Архив - Авг 5, 2010

М. Г. Myраки "Ритм в "ТРАКТАТЕ О МУЗЫКЕ" Братьев Чистоты"

К X веку музыкальная наука на средневековом Ближнем и Среднем Востоке достигла довольно высокого уровня. Уже были созданы многие фундаментальные исследования о музыке, и примечательно, что, как правило, авторы музыкальных трактатов были выдающимися учеными-энциклопедистами: аль-Кинди, аль-Маусили, ар-Рази, аль-Фараби.

"Ихван ас-сафа ва хулан ал-вафа" - "Чистые братья и верные друзья", или "Братья чистоты и друзья верности" - так называлась тайная философская организация, возникшая в X веке в Басре. Как известно, в X веке начался распад Арабского халифата, фактическое отделение феодальных государств с сохранением лишь номинальной зависимости от халифата; не прекращались ожесточенные политические столкновения, возникали различные секты. X век был веком сложных изменений, движений и контрдвижений. С одной стороны, расчленяется халифат, с другой - наблюдается интенсивный рост самосознания мусульман, замечательный расцвет науки, искусства, литературы. Как ни удивительно, но именно непрочность и распад Арабского халифата способствовали универсализму ислама.

X век в мусульманской истории получил название века исмаилизма.1 Ранняя исмаилистская мысль нашла выражение в знаменитых "Посланиях Братьев чистоты" ("Раса'ил ихван ас-сафа"). Этот многолетний коллективный труд отличался рационализмом, предлагал своим единомышленникам комплекс всех современных знаний. Подобно аль-Фараби (850-950),- Братья чистоты ратовали за идеальное государство, управляемое разумом, отделяли рациональные науки от религии, разум от веры. Они рассматривали Коран как источник всякого знания, подлежащий, однако, толкованию, потому что в сути каждой суры, каждого слова сокрыт тайный смысл.

Для Братьев чистоты, так же как и для аль-Фараби и вообще для других сектантских движений, характерно то, что они основывались на мессианском ожидании пришествия человека-мудреца, который, руководствуется ли он верой или разумом, установит в общине справедливый порядок. Подпольность, тайность организации "Ихван ас-сафа" объясняется расхождением во взглядах на религию, науку, философию Братьев с ортодоксальным исламским учением.

Поскольку организация "Ихван ас-сафа" носила строго конспиративный характер, ни их современники, ни позднейшие исследователи не решались точно назвать имена руководителей и авторов "Посланий". В "Книге услады и развлечения" Абу Хаййана ат-Таухиди (между 922 и 932-ок. 1023), одного из выдающихся мастеров арабской прозы, упоминаются наиболее активные деятели этой организации и авторы "Посланий".2 Это были известные люди того времени: Абу-Сулейман Мухаммед ибн Маашар аль Максиди, кади3 Абу-аль Хасан Али ибн Харун аз-Занджани, Абу Ахмед ан-Нахраджури аль Ауфи, Зейд ибн-Рифаа. Все эти весьма просвещенные люди были уроженцами Басры, активными исмаилитами, а сам кади аз-Занджани был, видимо, особенно важным политическим лидером. Современные исследователи Хамадани, Марке4 приходят к выводу, что создание "Посланий" заняло много лет; можно приблизительно датировать их между 900 г. (а возможно даже и раньше) и 965 гг. Марке считает, что "Послания" были написаны в разное время, а об их предполагаемых авторах пишет: "Лица, которые ат-Таухиди и Абд-аль-Джаббар называют авторами "Посланий", могли быть людьми, приложившими к ним последнюю руку, либо даже только теми, кто соединил и связал их друг с другом. Но они могли быть и просто пропагандистами, которым можно было приписать авторство этих трактатов для прикрытия особо важных лиц или, что даже вероятнее, для маскировки исмаилистского происхождения трактатов".5

"Раса'ил ихван ас-сафа" - "Послания Братьев чистоты" представляют собой 52 трактата или послания, текст которых сохранился до наших дней. Нам известны несколько изданий "Посланий": "Китаб ихван ас-сафа ва хулан ал-вафа". Бомбей, 1888.; "Раса'ил ихван ас-сафа". Каир, 1928; "Раса'ил ихван ас-сафа". Бейрут, 1957.

"Послания Ихван ас-сафа" распадаются на четыре раздела: 1) пропедевтика (математические науки) и логика; 2) естественные науки и учение о человеке; 3) учение о мировой душе; 4) богословские науки. Содержание "Посланий" говорит о том, что они предназначались в основном для тех, чья культура, образованность и просвещенность делали их наиболее способными воспринимать это грандиозное сочинение: для философов, а также для тех, кто мог принести наибольшую пользу - людей, занимающих высокие должности в халифате. "Ихван ас-сафа" членов своей организации делили на несколько категорий в зависимости от их способности приближаться в той или иной мере к истине.

Учение "Ихван ас-сафа" адаптировало элементы идеалистической философии неоплатонизма (прежде всего имеется в виду соединение монотеистической идеи и многообразности, множественности явлений реального мира), рационалистической философии Аристотеля, мистику и т. д. Основой религиозно-философской системы Братьев чистоты является космологическая теория, именно она легла и в основу их музыкально-эстетических воззрений. Чувственный мир, мир зарождения и уничтожения рассматривался как отражение устройства мира наднебесного, как отражение космического порядка.

Согласно учению Братьев чистоты, Бог-Абсолют существует предвечно, безначально, о Нем нельзя сказать ничего определенного, Он лишен каких бы то ни было атрибутов, Он - Абсолютная истина (ал-хакк) - сотворил Вселенную. В "Посланиях" излагается эманационная теория, предполагающая совечность Богу всего существующего. Бог-Абсолют своим предвечным волеизьявлением (ал-амр) выделил из себя в надлежащем порядке Мировой Разум, вторичную материю, далее - небесные сферы и подлунный мир, состоящий из простых элементов {ал-муфрадат) - влага, сухость, тепло, холод; стихий - земля, вода, воздух, огонь. В результате последующих преобразований возникли растения с вегетативной душой, из них - животные с чувственной душой, из них - человек с разумной душой, венец творения. Человек же, находящийся к деятельному разуму ближе всего, в наибольшей степени отражает в себе божественные атрибуты - могущество, жизнь, разум и др. - и властвует над всем прочим - животными, растениями, минералами. Таким образом, Бог Единый Творец создал Вселенную во вневременной вечности, а под Творением понималась иерархическая структура Бытия, ее эманационное нисхождение от абсолютного единства и постоянства ко множественному и переменчивому миру зарождения и уничтожения. Божественное присутствует в бесконечном множестве "творений", и потому для того, чтобы познать Творца, приблизиться к Божественному, необходимо изучать его "творения" во всем их многообразии.

