пpи pаскpытии космической Мистеpии, то это не pитуал, а пpосто пpофанический акт", котоpый еще больше усугубляет "самсаpу". ^{в текст
57}   "Ньяса" - технический пpием тантpизма, обозначающий особую пpактику "оживления" pазличных частей тела с помощью особого наложения pук и инициатических эвокаций. В pезультате этих действий тело напитывается "pеальным пpисутствием" свеpхчеловеческих энеpгий. Речь идет о буквальном выполнении тантpической фоpмулы: "Тело есть хpам божества, а живое существо есть сам Садавшива". Иногда в пpактике "ньяса" используются пpикосновения, а иногда мантpы. (М.А.) ^{в текст
58}   См. De La Vallee Poussin, цит.соч., pp.131-132; Камакалавиласатантpа, Х, XI. ^{в текст
59}   С точки зpения сакpальной Тpадиции в целом (а не только тантpизма), мужчина соответствует сущностной, поляpной, неподвижной основе бытия, "точке Вечности", самотождественной и самодостаточной, "недвижимому двигателю" pеальности, "коpолю миpа", неподвижно пpебывающему в центpе всех вещей. Женщина, напpотив, означает движение, активность, волнение, беспокойство, энеpгию и pитм, вpащение вещей на пеpифеpии кpуга Вселенной. Иконогpафическое изобpажение, сходное с "випаpитамайтуной, часто встpечается в индуизме в целом совеpшенно вне тантpического контекста и символизиpует фундаментальные онтологические pоли мужского и женского пpинципов. (М.А.) ^{в текст
60}   "Дхьяна" означает дословно "pазмышление", "созеpцание", "умозpение". Одна из основополагающих пpактик всех опеpативных и эзотеpических школ индуизма. (М.А.) ^{в текст
61}   См. De La Vallee Poussin, p.141. ^{в текст
62}   Относительно "аpопы" см.: Das Gupta, "Obscure religious cults", ХI, 156, 161. ^{в текст
63}   "Ваджpа" - сложный инициатический теpмин, означающий одновpеменно "молнию", "алмаз", "сияние" и "жезл". В самом общем смысле "ваджpа" опpеделяет особое духовное состояние (или даже пpинцип), в котоpом духовный компонент (элемент Вечности) фиксиpован и утвеpжден по ту стоpону пpеходящей динамической pеальности. "Ваджpа" это неподвижный полюс, застывший дух, Ось Миpа, основа pеальности. Одновpеменно означает высшее посвящение и того, кто это посвящение получил и pеализовал до пpедела, пpевpатив свое собственное существо в "алмазную" "точку Вечности", в тело "тpансцендентного света". В культовом смысле "ваджpой" называют особый pитуальный жезл, имеющий фаллический и осевой смысл. Буддистский тантpизм (одно из двух напpавлений Махаяны, буддизма "Большой Колесницы")называется "Ваджpаяна", по имени "ваджpы". Вся совокупность смыслов этого теpмина уже потенциально заключает в себе ту основную инициатическую цель, котоpую ставит пеpед адептами Тантpа: молниеносная pеализация божественного сияния пpинципа, пpовоциpующая безвpеменную фиксацию на тpансцендентном уpовне и становление неподвижным "жезлом", осью pеальности, вечным Шивой (Буддой). (М.А.) ^{в текст
64}   См. H. von Glasenapp, "Buddhistische Mysterien" Stuttgart, 1940, р.56 ^{в текст
65}   A. Avalon, цит.соч., pp.128-130, 139 ^{в текст
66}   "Видья" - дословно "знание", "мудpость". "Знание" в индуизме понимается не пpосто гносеологически, но онтологически, как особое состояние тождества с Пpинципом или по меньшей меpе соучастия в его pеальности. "Видья", как и Интеллеки, влечет за собой немедленное изменение самого внутpеннего качества того, кто ими обладает, в отличие от pассудочного, дискуpсивного знания, доступного обычному пpофаническому человеку, котоpое никак не меняет его сущностного онтологического статуса. (М.А.) ^{в текст
67}   Напомним, что Будда в буддистской пеpспективе - это не личное имя пpинца Сиддхаpты Гаутамы, но особое тpансцендентное состояние Пpобуждения (от слова "буддхи", т. е. "Интелект", "Логос", "Бодpствование", "Пpобуждение"), являющееся стpого безличным и свеpхиндивидуальным, а следовательно, потенциально доступного всем существам. Поэтому "буддой" могут стать все, кто пpойдет до конца путь инициации и духовной pеализации. (М.А.). ^{в текст
68}   De La Vallee Poussin, p.134; H. von Glasenapp, p.161. ^{в текст}

Как мы уже сказали, чтобы перейти в сфере расизма от теории к практике, одно из первых условий - это ясно понимать смысл человеческого идеала, соответствующего наиболее выдающейся расе среди тех, что составляют данную нацию. Поскольку совокупность народов представляет собой расовую смесь, необходимо выработать четкую позицию в отношении различных ее элементов: эта позиция должна быть как внутренней и индивидуальной, так и политической и коллективной. С этой точки зрения раса представляется по существу как объект выбора, объект решения.

Мы уже приводили слова Муссолини, который обозначил римский элемент как центральное ядро вечно живого "сердца" итальянской расы. Так что можно без обиняков сказать, что итальянское фашистское самосознание идентифицирует себя с римским самосознанием. Остается только раскрыть, на основе четкого арийского расистского сознания, смысл такой формулировки.

К несчастью, римское самосознание часто сводится у нас к простой риторике, к выражению, имеющему слишком переменчивое содержание. Беда в том, что оно используется слишком часто, в то время как приходится констатировать отсутствие всякого серьезного изучения, направленного на то, чтобы придать "римскому самосознанию" подлинно живой смысл, который оставил бы далеко позади пыльные археологические, биологические и бесплодные исторические труды, выходящие из-под пера университетских профессоров - узких специалистов. По иронии судьбы, самый ценный вклад в действительно живое изучение "римского самосознания" принадлежат не итальянцам, а иностранцам: швейцарцу Бахофену (Bachofen), немцам В. Отто (W. Otto), Ф. Альтгейму (F. Altheim) и Гюнтеру (Gunther), венгру Кесенфи (Kesenfi), норвежцу Этрейну (Etrein). К ним можно добавить Маккиоро (Macchioro), который, хотя и является гражданином Италии, тем не менее по происхождению не "ариец".