Во времена "Ихван ас-сафа" музыка понималась довольно широко. Помимо учения о музыке - о ее строе, ладах, интервалах, ритме, инструментах,- она содержала сведения самого разнообразного характера, в том числе и элементы космологии, арифметики, философии, психологии, медицины. Музыка, учение о музыке непосредственно касались философских, эстетических проблем. Кроме того, наиболее характерным для музыкальной науки средневекового Ближнего и Среднего Востока было то, что она органически была связана с математикой. В "Посланиях", где, как уже упоминалось, излагались все чистые и прикладные знания, известные в то время мусульманскому миру, музыке уделялось место среди математических дисциплин. Математическая форма выражения мысли считалась наиболее правильным средством постижения музыки. Мировоззрению и научным устремлениям "Ихван ас-сафа" ближе всего были древневосточные представления о музыке и пифагорейское музыкально-теоретическое учение. Недаром в основе музыкально-эстетических представлений Братьев чистоты мы находим такие идеи, как "гармония сфер", числовой подход к музыке, связь между движениями небесных светил и земной музыкой.

Музыкальный ритм является одним из ключевых и принципиальных моментов в учении о музыке Братьев чистоты. И это не удивительно, так как арабская музыка изначально тесно связана с поэтическими размерами, с языком, и в этом кроется своеобразие, исключительность арабской музыки. По авторитетному мнению И. Р. Еолян, "...заложенные в народе творческие импульсы - медитативная философская лирика, особый яркий и "открытый" строй художественной образности всегда искали выход в поэтическом слове и музыке".6

Поэтические произведения арабских и иранских поэтов, священная книга мусульман Коран читались нараспев, поэзия не мыслилась и не воспринималась вне музыки. Интересно, что согласно классической арабской музыкальной традиции, в музыкальном произведении кроме указания лада, упоминались характер сопровождающего ритма, текст и его поэтическая структура, называлось также и имя поэта.

В. М. Беляев в комментарии к "Трактату о музыке" А. Джами отмечает: "Только во взаимодействии с музыкой, с вокальным исполнением произведений арабских и иранских поэтов возможно было столь сложное развитие стихотворной ритмики, оставляющее далеко за собою развитие современной европейской стихотворной ритмики в поэтических произведениях, предназначенных в первую очередь для чтения, в то время как поэтические произведения арабских и иранских поэтов предназначались в первую очередь для пения".7 В этом также заключается своеобразие и самобытность арабской музыки.

Средневековая арабо-мусульманская наука о музыке отразила неразрывную связь, которая изначально установилась между поэзией и музыкой. Музыкальные ритмы складывались так же, как и поэтические. Подтверждает это и "Трактат о музыке" Братьев чистоты, где на протяжении четырех глав (всего в трактате 14 глав) дается подробный анализ музыкальных и поэтических размеров, подчеркивается формо- и времяобразующее значение музыкального ритма, а также экспрессивное и психологическое воздействие мелодий в том или ином ритме.

Это следующие главы:
Глава о ритмических основах мелодии и ее законах;
Глава о том, что совершенство речи - искусство из искусств;
Глава о действительности мелодий небесных сфер;
Глава о воздействии различных мелодий

Ниже приводятся три главы из "Трактата о музыке". Перевод выполнен автором по изданию: Послания Братьев чистоты. Трактат о музыке. Бейрут, 1957. Т. 1, вып. 2. С. 196-202; 225-229; 240-241

Глава о ритмических основах мелодии и ее законах

Знай, о брат мой, да поспешествует Аллах тебе и нам духом, от него исходящим, что каждому народу из [всех живущих] соответствуют свои мелодии, свое исполнение, свои звуки и музыкальные тона, не похожие один на другой, а число их ведомо одному Аллаху, Всевышнему, сотворившему людей и наделившему каждого своим обликом (видом), характером и нравом, языком и цветом [кожи]. Однако мы хотим [здесь] напомнить о метроритмических основах пения и законах мелодии, из которых состоит и все прочее. А именно, пение состоит из мелодий, мелодия состоит из [музыкальных] тонов, тона тоже состоят из ударов-накров8 и ритмов. В основе всего этого [лежит] движение (звучание) и покой (пауза), так же как и стихи состоят из полустиший (масарийа), полустишия - из стоп (мафа'ил), стопы - из сабад, ватад и фасиле. Суть всего [этого] составляют буквы огласованные и неогласованные, как мы разъяснили это в книге Аруда. Так же как и [вся] речь состоит из слов, а слова - из имен, глаголов и частиц, и все [это] состоит из гласных и согласных, как мы уже разъясняли в книге Логики. Кто пожелает изучить эту науку, тому необходимо поупражняться прежде всего в грамматике и арудел [именно] теми [вопросами], которые нужны для изучения этого; мы уже упоминали в трактате о Логике, что в этом нуждается и обученный, и начинающий.

Мы [же] хотим напомнить: [основа] аруда - размеры стиха и его законы, ибо законы музыки аналогичны законам аруда, и мы говорим: поистине аруд - это размеры стиха, по которым узнается (определяется) качество и периодичность чередования слогов, а это восемь основных размеров (отрезков) в арабском стихосложении. И они:

∙ фу-у-лун,
∙ ма-фа-и-лу,
∙ му-та-фа-ы-лун,
∙ мус-таф-ы-лун,
∙ фа-ы-ла-тун,
∙ фа-ы-лун,
∙ маф-ула-тун,
∙ му-фа-а-ла-тун.

И эти восемь [размеров] состоят из трех метроритмических основ, и они: сабаб, ватад и фасиле. Сабаб - это два харфа (звука) - один огласованный и следующий за ним неогласованный, например ты говоришь ха-л, ля-м и тому подобное. Ватад - это три харфа: два огласованных и один неогласованный, например, ты говоришь (как если бы ты сказал): на-ам, ба-ли, а-джа-л и т. п. Фасиле - это четыре харфа. три огласованных и один неогласованный, например, ты говоришь: га-ла-ба-т, фа-а-ла-т и т. д.

Основу этих трех [ритмических формул] [составляют комбинации] огласованных и неогласованных звуков. Это и есть законы аруда и его основные принципы.

Что касается [правил] пения и мелодии, то они также [состоят] из трех ритмических формул - сабаб, ватад и фасиле

Что касается сабаб, это накр огласованный, за которым следует неогласованный накр, например, ты говоришь: тун, ту-н, ту-н, ту-н.

Ватад - это два огласованных накра, за которыми следует неогласованный накр, например, ты говоришь- ту-ну-н, ту-ну-н, ту-ну-н, ту-ну-н.

Фасиле - это три огласованных накра, за которыми следует неогласованный [накр], например, ты говоришь: та-на-ну-н, та-на-ну-н, та-на-ну-н, та-на-ну-н.

Эти три [вышеперечисленные] [метроритмические формулы] являются основами и законами (правилами) всего, что составляет музыкальные тона, а из [этих] музыкальных тонов составляются мелодии на [всех] языках, из [этих] мелодий возникает пение у всех народов (или' на всех языках). Если из [этих] трех [метроритмических формул] составить парные [комбинации] (составить пары), то получится девять [пар] (комбинаций) сдвоенных ритмических формул музыкальных тонов, а это будет выглядеть так: накр и два накра, например, ты говоришь: ту-н ту-ну-н и так повторять. Их можно переставить (досл.: из них же) - два накра и накр, например, ты говоришь: ту-ну-н ту-н и так повторять. Можно [сложить] накр и три накра, например, ты говоришь: ту-н ту-ну-ну-н и так повторять. Можно (сложить) два накра и два накра, например, ты говоришь: ту-ну-н ту-ну-н и так повторять. Можно [сложить] три накра и три накра, например, ты говоришь, та-н-ну-н та-н-ну-н. Можно [сложить] три накра и два накра, например, ты говоришь, та-ни-ну-н ти-ну-н и так повторять. Можно [сложить] (составить) три накра и накр, например, ты говоришь' та-ни-ну-н ту-н и так повторять. Можно [сложить] накр и сукун размером в накр, и это основа (корень) и главная часть, например, ты говоришь, ту-н, ту-н, ту-н и так повторять Это [есть] совокупность парных музыкальных звуков-ступеней-тонов.

Что же касается утроенных [метроритмических формул], то их [насчитывается] десять построений (конструкций):

1) накр - два накра - три накра,
2) два накра - накр - три накра,
3) накр - три накра - два накра,
4) три накра - накр - два накра,
5) два накра - три накра - накр,
6) три накра - два накра - накр,
7) накр - три накра - накр,
8) два накра - три накра - два накра,
9) три накра - накр - три накра,
10) три накра - два накра - три накра.

[Эти] все разновидности ритма составлены из накров: три из них самостоятельные, девять парных, десять утроенных [комбинаций, конструкций], всего 22 [комбинации] конструкции, построения. [Существует] восемь видов ритма [или ритмических циклов] в арабском пении, которые состоят из [вышеприведенных 22] комбинаций, и они:

1) сакыльаввал,
2) хафиф сакыль аввал,
3) сакыль сани,
4) хафиф сакыль сани,
5) рамаль,
6) хафиф рамаль,
7) хазадж,
8) хафиф хазадж.

И эти восемь [видов ритма] есть основа, и от них ответвляются и по ним соотносятся другие виды мелодий, равно как то, что из восьми [основных] образуются и отделяются другие разновидности [ритма], существующие в кругах аруда. И уже выяснено, как нами упоминалось, что каждое из математических искусств [имеет] четыре основы, из них составляются другие [подосновы], но [эти] четыре имеют единое начало, точно так же, как нами разъяснено в "Трактате об арифметике", что числовой ряд [начинается] с единицы (с единого), которая предшествует двойке; в "Трактате о геометрии" мы разъясняли, что точка в искусстве геометрии подобно единице в числовом ряду; в "Трактате об астрономии" мы разъясняли, что солнце и его положение среди других планет подобно единица в арифметике и точке в геометрии; в "Трактате о числовых соотношениях" мы разъясняли, что соотношение равенства есть основа и закон в науке о соотношениях, как единица в искусстве чисел. В этом рассматриваемом нами трактате уже выяснено, что движение подобно единице, сабаб подобно двум, ватад - трем, фасиле - четырем, а другие [остальные] мелодические тона и пение составлены из них, равно как и все другие числа, состоящие из единиц, десятков, сотен, тысяч содержат в себе четыре, три, два, один. В "Трактате о логике" мы также разъясняли, что субстанция подобна единице, а девять последующих категорий подобны девяти [последующим] единицам: четыре из них предшествуют остальным и это - субстанция, количество, качество и отношение, другие (остальные) состоят из этих; в "Трактате о первоматерии" мы разъясняли, что тело состоит из субстанции, длины, ширины и глубины, а остальные тела состоят из абсолютного тела; в "Трактате о разумном творении" нами уже разъяснено, что Творец, хвала Ему Всевышнему, относится ко всему сущему, как единица к ряду [натуральных] чисел, разум - как два, душа - как три, первоматерия - как четыре, а прочие (другие) творения состоят из абсолютной души, а абсолютная душа изошла из абсолютного разума, а разум - творение по велению Творца, хвала Ему Всевышнему. Аллах создал его из ничего и наделил его всеми атрибутами силы и действия.

Мы намерены показать в каждом из трактатов, что выяснение людьми каждого ремесла (искусства) уникальности (единичности) Творца, хвала Ему Всевышнему, из своего искусства будет приближением к Его пониманию, выяснением Его доказательства и объяснением Его довода, и так же мы сделали это в других трактатах. Мы также разъяснили происхождение всего сущего друг из друга по воле Аллаха, хвала Ему Всемогущему, благодаря Его божьей милости (заботе), совершенству Его мудрости и абсолютной утонченности (аккуратности) Его искусства (ремесла), благословен Аллах, господь миров, лучший из творцов, милосерднейший из милосердных, благороднейший из благородных.

Но вернемся сейчас к тому, о чем мы говорили [прежде]; поистине между каждыми двумя накрами на струнах (уда) или граничащими между собой ритмами (имеется в виду промежуток времени между концом предыдущей и началом последующей ритмических групп) необходима пауза, будь она продолжительной или короткой.

Если следуют один за другим накры струн и ритмы (ритмические группы), то также следуют и паузы между ними. Продолжительность тех [или иных] пауз должна быть [по крайней мере] равна времени звучания [накров-тонов] или быть продолжительнее их; если бы пауза была короче звучания [накра-тона], то, согласно мнению знатоков этого искусства, время звучания накра-тона не может быть продолжительнее паузы, которая [содержится] в джинсе (джине - тетрахорд).

А если продолжительность паузы равна продолжительности звучания [накр-тона], то невозможно поместить в [эту] паузу еще другой звук, при этом те звуки (накры) называются амуд авваль, а ритм (имеется в виду самая короткая ритмическая группа) [будет] хафиф (хафиф - легкий), короче (или меньше) которого не может быть, потому что если бы вместо паузы извлечь звук (накр-тон), то [тогда] этот сон слился (связался) бы с предшествующим и последующим накрами-звуками и все стало бы сплошным звуком.

А если продолжительность паузы позволяет расположить другой звук, то такие тона называются амуд сани, а ритм (ритмическая группа) - хафиф сани

А если паузы продолжительнее [предыдущих] настолько, что можно расположить два звука, то такие тона называются сакыль-авваль;

А если паузы [еще] продолжительнее [предыдущих] настолько, что в паузу можно расположить три звука, то такие тона называются сакыль-сани. И это то, о чем мы упоминали и описывали, следуя образцу-норме (кияс - норма, мера, правило, образец) и закону А что касается наших современников - певцов и чтецов, сведущих о хафиф и сакыль, то об этом мы упомянем после этой главы.

Знай, о брат мой, что если продолжительность пауз между накрами и ритмами увеличилась настолько, что [это] нарушает основу, закон и норму, то имеется в виду, что это сразу же улавливает и отмечает акустическая способность слуха, а причина [кроется] в том, что звуки пребывают в воздухе до тех пор, пока не будет воспринято слухом звучание тонов, затем эти звуки исчезают из атмосферы, окружающей их, устремляясь к слуху, донося до слуха свое содержание (смысл, сущность), как мы говорили об этом в предыдущей главе Таким образом, звучание музыкальных тонов также остается на слуху до тех пор, пока сила воображения не начнет их (музыкальные тона) осознавать (доел.: закреплять), затем это звучание исчезает.