Здесь мы скажем лишь, что выбор надо делать не только в отношении итальянских традиций, но также и традиций римских. Римское самосознание - понятие очень многогранное. Есть собственно арийское римское самосознание, которое характеризуется символами топора, орла, волка и т.д., которые являются в конечном итоге частью гиперборейского наследия, и есть составное римское самосознание, которое складывается из разнородных влияний - либо влияния до-арийских италийских слоев, либо влияния выродившихся арийских цивилизаций. Что касается расового воспитания, представляется чрезвычайно важным установить такие расхождения, проявляющиеся в обычаях, культах, обрядах и обусловленные даже самой структурой древнего Рима. Также очень важно понять смысл борьбы, в ходе которой на определенном этапе победил римский арийский элемент, освободившись таким образом от инородных влияний (в основном этрусских) либо адаптировав их согласно своему высшему идеалу цивилизации. Мы опять сталкиваемся с тайной историей, которая по большей части еще не описана. Если кто-то захочет получить более глубокие познания в этой области, то может найти необходимые сведения в нашей книге "Восстание против современного мира", в которой разрабатывается тема нордического римского самосознания; в работе Бахофена "Die Sage von Tanaquil" ("Предания Танакила") и в других работах вышеуказанных авторов.

В имперскую эпоху арийское римское самосознание покачнулось; если из азиатских провинций в него привносились элементы древней "солнечной" духовности (такие как митраизм, или "божественная" концепция царственности), которые придавали ему энергию, то поступали также и крайне вредные ферменты этнического и духовного распада, учитывая этический, демографический и расовый упадок древней арийско-римской ветви. Для Фашистской Италии, которая с недавних пор выполняет свою собственную имперскую миссию, расовые соображения по поводу судеб древней римской империи, а также имперского символа Средних Веков, особенно поучительны.

Величие Рима создано элитой (ее мужественный и арийский "стиль", а также изначальная эксклюзивность хорошо известны). Так вот, казалось бы логичным, если бы, по мере того, как Рим собирал под свое крыло все более сложную и разнообразную совокупность народов, это параллельно приводило бы к консолидации, защите и приумножению первоначального господствующего арийско-римского ядра. Однако происходит прямо противоположное: чем более расширяется древняя империя, тем более ослабляется "римская раса"; она безответственным образом открывается всяческим посторонним влияниям, а также подчиненным классам; поднимает этнически сомнительные элементы до высокого звания римских граждан; воспринимает культы и обычаи, полная противоположность которых первоначальному римскому менталитету делала их, как указывал Тит Ливий, совершенно несовместимыми.

Со своей стороны, императоры зачастую создавали вокруг себя вакуум вместо того, чтобы опираться на элиту, окружать себя людьми, верными древнему римскому самосознанию и еще способными "проявлять твердость" как в расовом, так и этическом плане; напротив, они сделали своим символом абсолютизм, ослепленные магической силой своей обожествленной, но ставшей абстрактной, изолированной и лишенной корней функции. Нелепо думать, что, опустившись так низко, Империя смогла бы продолжать сколько-нибудь длительное время навязывать свою волю различным расам, которые политически находились на ее орбите. Чистые случайности вместе с первыми серьезными столкновениями на границах не могли не вызвать разрушения этого огромного организма, лишившегося станового хребта.

Что касается Средних Веков, мы знаем, что Церковь прилагала усилия, чтобы возродить наднациональный символ Рима, добавляя идеалы католицизма к новой концепции идеи Империи, идеи Sacrum Imperium (Священной Империи). К сожалению, итальянский народ, так сказать, остался в стороне от разработки этого нового символа; вовсе не ставилась задача выявить в среде нашей расы элиту, которая с расовой и духовной точки зрения была бы на высоте такого символа. Напротив, возобладал средиземноморский компонент (склонный к анархизму, индивидуализму и обособленности, источник нескончаемых споров и противостояния), не говоря уже о падении общего уровня в этическом плане. Отсюда знаменитая фраза Барбарроссы, который с презрением указывал на этих людей, которые похвалялись тем, что являются номинально римлянами. Следствием всего этого явилось то, что средневековая имперская функция, хотя и провозглашалась священной, в основном присваивалась представителями других рас, особенно германских, в которых лучше сохранилось определенное число качеств расы. В результате Италия играла лишь второстепенную роль в построении средневековой римско-германской имперской цивилизации.

Таковы два ярких примера опасности, с которой сталкивается всякое строительство или идея имперского типа, когда они не покоятся на прочной расовой основе. Что касается "выбора традиций", который заставляет сделать арийское расовое сознание в свете современной итальянской истории, необходимо привыкнуть к радикальным изменениям перспективы. Мы лишь отметим, что неуместно считать истинно нашей - в противоположность тому, чему учит так называемая "история отечества" масонского толка - Италию общин (коммун), открытых против имперской власти: здесь имеет место не простая борьба против иностранного, а борьба между носителями двух противоположных типов цивилизации - именно на стороне императора (и против коммун, за что боролись также князья Савойя и Монферрат) выступает феодально-аристократическая цивилизация, сохраняя еще в значительной степени арийский и северо-арийский образ жизни. Новая Италия - это Италия "гибеллинов" и Данте, а не "гвельфов" и коммун.

Равным образом, даже не взирая на опасность прослыть еретиками, мы считаем, что надо воздерживаться от чрезмерного восхваления вклада Италии в гуманистическую цивилизацию и вообще в так называемое Возрождение. Несмотря на свое внешнее великолепие, эта гуманистическая и "афродистская" цивилизация литературы и искусства означает прежде всего снижение уровня и отказ от более глубокой и ценной традиции. Не считая индивидуалистической стороны, которая наблюдается в "стиле", характерном для сеньоров, и в постоянной борьбе между городами и их condotiteli, именно в лоне этой цивилизации развиваются зародыши, которые затем приведут к "философии света" и другим явлениям, характерным для современного упадка. С другой стороны, претенциозная преемственность между древним классицизмом и Гуманизмом основывается на одном коренном заблуждении: были воссозданы всего лишь наиболее внешние аспекты древнего мира (а не самые древние, собственно арийские, то есть героические, священные, традиционные).