Если продолжительность пауз между накрами и ритмами увеличилась на размер, о котором мы выше упоминали (т е нарушающий закон и норму), то первый [музыкальный] тон исчезнет прежде, чем ему ответит следующий тон, а сила мышления (мыслительная способность) [также] не в состоянии постигнуть [этот] промежуток времени между двумя звуками, а также осознать и различить (отличить) соотношения между ними (т. е двумя звуками), потому что высокое слуховое чутье может (определить) узнать количество времени, имеющееся между двумя тонами, а также [узнать] соотношения и размер между продолжительностью пауз и продолжительностью звучаний. В качестве примера можно привести всевозможные чувственно воспринимаемые явления и другими органами ощущения. Это значит, что [например] зрение также не способно узнать расстояния удаленности между видимыми предметами, если только не приблизится к их (т е. видимых предметов) местонахождениям. Что касается расстояния (удаленности) между предметами, как и продолжительность во [времени] между услышанными [звуками], то зрение не способно узнать и отличить отдаленность между ними (т. е. предметами) без помощи геометрических приборов, таких как зира, ашмаль, ба'б, кабда и асабийа, как мы объясняли это в трактате по геометрии. Таким образом, чрезмерную продолжительность звучания и паузы не способны постичь и определить даже наивысшие возможности слуха, так же как определить отдаленность предметов, разве только с помощью астрономических приборов, таких как микроскоп, весы, астролябия и тому подобных астрономических приборов и приспособлений.

Что касается реально присутствующих, земных звуков, то их постигает слух и отличается вкус так, как это общеизвестно в аруде. Уже стала ясной (очевидной) причина, что паузы между накрами, если они чрезмерно велики, то в таком случае это нарушает закон, основу. А другой довод состоит в том, что если один музыкальный тон достиг слуха, то его звучание, прежде чем исчезнуть, сохраняется в пределах [времени] трех других накров или им родственных.

В итоге это будет восемь временных промежутков, например, такого вида IОIОIОI О, где I алиф - показатель паузы, а О ха - показатель звука. И если мы освободились от необходимости [дальше] упоминать и рассуждать о размерах, продолжительностях звучаний и пауз и того, как они соизмеряются и соотносятся, то мы хотим упомянуть и о другой стороне, а именно: звучание самих музыкальных инструментов, способ их изготовления, их настроя и всего того, что в них совершенно.

Глава о действительности мелодий небесных сфер

Знай, о брат мой, да поспешествует Аллах тебе и нам духом, от него исходящим, что в статьях, предложенных тебе, главы их свидетельствуют о совершенстве произведения, о точности конструкции, о превосходстве сочинения, составленного наилучшим образом. Подобный труд - мерило и критерий для каждого думающего и знающего ученого мужа. Строение небес и звезд, количество небесных тел и количество сводов, их рождение - предмет исследования. Предметом исследования являются также размеры планет и небесных светил, соразмерность их движения. Эти соразмерные движения порождают соразмерные, параллельные, приятные мелодии, подобно мелодиям, получаемым от движения струн лютни. Для умного человека при размышлении станет очевидным, что все это создано мудрым зодчим, составлено умным составителем, сочинено искусным сочинителем. Исчезнут ложные сомнения, которые входят в сердца многих, появится истина. Станет явным и очевидным, что движения этих сфер и мелодии этих движений несут приятность и довольство людям, подобно мелодиям, извлекаемым из струн лютни, которые несут людям в этом мире радость и счастье. Поэтому устремимся сами, чтобы достичь этого, послушать это и увидеть это, подобно Гермесу,9 которого считают третьим по мудрости, как описано и сказано об этом. Он Идрис-пророк, мир ему. И сказано о нем: "Мы возвысим его, поставив на высокое место". Поэтому устремимся, чтобы услышать, как слышал его сам мудрый Пифагор, когда очищал оскверненные человеческие страсти и смягчал вечными мыслями, математикой, геометрией, музыкой. Будь усердным, брат мой, да поспешествует Аллах тебе и нам духом, от него исходящим, в очищении души своей и избавлении от материализма, обожествления природы, рабства человеческих страстей. Делай так, как делали мудрецы и как сказано в их книгах. Сделай свою душу сокровищем их душ. Делай так, как в книге пророков,10 мир им. Очистись сам от дурных нравов, от вредных взглядов, глупостей, поступков вредных. Все это является препятствием для возвышения (восхождения) туда после смерти. Как сказано: "Не откроются перед ними врата рая и не войдут в царство небесное, как не войдет морской канат в игольное ушко ткача".

Знай, брат мой, да поспешествует Аллах тебе и нам духом, от него исходящим, что сущность твоя от звезд, спустившись (в день чистой воды) зачатья, как следует из послания нам, в небеса устремится после смерти душа, для которой расставание с телом неизбежно - ведь из праха (глины) создано тело и в прах обратится после смерти. Знай, о брат мой, да поспешествует Аллах тебе и нам духом, от него исходящим, что эта жизнь - существование воплощенных душ вплоть до смерти, которая есть расставание - сходная с периодом нахождения плода в лоне матери с момента зачатия и до рождения. Знай, о брат мой, да поспешествует Аллах тебе и нам духом, от него исходящим, что смерть - не что иное, как расставание души с телом, так же как и рождение - не что иное как расставание плода с утробой матери. Иисус сказал, мир ему: "Кто не родился дважды - не вознесется в рай". И сказал Иисус, да будет Он славен, описывая праведников: "Знают они лишь первую смерть". И это есть расставание души с телом, происходит это однажды на условии, о котором уже говорилось. Счастливы те, о ком сказал он (пророк). И сказали они (суфии): "Слава Аллаху, который нас направил. Мы не были бы на правильном пути, если бы не руководство Аллаха. Принесли нам истину посланцы Бога нашего". Что же касается нечестивых, то они желают возвращения в этот мир, обретения плоти еще раз, умирают они не однажды. Сказали они (суфии): "Господи наш, умертвил Ты нас дважды и воскресил дважды. Признались мы в грехах своих. Есть ли путь избавления?" Да спасет тебя Аллах от участи этих несчастных. Все мы и все братья нашей веры должны быть послушны в поклонении.

Вернемся с чего начали и упомянем правила арабских мелодий: Поистине в арабской поэзии и напевах восемь законов, и это как корни (аджнас), а от них идут ответвления, соответствующие им и производные от основных. Так же как и в поэзии из восьми основных размеров состоят круги аруда и его разновидности, а им соответствуют и соизмеряются оставшиеся, как это упоминалось в комментариях книги аруда. Что касается восьми основных арабских ритмов, которые суть законы арабского пения, то первый из них сакыль авваль, затем хафиф сакыль авваль, затем сакыль сани и хафиф сакыль сани, затем рамаль и хафиф рамаль, затем хафиф хафифа, затем хазадж. Эти восемь ритмов арабского пения есть основные, а другие ритмы происходят от этих основных и соответствуют им.