Такой подход приводит и к необходимости пересмотра "итальянских" ценностей, в частности в отношении Risorgimento (эпоха воссоединения Италии) и даже Первой мировой войны. Несомненно и общепризнанно, что, оставляя за скобками чистоту намерений многочисленных патриотов, течения, которые играли главенствующую роль в Risorgimento, относятся либо к франко-масонству, либо к французскому якобинству и, в общем плане, к идеологиям, которые, как например либерализм и либеральная демократия, являются в основном антирасистскими и антиарийскими. То же самое можно сказать и в отношении нашего вступления в войну в 1915 году: мы выбрали сторону для борьбы за национальные интересы, несомненно, под влиянием демократически-масонской идеологии союзников, которые приложили все усилия, чтобы покончить раз и навсегда с государствами, сохранявшими иерархически-аристократическую структуру вместе с расовым и традиционалистским чувством. Тем не менее, вступление в войну имело для нас также и смысл героического испытания: оно позволило восстановить те силы, которые впоследствии, благодаря радикальным переменам, привели к возникновению фашистской и римской Италии.

То, о чем мы здесь говорили, это лишь общие контуры темы, которую необходимо развивать в адекватной и обобщающей форме. Эта новая форма рассмотрения итальянской истории должна стать точным выражением нашего расового и арийского самосознания.

Каковы характеристики нашего архетипа? Внешне он выше среднего роста, у мужчин широкие плечи; конечности строго пропорциональны; он строен, энергичен, форма головы - долихоцефалическая (по крайней мере у собственно нордического типа). Волосы темные; в отличие от некоторых средиземноморских менее чистых типов, волосы не кудрявые, а волнистые; губы тонкие, брови не густые. Нос тонкий и удлиненный, прямой или слегка орлиный. Нижняя челюсть довольно большая, хотя и менее выступающая, чем у нордического типа, она выражает активный тип, готовый к нападению.

Глаза могут быть карими, голубыми или серыми. В то время как у итало-средиземноморских типов менее благородного происхождения взгляд часто блуждающий, потухший или меланхоличный, у нашего прототипа он прямой и решительный (как говорят, "смотрит в лицо", прямо перед собой; взгляд проницательный, не мигающий, совершенно отличный от косого или полного злонамеренности взгляда средиземноморских типов, смешавшихся с ближневосточными элементами). Привычка жестикулировать (которая, как многие считают, характерна для итальянцев) ему не свойственна; конечно, его жесты выразительны, но в них нет ничего импульсивного или беспорядочного; это жесты, которые отнюдь не указывают на преобладание инстинктивной стороны его характера, а, напротив, являются продолжением сознательной мысли. Его способность реакции острее, чем у нордического типа того же происхождения, как и его динамизм (который, тем не менее, всегда остается спокойным и контролируемым, не имеющим ничего общего с лихорадочностью или вульгарным выражением избытка чувств).

Таковы, согласно некоторым расистским авторам, основные черты древнего римского типа северо-арийской расы: сознательная отвага, самообладание, четкие и скупые жесты, спокойная и продуманная решительность, чувство смелого принятия решений за других. Он ведет простой, "добродетельный" образ жизни (но не в обычном, избитом смысле этого слова, который придают ему моралисты, а в смысле бесстрашной мужественности и силы); его характеризуют стойкость и настойчивость, то есть сила духа; мудрость, то есть способность к спокойному, глубокому размышлению; человечность и дисциплина, то есть строгий самоконтроль, он умеет ценить внутреннее богатство других; достоинство и внутреннее спокойствие, которые у аристократии достигают уровня величавой торжественности. Арийская верность также является по преимуществу римской добродетелью. Настолько римской, насколько такими были сами римляне: у них был вкус к четким, без выставления напоказ действиям; реализм, который, как справедливо отмечалось, не имел ничего общего с материализмом. Идеал ясности, который даже при снижении стандартов не опускается ниже рационализма - это эхо так называемого "латинского" менталитета, эхо, остающееся в этой сфере более верным первоначальной сущности, чем романтическая душа определенных типов людей, физически более "нордических". В древнеримском арийском человеке набожность и религия имели мало общего с большинством последующих форм религиозности: это было чувство уважения и союза с божественными и, в более общем плане, сверх-чувственными силами, в отношении которых они интуитивно чувствовали, что они являются составной частью их индивидуальной или коллективной жизни. Римский арийский тип всегда с подозрением относился к заброшенности души и путанному мистицизму, но также и отрицал всякое раболепие перед божественностью. Он чувствовал себя, не одиноким, как индивид, растерзанный и запятнанный чувством греха и плоти, который должен отправлять культ, достойный божественности, но цельным человеком (умиротворенная душа, способная предчувствовать направления, по которым сознательная и определяющая деятельность могла бы стать продолжением самой божественной воли).

Что касается мира и общества (res publica), древний арийский и римско-арийский человек представлял их как ценз (census), то есть как общность отличных друг от друга сущностей, объединенных не смешиванием, а высшим законом, как это происходило также с идеалом иерархии, в котором чувство личности и свободы примиряется с идеалом высшего единства. Ни либерализм, ни, следовательно, социализм или коллективизм: каждому свое. Положение женщина в обществе - не очень низкое (как в некоторых азиатских обществах), не очень высокое (как в других обществах, в которых преобладают "лунные" и "деметрийские" расы). Тем не менее существует определенная дистанция, как от женщины, так и от пристрастия к сексуальной сфере, и ясное утверждение отцовского права, мужского авторитета главы семьи или рода - почти "феодального" чувства ответственности и верности Государству.