Саккыль авваль состоит из девяти накров: три последовательные, один самостоятельный - тяжелый; затем пять накров, один [содержится] в первом, как если ты скажешь: мафулун маф мафаилун маф; тун тун тун тун тун тун тун тун; затем ритм повторяется столько, сколько желает музыкант. Что касается сакыль сани, то он состоит из одиннадцати накров: три накра последовательные, затем пауза, затем один тяжелый, затем шесть накров, а один скрыт в первом из них, как если ты скажешь: мафулун маф у мафаилун; тун тун тун тун тун тун тун тун тун тун; затем ритм возвращается и повторяется, пока не замолкнет певец. Что касается хафиф сакыль авваль, то он состоит из семи накров, два накра последовательные, между ними нет паузы, затем самостоятельный тяжелый накр, затем четыре накра, один скрыт в первом из них, как если ты говоришь: мафаилу мафаи лун; тунун тун тунун тун; затем ритм возвращается и повторяется, пока певец не остановится. Наши современники называют эти мелодии махури, и они похожи на крик горлицы: куку ку кукуку ку Что касается хафиф сакыль сани, то он есть три последовательных накра, между которыми нет паузы, однако между каждыми тремя и тремя накрами пауза, как если ты говоришь: фаилун фаилун; тунунун тунунун; повторяется постоянно, пока не остановится певец. Что касается рамаль, то он противоположен махури и он состоит из семи накров, как и махури, однако его первый накр самостоятельный тяжелый накр, затем два последовательных накра, между которыми нет паузы, затем четыре накра, каждые два из них последовательные, между ними двумя нет паузы, как если ты скажешь: фаилун мафаилун, наподобие крика куропатки: тун тунун тунун; ки кики кики кики. Что касается хафиф рамаль, то он состоит из шести последовательных огласованных накра, как если ты скажешь: мута-фаилатун; тунунун тунунун. Что касается хафиф хафиф, то он есть два последовательных накра, между ними нет паузы, однако через каждые две пары накров - пауза, как если ты скажешь: мафаилун мафаилун; тунун тунун тунун тунун. Что касается хазадж, то он есть огласованный накр и неогласованный накр, между ними пауза, а между каждыми парами накров удвоенная пауза, как если ты скажешь: файлу файлу.

Эти восемь ритмов, о которых мы сказали, есть основа и законы арабского пения и мелодий. А что касается неарабской музыки, как например фарсийской, румийской, греческой, то их мелодии и пение имеют другие законы, не эти. Однако все они, со множеством присущих им особенностей, не выходят из основы и закона, который мы упоминали в предшествующей главе.

И если ты вдумаешься, о брат мой, да поспешествует Аллах тебе и нам, то найдешь достоверность того, что мы сказали, и узнаешь истину (сущность) того, что мы описали.

Глава о воздействии различных мелодий

Знай, о брат мой, да поспешествует Аллах тебе и нам духом, от него исходящим, что великий Аллах сделал свои мудрые изречения достоянием существующего рода человеческого. Чувство, соответствующее его пониманию, является одной из сил души, которую она приобретает и познает своим путем. Оно не приобретается иным путем. Аллах сделал также, чтобы рамки чувства определялись разумом и всеведущей силой, исходящими из понимания своих ощущений и возбуждающими желание; оно (желание) может быть утрачено и станет ему (разуму) в тягость. Следуя этому чувству, человек может определить по духу соплеменников подобно тому, как людей можно различать по употребляемой пище, напиткам, одежде, душистым цветам, восприятиям, особенностями слуха. Талантливый музыкант- это такой музыкант, который, почувствовав, что слушатели утомлены определенной мелодией, изменяет ритм и мелодию на контрастные или сходные. Знай, о брат мой, что переход от одной мелодии к другой может быть осуществлен одним из двух способов: 1) музыкант может, прервав исполнение мелодии, умолкнуть, настроить инструмент, натянуть или ослабить струны, а затем перейти к исполнению другой мелодии; 2) музыкант может продолжить исполнение прежней мелодии, постепенно переходя к близкой аналогичной ей мелодии, переходя от ритма сакыль к ритму хафиф, либо от хафиф к сакыль, или к мелодиям в подобных ритмах. Примером этому может послужить переход от мелодии в ритме хафиф рамаль к мелодии в ритме махури через мелодию в ритме сакыль рамаль, затем следует еще один такт. Затем музыкант делает короткую паузу и переходит к махури. Искусство музыканта заключается также в умении выражать содержание текста стихов соответствующей мелодией или напевом. Понятия славы, достоинства и уважения должны выражаться соответствующими мелодиями, имеющими ритмы сакыль авваль и сакыль авваль сани. Хвала мужеству, отваге, активности и действенности выражается мелодией в ритме махури, легкой или ей подобной мелодией. Искусство музыканта заключается также в использовании мелодии, отвечающей духу времени. В подобных ситуациях, выступая в советах миссионеров, на банкетах, в питейных заведениях, музыкант начинает игру, используя мелодии, утверждающие высокие нравы, великодушие и благородство, щедрость души. Эти мелодии должны соответствовать мелодиям в размеренном ритме. Затем музыкант переходит к исполнению радостной, веселой мелодии в ритмах хазадж и рамаль.

На танцевальных вечерах и пирушках (дестабнабах) - при сидении за столом, взявшись за руки, с покачиваниями, используется махури и ему подобные мелодии.

В конце мероприятия во избежание обострения сахарного диабета, возникновения смуты, разгула и ссор, используется легкая, спокойная, печальная мелодия.

Именно неразрывная связь, которая существовала между поэзией и музыкой, стимулировала создание тщательно разработанного, изысканного, сложного учения о ритме в музыкальных трактатах средневековых ученых Ближнего и Среднего Востока. Братья чистоты подчеркивают, что аруд - это размеры стиха и его законы, а законы музыки аналогичны законам аруда. В арабской музыке накры сначала объединяются в маленькие группы, аналогичные стихотворным стопам - это музыкальные ритмо-формулы, которые имеют те же названия, что и в аруде: сабаб, ватад и фасиле. В "Трактате о музыке" подробно рассматриваются поэтические сабаб, ватад и фасиле, а также соответствующие им одноименные музыкальные ритмоформулы. Но говоря о поэтических ритмоформулах, Братья имеют в виду огласованные и неогласованные согласные (харф мутахаррик и харф сакин), а рассматривая музыкальные сабаб, ватад и фасиле, они оперируют огласованными и неогласованными накрами. После скрупулезного перечисления составных элементов музыкального ритма, ритмоформул и их комбинаций Братья переходят к главному, а именно: к основным ритмам в арабской музыке.

Чтобы подчеркнуть суть и значимость основных арабских музыкальных ритмов, Братья обращаются к подобным проблемам, но в других областях науки. Приводя примеры из арифметики, геометрии, астрономии, логики, философии и т. д., они пытаются более аргументированно доказать главенство вышеприведенных арабских музыкальных ритмов по отношению к остальным (производным от основных) ритмам. В данном случае мы сталкиваемся с часто встречающимся принципом построения гуманитарных наук в мусульманском мире, где весьма важную роль играл способ объяснения чего-либо через приведение примера, в котором заключена суть соответствующего явления. Поэтому в "Трактате о музыке" часто встречаются обороты: "подобно этому (вышеуказанному) примеру и образу...", "мы уже упоминали (рассматривали, разъясняли) это, говоря" о том-то... и т. д.

Далее Братья переходят к рассуждению о длительностях, которые состоят из накров. Между двумя звуками, группами звуков необходима, считают они, пауза, короткая или продолжительная. Продолжительность пауз должна быть по крайней мере равна времени звучания накр-тонов или быть продолжительнее их. Братья замечают, что чрезмерно продолжительные паузы нарушают "основу, закон и норму", что это моментально улавливает и фиксирует акустическая способность слуха и здоровый дух. С другой стороны, если один музыкальный звук достиг слуха, то его звучание, прежде чем исчезнуть, сохраняется в пределах (времени-продолжительности) трех накров. Братья часто подчеркивают, что они следуют образцу, норме и закону, что было вообще присуще научным трактатам мусульманских ученых. В искусстве средневекового Востока, как известно, творческий метод музыкантов, художников или поэтов заключался в соответствии Высшему и Единому образцу Божественного Творения. Музыкант, изливая в музыке свои переживания, мысли, идеи, видел свою задачу прежде всего в воспроизведении унаследованных из поколения в поколения приемов, в следовании канону. Об этом замечательно сказано в книге "Традиционная музыка Арабского Востока": "Удивительно, как эта изысканная легкость, эта свобода излияний закованы в рациональные нормативные каноны классического искусства. Но как ни парадоксально, именно канон стимулировал, будоражил творческую мысль, заставлял творческую фантазию художника искать в канонических рамках новые пути, неожиданные проявления и выходы".11

Рассказы о музыкантах, которыми изобилует "Трактат о музыке", свидетельствуют о том, что музыкальные импровизации (на меджлисах, пирушках и т. д.), были многочастными, продолжительными во времени и основаны на принципе метроритмического контраста составных частей. Скорее всего метроритмическое начало определяло характер и последовательность частей многочастного сочинения. В комментариях к "Трактату о музыке" Абдурахмана Джами (1414-1492) В. М. Беляев пишет: "Стихотворная ритмика является основой для возникновения мелодических линий вокальных и инструментальных произведений, отдельные отрезки которой совпадают с длительностью ритмических периодов. Эти ритмические периоды являются также основой для строения музыкальных форм в арабской и иранской музыке, отрезки или части которых совпадают с границами периодов аккомпанирующего ритма".12

Музыкальный ритм построен на основе соотношения длительностей, их сопоставления и смены при пространственном восприятии времени. Относительно приоритета мелодии и ритма И. Л. Иноземцев отмечает: "Безусловно, на ранних этапах развития музыки ритм как формо- и время-образующая структура имел более важное значение, чем мелодия. Не углубляясь в детальное объяснение, можно сказать, что развитые ритмические структуры существовали уже в то время, когда объем мелодии еще не превышал квинты (это положение подтверждается в наше время существованием этнической музыки у племен, живущих в труднодоступных районах Азии)".13

Ритм в арабской музыке опирается на взаимосвязь различных элементов ритмической структуры: ритм сопровождения на ударных инструментах, ритм акцентов мелодии, ритм длительности мелодии, ритм стиха.

Самобытные признаки проявляются во всех компонентах музыкальной культуры арабов - терминологии, структуре, метроритмических и ладоинтонационных основах, искусстве исполнения и манере восприятия.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Исмаилизм - самая крупная из шиитских сект, возникшая в VIII веке и сильно отличающаяся в своем учении от ортодоксального ислама. Для ее представителей характерны иносказательное, аллегорическое толкование Корана, вера в переселение душ (Братья чистоты хотя и были исмаилитами, отрицали веру в переселение душ), вера в "мировую душу", которая получает земное воплощение в душах имамов. Исмаилиты обожествляют имама Али (четвертого халифа в Арабском халифате) и верят в пришествие седьмого имама - сына Исмаила-Мухаммада, прямого потомка Али. В теориях исмаилитских богословов важное значение имеет число 7, которому придается священный характер, и вообще числовая символика.

2 Лбу Хаййан ат-Таухиди. Диалоги (Из "Книги услады и развлечения") / Вступ. ст., перев. с араб, и комментарий Д. В. Фролова. (С. 40-85)//Восток-Запад Исследования. Переводы. Публикации. М., 1988. С. 70.

3 Кади (дословно: назначающий, приговаривающий) - мусульманский судья, назначаемый правителем и отправляющий правосудие на основе шариата.

4 Hamadam A. Abu Hayyan al-Tawhidi and the Brethren of Purity // International Journal of Middle East Studies. 1978 Vol. 9. No 3. P 350. Marquet Y. Ihwan as-Sapha, Ismaihens et Qarmates//Arabica. 1977. T. 24. Facs 3. P. 235.

5 Marquet Y. Ihwan as-Sapha, Ismailiens et Qarmates//Arabica 1977. T. 24. Facs. 3. P. 235

6 Еолян И. P. Традиционная музыка Арабского Востока. М., 1990. С. 70.

7 Джами А. Трактат о музыке. Перевод с персидского Болдырева А. Н , ред. и комментарии Беляева В. М. Ташкент, 1960 С. 104-105.

8 Накр (дословно: удар) - начальный звук (тона), это наименьшая длительность, мельчайшая метроритмическая единица, из которых слагаются ритмофор-мулы и дальше - периоды или круги

9 Гермес - человек, который лучше всех в мире разбирался в астрономии Его называли Идрисом или Ахнухом (Енохом). Он был первым, кто описал науки.

10 Дословно1 "обитатели рая", т. е. люди, которым уготована райская жизнь после смерти и которые благодаря своей праведной возвышенной жизни на земле уже как бы живут в раю в отличие от "обитателей земли", которые живут низменной жизнью.

11 Еолян И. Р. Указ. соч. С. 70.

12 Джами А. Указ. соч. С. 105.

13 Иноземцев И. Л. Хушхал-хан Хаттак о мусульманской музыке // Суфизм в контексте мусульманской культуры. М., 1989. С. 305.

Клаудио Мутти "Маоизм и Традиция"

Claudio Mutti «Quaderni del Veltro», Bologne 1973

пер. с фр. А. Шмакова (с незн. сокр.)

ДАОСИСТСКИЕ КОРНИ ТЕОРИИ ПРОТИВОРЕЧИЙ

Мао Цзе-дун признавал: «Закон противоречий укоренен в природе; так сказать, закон единства противоположностей есть фундаментальный закон природы общества и, шире, природы мышления» (1).

Мао, вслед за Марском, признавал, что противоречие является универсальныйм двигателем развития. Но мысль Мао, в отличие от марксистской мысли, вписывает его в рамки даосской традиции, говоря о взаимодополняющем характере противоположностей: «Без верха нет и низа; без низа нет и верха» (2).

Согласно даосскому учению, инь и янь суть «противоположные и, в то же время, взаимодополняющие и неразделимые принципы, обладающие множеством значений: вечная женственность и вечная мужественность, пассивное и активное, Земля и Небо, тьма и свет, рецептивное и креативное и далее до бесконечности» (3). Инь и янь представляют собой «две символические категории вечных противоположностей, не являющихся, однако, противоположностями в строгом смысле слова, но дополняющими одна другу, необходимые одна для другой, так, что одна не может сущствовать без наличия другой» (4).

Это принцип взаимодополняемости, присутствующий в идее о двух началах дальневосточной традиции, который мы рассматриваем как основу маоистской теории противоречий, видящей противоположности в их взаимозависимости: «При определенных условиях противоположности образуют оппозицию друг другу, при иных условиях – взаимно соединяются: они взаимодополняемы, они взаимопроницаемы, они взаимозависимы» (5). Согласно даосизму, бытие и небытие заменяют друг друга, замещают друг друга первое и последнее, дополняют друг друга верх и низ, и возможность/невозможность являются взаимодополняющим различием» (6). В даосизме, перманентное действие противоположностей дает возможность видоизменениям, «порой дополняющим, порой преображающим одно в другое» (7).