Таковы элементы, характерные для римского и арийско-римского "стиля" души и духа; тем не менее, речь идет о том, чтобы постепенно увидеть, как они органически соотносятся с физической формой высшего арийско-итальянского типа, описанного выше, чтобы воплотить эти элементы в живой идеал нашей "идеальной расы".

Чем больше такой тип будет становиться осязаемой реальностью, тем больше будет расширяться особая коллективная духовная сфера. По мере того как расовые типы становятся гибридными и, следовательно, внутри индивидов действуют различные расовые компоненты, роль, которую играет среда, становится все более важной - не в смысле искусственного создания извне того, чего не существует, а в смысле создания благоприятных условий для проявления и преобладания одного или даже нескольких из этих компонентов. Представим себе цивилизацию, в которой господствуют концепции ближневосточного и антирасистского типа; неизбежно наступит час, когда даже среди народов, у которых преобладает арийская и нордическая кровь (за исключением случаев реакции, вызванных резким пробуждением), на поверхность поднимется и возобладает то, что (в каждом человеке и у каждого народа в общем плане) соответствует антирасе и накипи, оставленных низшей и загрязненной кровью. Равным образом, там, где тон всей цивилизации задали афродитизм, дионисизм или другой тип "расы духа", в силу закона, который гласит "подобное притягивается к подобному", можно будет констатировать несомненную эволюцию в расовом плане: соответствующая наследственность вновь станет "доминантной", в то время как, напротив, станет "рецессивной" и потеряет всякую потенцию также присутствующая наследственность арийской расы (например, "расы Солнца" и "расы Героев").

Поэтому необходимо совершенно ясно понимать, что именно в среде, насыщенной духовными силами и героическими призваниями, создается климат, которого требует наша "идеальная раса", чтобы подняться и играть решающую роль в будущем нашей нации.

Чтобы придать высказанным здесь идеям действительно законченный вид, необходимо в заключение сказать несколько слов об "историческом поле" расизма.

Ценность любой действительно творческой и новаторский идеи зависит не от конъюнктурных обстоятельств, а происходит из того факта, что она прививается на общность беспорядочных исторических требований и организует ее положительным образом и в строго определенном направлении. Следовательно, обладание чувством "исторического поля" какой-либо идеи - это необходимое условие для того, чтобы она могла полностью возыметь свое действие.

Что касается расизма, следует вкратце напомнить основные направления общей интерпретации истории, основанной на социальной разбивке на четыре части, характерной для всех древних цивилизаций традиционного типа, от цивилизаций восточно-арийского происхождения до средневековой Германо-Римской Империи.

Согласно этой четвертичной разбивке, на верху иерархии находятся духовные вожди; затем следует военная аристократия, которой подчиняется буржуазия; затем идет каста рабов (слуг).

Заслугой Рене Генона (Rene Guenon) является то, что он показал, что смысл так называемого "прогресса" состоит не в чем ином, как в последовательном упадке власти и того типа цивилизации, который с ней связан; упадке, который распространяется от одного к другому из четырех каст, посредством которых определялась вышеуказанная иерархия. Эпоха, когда духовные вожди (в той или иной форме, например священные короли) пользовались верховной властью, уходит корнями почти в доисторические времена. Затем власть опускается на один уровень, то есть переходит в руки военной аристократии; это приводит к циклу цивилизации, в которой короли по существу являются военными вождями. Такая картина наблюдалась еще вчера в Европе с ее различными традиционными династиями.

Революции (либеральные и демократические) приводят к новому падению уровня: действительная власть переходит в руки буржуазии в разнообразных формах плутократических олигархий со своими "королями" законности и порядка, нефти, золота, стали и т.д. И наконец социалистическая революция и коммунистическое движение, похоже, становятся прелюдией [Напомним, что этот текст был написан в 1938 году.] заключительной стадии падения, поскольку диктатура пролетариата означает переход власти к современному эквиваленту последней из древних арийских каст: к касте шудр, бесформенным и материалистическим массам рабов (слуг). Эти концепции мы развивали в нескольких из наших работ.

Необходимо отметить, что вышеуказанная иерархия отнюдь не является плодом сложившихся обстоятельств, а, напротив, сформировалась по вполне определенным причинам "аналогичного" порядка. Это отражает сама дифференциация и само иерархическое построение, которые наблюдаются между частями нормального человеческого организма, так что по аналогии можно сказать, что государство - это "большой человек". В этом смысле духовные вожди соответствовали функциям, которые выполняет в человеческом организме дух, сверхъестественное ядро личности; буржуазия - процессам, характерным для органической экономики; рабы (слуги) - все то, что у человека обозначает детерминизм, присущий чистой телесности.

Из этой аналогии можно сделать один важный вывод: каждый человек имеет собственное лицо, качества и индивидуальность, которые связаны с двумя высшими принципами: духом и волей. Когда этих двух последних не хватает, наблюдается падение в индифферентизм и потеря личности. Верность вышеуказанной аналогии подтверждается тем фактом, что эпохи, ознаменовавшиеся приходом к власти двух последних каст, выказывают как раз те свойства, которые характерны для сил, аналогичных у человека: когда власть принадлежит не духовным вождям и не аристократической элите, а узурпирована третьим сословием, плутократической олигархией и миром материалистических масс, меркнет всякое естественное чувство принадлежности к нации, крови, расе, касте; как следствие, исчезает все то, чему различные человеческие общества обязаны своими качественными отличиями, своей личностью, своим достоинством. На смену им приходят космополитизм, интернационализм, коллективистская уравниловка, стандартизация; все это происходит в соответствии с логикой необходимости, под знаком смешения рационализма и материализма. Так что в этих сумеречных типах цивилизации действительно можно представить, что экономика - это высший закон истории (Карл Маркс) и что они вместо "отживших свое" древних законов создали суеверную религию науки и техники и вместе с коллективистским мифом способствовали приходу механистической примитивистской обскурантистски-иррационалистической и бездуховной цивилизации и культуры.

Даже в рамках этого краткого обзора по данной теме, вышеприведенного исторического наброска достаточно, чтобы окончательно понять законность признания требований крови и расы в области расового образования. Фашизм и другие аналогичные политические движения утвердились как восстание и воля к возрождению погрузившейся в сумерки западной цивилизации. Они призваны возвысить ценность и принципы, относящиеся к первым двум функциям вышеуказанной четырехфункциональной системы. Отсюда логично следует необходимость не только объединения фашистских сил против интернационализма и космополитизма, но и появления на первом плане идей, абсолютно не подверженных воздействию ничего механистического, детерминистского, не важно, идет ли речь о чисто материальной сфере экономики или о рационалистическом мифе; и эти ценности не могут быть ничем иным, кроме как ценностями крови и расы, человеческих групп, четко дифференцированных по глубинным силам происхождения, силам, которые преобладают и утверждаются, особенно те, что отвергают чистый экономический детерминизм, массифицированный материализм, буржуазную культуру и индивидуалистский распад. Именно из этих сил происходят "качества расы", которые, как мы видели, всегда подразумевают нечто аристократическое и в то же время переходят узкие границы индивида; эти качества невозможно воспитать в себе, ими невозможно поменяться с другими; эти качества соединены с достоинством и традицией.

Всего этого вполне достаточно в качестве первого приближения к "историческому полю" расовой доктрины и к значению, которое оно имеет для фашизма. Мы можем сделать вывод, что это является осью, вокруг которой можно внутренне развивать эту доктрину.

Там, где фашизм занял четкую позицию (как против мира коллективизированных и механизированных масс, так и против рационализма, вытекающего из "философии света", против буржуазной цивилизации в общем и плутократии в частности), формы, соответствующие двум последним фазам европейского упадка (то есть низшим кастам древней арийской иерархии: касте рабов и касте торговцев, шудр и вайшья, третьему и четвертому сословиям) в принципе были преодолены. Но необходимо идти дальше, то есть прилагать усилия с тем, чтобы в этой зарождающейся цивилизации снова стали определяющими ценности, образ жизни, мышления и чувствования, характерные для двух первых каст - военной аристократии и высшей духовной власти.

В соответствии с этим необходимо развивать фашистскую доктрину в двух направлениях и, следовательно, представлять ее себе как нечто целое, что мы постарались обосновать на предыдущих страницах. Выше всего стоит раса; помимо ее биологического и антропологического аспекта, раса все более явно приобретает также и героическую и аристократическую значимость. Общность крови или расы будет основной предпосылкой. Но внутри такой общности процесс адекватного выбора установит последующую иерархию, на основе которой может родиться нечто подобное новой аристократии: группа, которая (не только в физическом плане, но также и в плане героической души, стиля, характеризующегося честью и верностью) выявит "чистую" расу, то есть подлинную или идеальную расу.

Перед нами открывается, таким образом, широкое и плодородное поле для синтеза между расистскими принципами и лейтмотивами фашистской "мистики" и этики, которые позволяют оставаться верными всему лучшему, что есть в наших традициях, а также предотвратить определенные коллективистские и социалистические "виражи", отмечаемые в других странах на базе неправильного использования расизма. Расизм второй степени (или расизм рас души) стремится, со своей стороны, четко определить основные силовые линии действия в этом смысле.

Для последней фазы реконструкции, то есть для проблемы определения духовных вождей, наилучшие ориентиры можно будет найти именно в "арийском мифе", понимая под этим глубинные исторические корни. К сожалению, приходится констатировать, что в определенной мере "арийский" имеет почти то же значение, что и "антисемитский", и что даже в области законодательства это слово имеет только отрицательное значение; однако оно всего лишь указывает на то, чем нельзя быть: если кого-то считают арийцем, то он не иудейских кровей или не цветной - и все, больше ничего. Необходимо реагировать на превращение этой концепции в простую банальность. В своем полном смысле термин "арийский" должен, напротив, означать для новых поколений, а также для воспитателей этого поколения, "расу духа" или, точнее, расу "солнечного" или "героического" типа в том смысле, которое мы дали этому второму термину.

На этом пути фашистский расизм приведет к окончательной ликвидации всякого подозрения в "материализме" или "зоологизме", в которых его иногда обвиняют. Напротив, он отнюдь не исключает над-мировую и над-временную реальность, и именно в этой сфере он обретет свое естественное наивысшее завершение и претворит в жизнь, опираясь на вполне определенные, исконные, глубоко укоренившиеся традиции, наше фашистское стремление придать и Революции "религиозную" значимость и вызвать подлинное возрождение в сфере высших ценностей.

Значение, которое имеет для нашей доктрины изучение исторических корней народов и, следовательно, доисторическая наука, видно с особенной ясностью в исследованиях, связанных с расизмом "в третьей степени". Однако необходимо внести в эту дисциплину некоторые революционные критерии и решительно выбросить за борт ряд предрассудков, характерных для "чисто научного", сциентистского и позитивистского менталитета, которые с благословения уже отжившей свой век исторической школы еще сохраняются довольно широко в системе общего образования. Приведем только два примера.

Прежде всего, следует преодолеть эволюционистский предрассудок, согласно которому, в прямом соответствии с принципами "прогресса" и "исторического подхода", мир глубинных корней, доисторический мир представлялся как темный и дикий, в котором человечество из полуживотного состояния понемногу, с большим трудом достигло "цивилизованной" стадии и смогло обрести культуру. Расизм, напротив, утверждает, что уже в доисторическую эпоху существовали народы, которые помимо расовой чистоты, которую они потом потеряли, обладали глубоким пониманием духовного мира. Конечно, они не были "цивилизованными" в современном понимании (в свете развития экспериментального познания техники, юридической и политической системы и т.д.), но они обладали чертами характера и духовным видением мира, которые происходили из реальных контактов с супрачеловеческими силами природы; видением не "придуманным", а пережитым, конкретизированным посредством традиций и выраженным и развитым посредством символов, святынь и мифов.