Произведенная маоизмом интерпретация диалектических противоречий свзяно, по нашему мнению, с дальневосточной традицией и представляет собой даосскую форму, облаченную в марсксистко-ленинистскую терминологию.

СОЛЯРНЫЙ АСПЕКТ МАОИСТСКОГО НОВОГО ПОРЯДКА

В сочинении «Углубить великую пролетарскую культурную революцию» Мао Цзе-дун писал: «Развитие всех вещей зависит от Солнца, а дело революции зависит от идей Мао».

В нашем понимании, в этой фразе отражен традиционный смысл отождествления Вождя с Солнцем. Точно так же Император Китая посещал «Храм Света» в соответствии с видимым перемещением Солнца, в зависимости от положения светила в одном из двенадцати знаков Зодиака, тем самым уподобляясь одному из «двенадцати солнц, равнозначным двенадцати âditya индусской традиции и двенадцати плодам Древа Жизни в символизме Апокалипсиса» (8). Мао позаимствовал у императоров этот образ, что видно из следующих революционных песен:

«Восток заалел, Солнце взошло,
На земле Китая родился Мао Цзе-дун»

«Коммунистическая партия как Солнце
Когда показываются все освещающие его лучи,
Все живое нуждается в Солнце,
Дело революции нуждается в Мао»

«Мысль Мао Цзе-дуна – это показавшееся на Востоке Солнце.
Чтобы плыть в открытом море, нам нужен Великий Кормчий.
Уважайте и любите Председателя Мао, великого учителя, великого вождя.
Солнце сердца, красное Солнце революционного народа.
Да здравствует Председатель Мао!
С золотой горы Пекина его лучи освещают всю планету.
Это золотое Солнце – председатель Мао»

Солярные характеристика, настойчиво приписываемые Мао Цзе-дуну, заставляют считать маоизм современным проявлением китайской императорской традиции.

ВОЛЮНТАРИЗМ

Маоизм предлагает свою интерпретацию движущих историей сил. Мао утверждает значимость идей в историческом развитии: «Правильные идеи принадлежат авангарду; проникая в массы, они становятся материальной силой, способной преобразить общество и весь мир» (9).

В то время как в марксистском анализе преобладающая роль приписывается материальным силам, мысль Мао определет в качестве решающего фактора самого человека: «Для осуществления той или иной цели достаточно, чтобы были люди… Революция может изменить все» (10). Утверждается четыре приоритета: человека над материальным фактом, политической работы над другими видами деятельности, доктрины над политической работой, живых идей над буквализмом. Маоизм помещает человека на надлежащее тому место: субъекта – не объекта! - истории.

Такой волюнтаристский идеализм становится основой культурной революции: «Культурная революция ставит целью революционизировать образ мысли человека» (11). Точно так же Корнелиу Кодряну предлагал «реформировать человека» (12). Сходство доктрин Кодряну и Мао покажется еще более очевидным при рассмотрении той роли, которая в маоистском новом порядке отводилась крестьянину.

КРЕСТЬЯНСТВО

Важная роль крестьянства и противопоставление деревни городу явлется одним из центральных элементов маоистской концепции Государства, элементов, лежащих в основе теорий Освальда Шпенглера, Вальтера Даре, Карла Дирссена, Ференца Салаши и т.д., согласно которым верное земле « Bauerntum » [крестьянство] рассматривается как источник здоровой силы и крови нации (« Volk »). Аналогично, крестьянская концепция Мао и Линь Бао констатирует оппозицию буржуазии, «новым кочевникам», «человеку бесплодному» - протогонисту « Zivilisation », конечной фазе каждого цикла – и антидемократической фигуры крестьянина, « неиссякаемого источника крови, питающего мировую историю» (13).

В маоистском новом порядке сбываются те еретические пророчества, что были сделаны в отношении воинов-крестьян при большевизме, с которыми общий фронт против Запада должна была создать вернувшаяся к своим социалистическим и крестьянским традициям Германия (14).

Линь Бао пишет: «Оборонительная война против Японии была по сути революционной войной крестьян, руководимых нашей Партией. Занять позиции в среде крестьянства, создать сельские базы и проводить кампании по захвату городов – таков путь, приведший китайскую Революцию к победе» (15).

Данной теории создания революционных баз в сельских районах и их последовательного наступления на города Линь Бао придает универсальную значимость: «Таким способом мы завоюем весь земной шар. Если Северную Америку и Западную Европу можно рассматривать как «город», то Азия, Африка и Латинская Америка представляют собой «деревню». После второй мировой войны революционное движение пролетариата в капиталистических странах Северной Америки и Европы по ряду причин отказалось от своей миссии, в то время как получило развитие революционное движение народов Азии, Африки и Латинской Америки. В определенном смысле, в современном мире революции. Можно рассматривать как окружение городов деревней» (16).

Ференц Салаши, вождь венгерских «Скрещенных стрел» предполагал анти-плутократическое восстание сельскохозяйственных наций против индустриальной Европы и Северной Америки.

В такого рода «аристократическом дистанцировании и экзистенциальной борьбе против городской буржуазии» (17) заключена оппозиция между идеей общества, хранящего верность земле предков, и космополитической цивилизацией. Буржуазные интеллектуалы ожидали наступления такой реальности с ужасом: «Возможно, это безумное восхищение вождем представляет собой новое развитие расизма, пока что не перешедшего в наступление на другие азиатские народы» (18). «Новую стену возводят в Китае, выше и прочнее ее знаменитой предшественницы; это идея изолировать китайцев ото всех иностранцев» (19).

ВОЙНА

«Война закаляет народ и позволяет ускорить ход истории» (20). Эта фраза Линь Бао, резюмировавшая спартанскую этику маоистского Китая, скандализировала пацифистов, видевших в ней эхо провокационного утверждения Маринетти о войне как о «гигиене мира».

Буржуазные журналисты так выразили свои страхи перед маоистским пониманием войны: «Среди символов революционной Красной Гвардии, наряду с серпом и молотом, можно заметить и новый, святотатственный для марксизма элемент: ружье. Карл Маркс хотел мира, Мао Цзе-дун хочет войны. Карл Маркс провозглашал мир как итог классовой борьбы, Мао Цзе-дун заявляет о вечной народной войне…» (21).

Революционный героизм занимает отдельную главу в «Красной Книжице»: в ней прославляются воинские ценности, мужество, жертвенность и дух борьбы. «Армия наступает, полная решимости победить, не сдаться врагу. В тяжелейших условиях продолжает она бой до последнего человека» (22). «Мы неизменно развиваем наш стиль борьбы – мужество в бою, бесстрашие перед лицом врага, бесстрашие перед лицом усталости и борьба продолжается, желание скоро и без устали биться» (23).

«Тысячи и тысячи мучеников героически пожертвовали своими жизнями в интересах народа. Займем же и мы это место, красное от из крови!» (24). Маоизм свидетельствует о полном понимании героических ценностей и противопоставляет пацифизму воинственную концепцию жизни, не оставляющую места для индивидуализма, но проповедующую такую активную имперсональность, которая по определению является дезиндивидуализирующей, анонимной.