В этой связи необходимо также перейти новые границы исследований доисторической эпохи: современные расистские гипотезы о происхождении человека переносят нас примерно в 10000 год до н.э., в то время как еще недавно было трудно назвать какие-либо цивилизации, которые существовали 2 или 3 тысячи лет до н.э. Что же касается общей проблемы так называемого "происхождения человека", необходимо занять решительную анти-дарвинистскую позицию. Родословная человечества, к которой принадлежат высшие расы (как древние, так и современные), ведется не от обезьяны и не от человека-обезьяны ледникового периода (мюнстерский человек, или неандерталец, и человек Гримальди), и этот факт все более признают специалисты - не расисты. Обезьяноподобный человек соответствует некой человеческой ветви всего лишь из-за тех элементов, которые были привнесены из других, высших человеческих рас (эти элементы появляются позднее, чем он, в связи с чем возникает иллюзия, будто они развились в процессе эволюции), по той простой причине, что он появляется на тех же территориях позже, придя из регионов, потерпевших значительные разрушения или опустошенных катаклизмами и климатическими изменениями.

Совершенно необходимо понять значение этой смены перспективы в отношении расистских концепций: высшее не происходит из низшего. В тайне нашей крови, в самых глубинах нашей эры сохраняется неизгладимым наследие древних времен; но речь идет не о наследии жестокости, необузданных, диких животных инстинктов, как утверждает психоанализ и как можно логически предположить, если встать на позиции эволюционизма и дарвинизма. Это наследие первородства, наследие, которое идет из глубины веков, напротив, является наследием света. Сила атавизма как выражение низших инстинктов не входит в это фундаментальное наследие; она происходит и развивается в соответствии с процессом деградации, инволюции или падения (память об этом сохраняется в виде различных мифов в традициях почти всех народов) и в ее основе - загрязнение, гибридизация, вызванная привнесением инородных элементов; это голос другой крови, другой расы, другой природы, о которой можно сказать, что она человеческая, лишь с большой натяжкой. Как бы там ни было, когда мы повторяем выражение Платона "в моей груди борются две души", надо анализировать его в свете того, что мы только что сказали, чтобы понять его истинный смысл. В эволюционистский и дарвинистский миф может верить только тот, в ком говорит другая наследственность (внедренная посредством гибридизации), поскольку она уже утвердилась и окрепла в нем настолько, что подавила присутствие первоначальной расы.

Другой предрассудок, против которого борется расизм, - это предрассудок, заключающийся в выражении "Ex Oriente lux" (Свет с Востока). У многих людей сегодня еще сохраняется представление о том, что наиболее древние цивилизации родились в восточно-средиземноморском бассейне или в Западной Азии и будто из них, а затем из еврейской религии Запад получил свет, будто Запад еще долгое время после этого, особенно его северные районы, оставался в диком и варварском состоянии. Расизм полностью изменил это представление. В азиатских цивилизациях нет ничего изначального и еще меньше чистого. Истоки наиболее высокоразвитой цивилизации, характерной для белых рас и в общем для индоевропейских народов, находятся не на Востоке, а на Западе и Северо-Западе. Так что, как мы уже сказали, в этом смысле у них общие доисторические корни, которые еще вчера можно было считать фантастическими. В сравнении с великолепием северо-западной и арийской предыстории, восточно-азиатские цивилизации предстают сумеречными и гибридными, как в духовном, так и в этническом плане. То, что в них скрыто действительно великого и просветленного, восходит в действительности к начальному цивилизаторскому действию ядра, принадлежавшего к господствующим северо-западным расам.

"Свет Севера", "гиперборейская мистерия" - таков центральный мотив нашей расовой доктрины, что может показаться парадоксальным, если не подозрительным и даже клеветническим в отношении наших собственных традиций, считающихся средиземноморскими (автор ссылается здесь на конкретный пример Италии и на модные в данное время теории о происхождении наций). Надо дать некоторые пояснения.

Прежде всего, когда мы говорим о Севере, мы не имеем в виду германский регион. Колыбелью арийской расы в давнюю доисторическую эпоху, о которой мы говорили, являлся, напротив, регион, который сегодня соответствует Арктике.

Позднее в доисторический период центр иррадиации, очевидно, сместился в северо-западный регион. В других работах мы указывали ссылки, которые подтверждают данный тезис (он, кстати, соответствует воспоминаниям и традиционным познаниям, которые совпадают во всех цивилизациях). Даже с позитивной, географической точки зрения можно допустить, что Арктика (или, если хотите, Гиперборея) превратилась в необитаемый регион, покрытый вечными льдами, постепенно, начиная с определенного времени; что касается второй расы (северо-западной), похоже, что она исчезла после водного катаклизма.

Обеспокоенность в связи с тезисом о нордическо-арийской расе необоснованна. Поддерживать этот тезис вовсе не означает присоединиться к пангерманскому мифу, который, сделав синонимами понятия "нордический", "германский", "арийский" и "немецкий", утверждает сегодня, будто все высшее, что есть в различных нациях и цивилизациях нашего континента, происходит из германских элементов, в то время как все, что не связано с ними, является очевидно низшим и подчиненным.

Именно для того, чтобы развеять этот вид заблуждений, связанных с исконной арийской расой, мы обычно употребляем термин "гиперборейская", употреблявшийся в Греции в эпоху, когда о германцах ничего не было известно. Как бы там ни было, надо подчеркнуть, что, вне всякого сомнения, термины "арийский", "нордический арийский", "нордический западный" и т.д. никогда не означают в рамках серьезной расовой доктрины "немецкий" или "германский"; эти термины обозначают гораздо более широкую реальность. Они относятся к общему дереву, в котором германские народы так называемого "периода вторжений" являются лишь одним из многочисленных ответвлений, в то время как самые крупные расы - создатели цивилизации как на Востоке, так и на Западе (бывшая Персия, древняя Индия, так же как древняя Эллада или сам Рим) законно могут носить название "гиперборейских". Среди всех этих рас могут существовать отношения кровного родства, но ни в коем случае не производности (происхождения одной из другой). О производности можно говорить только в смысле их происхождения из этого общего гиперборейского дерева, о котором мы говорили ранее и которое восходит к такой глубокой древности, что просто абсурдно пытаться проследить до тех времен родословную какого-либо одного исторического народа.

Экспансия нордических арийских рас шла в двух основных направлениях: одно горизонтальное (начиная с Запада и через Средиземное море, Балеарские острова, Пиренеи, Крит и Египет), другое поперечное (северо-западное и юго-восточное направление, от Ирландии до Индии, с центрами, расположенными в регионе Дуная и Кавказа, который, вовсе не будучи, как представлялось раньше, "колыбелью" белой расы, был местом экспансии на пути миграции одного из нордических арийских потоков). Что касается миграции собственно германских народов, то они, по сравнению с вышеуказанными двумя направлениями, восходят к эпохе несравненно более поздней (несколько тысячелетий). Вдоль этой горизонтальной оси и частично на пересечении с поперечной осью на евроазиатском континенте и родились самые великие цивилизации средиземноморского бассейна (те, что нам известны, поскольку от предшествующих цивилизаций не сохранилось ничего, кроме жалких остатков). По отношению к этим цивилизациям и этим совершенно новым доисторическим горизонтам, надо видеть в нордических германских народах периода завоеваний простых эпигонов, людей которые, происходя из общей семьи, были просто последними, появившимися на исторической сцене. Со всех точек зрения, ни в коем случае речь уже не шла о "чистых расах". Поскольку у них не было за плечами всего того прошлого, что имелось у других групп той же семьи, они не были подвержены опасности смешения и с физической и биологической точки зрения были более "в порядке". Их жизнь в регионах, где разобщающие условия, такие как окружающая среда, были очень суровыми, только укрепила процесс селекции; таким образом утвердились и окрепли такие склонности характера как упорство, изобретательность и смелость, в то время как отсутствие всякого контакта с внешними и городскими формами цивилизации позволило этим германским народам сохранить человеческие отношения, скрепленные воинской доблестью и чувством чести и верности.

По-другому дело обстояло в собственно духовной сфере этих потомков первоначальной нордическо-арийской расы, которая (сфера) подверглась определенной инволюции. Первоначальное метафизическое и "солнечное" содержание традиций стало затемненным; они стали фрагментарными, ушли в фольклор, саги и народные суеверия. С другой стороны, в большей степени чем память о корнях, в этих мифологизированных традициях стали преобладать трагические превратности судьбы, выпавшие на долю одного из центров гиперборейской цивилизации - цивилизации Асов или божественных героев Митгарда, откуда происходит хорошо известная тема "ragna-rokk", обычно переводимая как "сумерки богов". Так что, чтобы ориентироваться в нордическо-германских традициях народов "периода завоеваний" и чтобы понимать истинное значение основных символов и воспоминаний, содержащихся в них, необходимо искать ориентиры в глубоком изучении наиболее древних арийских традиций, в которых сохраняются в наиболее чистой и наиболее полной форме все эти познания; традиций, которые, повторим еще раз, не являются иерархическими, а отображают наиболее древние арийские цивилизации, такие как цивилизации Индии и Персии, Эллады и самого Рима. Некоторые немецкие расисты, например Гюнтер, первыми и безоговорочно это признают.

Общий подход к проблеме, которую мы здесь обсуждаем, не должен ни в коей мере порождать чувства неполноценности или подчинения с нашей стороны как итальянцев по отношению к исторически новым германским народам. Скорее наоборот: подобно тому, как лучшие элементы итальянского народа соответствуют с точки зрения "физической расы" типу, который должен рассматриваться как производное от нордической расы, точно так же в наследии наших наиболее возвышенных традиций (которые уходят корнями зачастую к первоначальным землям) можно встретить элементы, характерные для расы души (в смысле стиля жизни, этики, и т.д.), и видение мира, общее для всех великих арийских и северо-арийских цивилизаций. Посредством тезиса о северо-арийских расах, который отстаивает наш расизм, мы оспариваем право любого народа, каким бы он ни был, присваивать себе и монополизировать благородство происхождения, которое является общим. Это означает, что поскольку мы являемся и хотим быть наследниками древней арийской римской цивилизации, а также римско-германской цивилизации, сменившей ее, постольку мы считаем себя - фактически и по духу, по призванию и по традиции - нордическими арийцами.

Такая позиция предполагает переход от теоретического расизма к активному и созидательному расизму. Задача состоит в том, чтобы из общего итальянского типа, дифференцированного сегодня, извлечь и закрепить, в существенной и четкой форме, тип - как физический, так и духовный - изначальной расы, которая присутствует сегодня в итальянском народе в такой же степени, как и в немецком народе, хотя и подавленная в обоих случаях грузом этнического разрушения со стороны иных расовых элементов и - как результат этого процесса - биологической и культурной дегенерации.

Значение правильного понимания проблемы исторических корней для формирования воли и самосознания у итальянца нового типа очевидно. Из этого понимания рождается подлинная идея-сила, чувство достоинства и превосходства, которое не имеет ничего общего с высокомерием и которое основывается не на путаных мифах, создаваемых с чисто политическими целями, а на вполне определенных традиционных познаниях

Однако могут возразить: "Все это хорошо, но как вписывается в эту систему идей концепция латинского самосознания? Разве происхождение нашего народа и вдохновение нашей цивилизации, как это признано во всем мире, не являются латинскими?" Миф о латинском самосознании все еще остается в силе во многих кругах, особенно в литературной и прочей интеллигентской среде, он все еще имеет широкое хождение в преподавании различных дисциплин в школах. В оправдание этого мифа настаивают прежде всего на противопоставлении, которое якобы существует между нашими народами и остальными, и, как следствие, на невозможности взаимопонимания, которое не диктовалось бы просто общими политическими интересами.

Так вот, здесь мы опять имеем дело с грубой ошибкой, порожденной пассивным применением общих фраз и формул, которые нуждаются в расшифровке. Что же все-таки подразумевается под выражением "латинское самосознание"? К какой области оно относится?

Мы не случайно подчеркивали, что "латинский миф" - это любимое дитя литераторов и интеллектуалов. В действительности, в нынешнем понимании термин "латинское самосознание" (на том же уровне, что и выражение "латинская цивилизация") имеет смысл, только если он используется в эстетическом, гуманистском и литературном плане, то есть относится к миру искусства и культуры в самом широком значении этих терминов. Здесь "легитимность" - более или менее синоним "римского" элемента; другими словами, речь идет об отражении, которое сохранили в культурном плане некоторые народы, принадлежавшие в древности к Римской Империи, формирующей деятельности древнего Рима, вплоть до принятия его языка - латинского языка.

Если, однако, взглянуть более глубоко на данную проблему, то можно быстро обнаружить, что это "латинское самосознание" - простое эхо древних греко-римских цивилизаций, нечто поверхностное. Можно даже сказать, что речь идет о косметике, с помощью которой безрезультатно пытаются скрыть различия - как этнические, так и духовные, которые, как свидетельствует история, могут быть даже антагонистическими. Как мы сказали, это единство существует только в мире литературы и искусства, по крайней мере сообразно с типично "человеческой" концепцией, относящейся к миру, в отношении которого древний, героический и олимпийский Рим не скрывал своего презрения.

Филология - это еще одна область, где сохраняется это единство, хотя оно и ставится под сомнение с того момента, когда была неоспоримо установлена принадлежность латинского языка к общему дереву арийских и индогерманских легенд; с другой стороны, остается фактом, что на уровне если не слов, то по крайней мере произношения и синтаксиса (особенно склонения) древний латинский язык ближе к немецкому, чем романские латинские языки. Так что, если отбросить бесполезные красивости, это "латинское самосознание" хвастливо показывает, что не соответствует никакой из действительно творческих и оригинальных форм, характерных для народов, призванных раскрыть себя. Речь идет просто о фасаде. Но это еще не все: необходимо также пересмотреть раз и навсегда с расисткой точки зрения значение классического "греко-римского" мира, из которого происходит так называемое "латинское самосознание" и в отношении которого "гуманисты" проповедуют почти суеверный культ.

Здесь не место рассматривать эту проблему: просто скажем, что этот "классицизм" является мифом того же уровня, что и миф о "философии Просвещения", которая хочет убедить нас, будто только в результате "завоеваний" эпохи Возрождения и ее последствий, энциклопедизма и Французской Революции родилась, после сумрака Средних Веков, "настоящая" цивилизация. В "классическом" мифе также заметен этот эстетствующий и рационалистический менталитет. Идет ли речь о Греции или Риме, то, что большинство людей считает "классическим", является на самом деле цивилизацией, которая в целом ряде аспектов (несмотря на свое внешнее великолепие, рассчитанное на соблазн "расы Афродиты") представляется нам декадентской; речь идет о цивилизации, которая родилась, когда предшествующий цикл (героическая, священная, мужественная и собственно арийская цивилизация Эллады и Древнего Рима) начал движение вниз по кривой.

Напротив, необходимо указать, что, если говорить об этом первоначальном мире, созданном "солнечными" и "героическими" расами, термин "латинский" приобретает иное значение (значение, которое ясно перечеркивает миф, который мы упоминали вначале). Здесь мы ограничимся упоминанием некоторых результатов исследований, которые ведутся сегодня по проблеме традиций доисторической и до-римской Италии. Первоначально слово "латин" ("latino") обозначало этническую группу, чье расовое и духовное родство с группой северо-арийских народов не оспаривается никаким серьезным автором. "Латины" представляли собой ветвь этой расы, которая доходила до центральной Италии; они практиковали обряд кремации умерших, в отличие от оско-сабелийской цивилизации, характеризовавшейся погребальным обрядом ингумации. Так вот, связь между цивилизациями, практиковавшими ингумацию, и цивилизациями средиземноморскими и азиатско-средиземноморскими (до-индоевропейскими и отличными от них) неоспорима. Эти "латины" заняли некоторые районы Италии гораздо раньше появления этрусков и первых кельтов.

Среди следов, оставленных словно огненный хвост метеоров расами, от которых произошли "латины", можно назвать недавние находки в долине Камоника (Camonica). Что очень важно, эти следы соответствуют доисторическим следам первоначальных арийских рас - как североатлантических (франко-кантабрийская цивилизация Кроманьон), так и северо-скандинавских (цивилизация Фосум). Мы встречаем в них те же символы "солнечной" духовности, тот же стиль, то же отсутствие следов деметрийской религиозности, которые, напротив, присутствуют в средиземноморских не-арийских или пришедших в упадок арийских цивилизациях (пеласги, критяне, и т.д. и в Италии: этруски, цивилизация Мейелла (Meieila) и т.д.).

Но это еще не все. Можно также констатировать родство между следами, найденными в долине Камоника (Camonica), и дорийской цивилизацией, характеризующей расы, пришедшие с севера; они обосновались в Греции и создали Спарту; им соответствует культ Аполлона, представлявшегося как гиперборейский солнечный бог. В действительности, как следует из трудов Альтгейма и Траутмана, эта миграция народов, от которых произошли "латины" и завершение которой в Италии привело к основанию Рима, эта миграция во всем напоминает дорийскую миграцию, которая в Греции породила Спарту. Рим и Спарта являются, таким образом, проявлениями сходных физических и духовных рас, во всем родственных типичным северо-арийским расам.

Но когда создавались Рим и Спарта, речь шла о мире сил в чистом состоянии, об этнической группе без слабостей, о неоспоримо живом и полном господстве над собой; мире, который едва ли найдешь в т.н. "классической цивилизации", пришедшей ему на смену и от которой якобы произошло, как хотели бы некоторые, "латинское самосознание" и "единство великой латинской семьи".

Если же, напротив, термин "латинский" употребляется в контексте истоков происхождения, можно констатировать полную трансформацию тезиса "латинского самосознания". Первоначально этот тезис (который соответствует тому истинно арийскому, что содержится в римском величии) относился к формам жизни и цивилизации, между которыми не было противоречия, а, напротив, наблюдалось сходство с формами, которые позднее пришлось проявить северогерманским расам, чтобы противостоять приходящему в упадок миру, который был не только "латинским", но и "римским" и уже более или менее византийским.