Сталкиваясь с рыночным обществом, ценящим лишь «гражданские добродетели», идентифицирующим «материальные ценности с ценностями своего «эго», где идеалом жизни является спокойствие и комфортабельность на работе, в производстве, спорте, кинематографе, чувствах» (25), маоизм, в качестве альтернативы, предлагает такое общество, где первые роли играют воины и герои.

Но не следует полагать, что марксизм, ставя воинскую мораль выше морали буржуазной, не предостерегал, в то же время, и против милитаризма: «Партия орудует винтовкой – не винтовка орудует партией» (26). Относящийся к войне – и, в целом, к воинственности – элемент касается лишь средств, но не целей: при маоизме он должен подчиняться политическому принципу, подобно тому, как в Государстве Платона волевой элемент и каста воинов подчиняются интеллектуальному элементу и элите мудрецов-посвященных.

ИСКУССТВО

«Наша литература и наше искусство поставлены на службу трудящимся массам – рабочим, крестьянам и солдатам; наше искусство создается рабочими, крестьянами и солдатами и служит интересам рабочих, крестьян и солдат» (27).

Четыре года после того, как сталинизм в схожих выражениях сформулировал свою теорию искусства: «Литература должна адекватно соответствовать задачам государства с тем, чтобы поднимать молодежь, отвечать ее проблемам, учить новые поколения мужеству…» (28).

Подобная относительность искусства сходна с политической концепцией Платона: «В платоновском тоталитаризме наблюдаются важные исторические совпадения с тоталитаризмом современным» (29).

Против теорий буржуазных мистификаторов от искусства, Мао утверждает: «В реальности не существует искусства ради искусства» (30) ; искусство в Китае должно быть народным. Подобно Платону, Мао называет такое искусство «освобожденным». Будучи поэтом сам, Мао, подобно императорам династий Хань, Тан и Вэй, был знаком с традиционной поэзией, дающей образцы элегантности, силы и аристократизма (31).

МЕДИЦИНА

В области медицины маоизм является традиционалистской альтернативой той псевдонауке, которая доминирует в современном мире. С давних времен в Китае практикуется иглоукалывание, и капиталистический Запад должен признать, что сей метод противоречит идее «прогресса»: «До опиумных войн, в 1840, среди всеобщего упадка… иглоукалывание считалось второсортным искусством, и такой же ситуация оставалась при реакционном режиме Гоминдана, осуществлявшего подлинную дискриминацию в отношении традиционной терапии» (32).

Новый порядок Мао Цзе-дуна означает открытие заново традиционной медицины. «С момента образования нового Китая, партия и государство предпринимают все возможные меры для развития традиционных методов лечения, в Пекине и других городах созданы исследовательские центры, иглоукалывание получило широкое практическое применение в больницах» (33). Основной принцип иглотерапии, как и всей традиционной китайской медицины, заключен в доктрине, согласно которой болезнь есть дисбаланс между ян (мужским, активным началом) и инь (женским, пассивным). Китайская медицина задействована в сфере причин, в противоположность медицине профанической, задействованной в сфере следствий.

«Китайская медицина, как и все традиционные науки, несет символические элементы, позволяющие, в рамках даосской философии, служить адекватной основой личной реализации. Наряду с лечением недугов, китайская медицина стремится реконституировать равновесие для здорового состояния, а также служит ключом для реализации себя как Tchenn-jen, «истинного человека», которая ведет к высшим состояниям бытия, завершаясь отождествлением с Дао, т.е. условием Cheun-jen или «трансцендентного человека» (34).

Представляя собой альтернативу современной псевдонауке, ответ со стороны находящейся под патронажем маоизма традиционной науки предлагает благоприятные условия для реализации инициатического аспекта в искусствах и профессиональных занятиях. В случае медицины, возрожденная маоистской революцией иглотерапия делает уместной известную поговорку: «Исцели себя сам».

ПРИМЕЧАНИЯ
1) Mao Tse Tong, «Sur la contradiction»
2) Idem.
3) Julius Evola, «Introduction au Tao Te King»
4) René Guénon, «La Grande Triade»
5) Mao Tse Tong, op. cit.
6) Lao Tseu, «Tao Te King»
7) Julius Evola, op. cit.
8) René Guénon, op. cit.
9) Mao Tse Tong, «Où sont les idées justes?»
10) Mao Tse Tong, «Discours de du 16 septembre 1949»
11) Décisions du C.C. du P.C.CH., août 1966
12) Corneliu Z. Codreanu, «La Garde de Fer»
13) Oswald Spengler, «Le Déclin de l’Occident»
14) Тезис, обозначенный Karl Dyrssen в его книге «Die Botschaft des Ostens» (1933), одобряющей крестьянское восстание от имени «прусского социализма», призванного освободить Германию от буржуазного капитализма. 15) Lin Piao, «Vie et victoire de la guerre populaire»
16) Op. cit. 17) Giorgio Freda, «Deux lettres à contre-courant»
18) Salvatore Pellegrino, «Epoca», Nº 834
19) Lamberti Sorrentino, «Tempo Ilustrato», Nº45
20) Lin Piao, op. cit.
21) Lamberti Sorrentino, op. cit.
22) Mao Tse Tong, «Sur le gouvernement de coalition»
23) Mao Tse Tong, «La situation actuelle et nos ennemis»
24) Mao Tse Tong, «Sur le gouvernement de coalition»
25) Julius Evola, «Les hommes au milieu des ruines»
26) Mao Tse Tong, «Les problèmes de la guerre et de la stratégie»
27) Mao Tse Tong, «Intervention à la conférence de Yenan sur les problèmes de la littérature et de l’art»
28) La Pravda, 2 août 1946
29) Adriano Romualdi, «Platon»
30) Mao Tse Tong, op. cit.
31) Большая часть поэзии Мао рождена из опыта боя и раскрывает традиционное, не профанное мировоззрение. Такова поэму «Бессмертные», где про двух героев-революционеров говорится, что они никогда не умрут, но завоюют себе бессмертие и окажутся на Небесах среди богов.
32) Комментарии к пособию по акупунктуре, l’Université de Pékin, 1972
33) Idem.
34) Tullio Masera

Jean Mabire "Thule. Обретённое Солнце Гиперборейцев"

[конспект] ed. R. Laffout 1978

Общество Туле: собрания в "Особняке Четырёх Сезонов" (Vier Jahreszeiten) на Вильгельмштрассе в Мюнхене.

В конце 1918 в Мюнхен приехал Зеботтендорф. Барон Зеботтендорф не был ни бароном, ни Зеботтендорфом - Адам Альфред Рудольф Глауэр родился 9.11.1875 под Дрезденом. Нищенское детство, работа на фабрике, мечты о море. Он плывёт в Нью-Йорк, откуда, разочарованный, плывёт в Непал, затем в Австралию. На судне работает электриком. В 25 лет, высадившись в Сиднее, решает стать золотоискателем. Вновь бедствует. Летом 1900 приплыл в Турцию, где немного разбогател. В 1902 вернулся в Мюнхен, затем - вновь в Турцию, на четыре года. В Константинополе у него маленькая электрофирма. Двойная жизнь.

В 1911 получает турецкое гражданство. Интересуется исламом, эзотеризмом, оккультизмом. Вступает в турецкую масонскую ложу, посещает в Стамбуле собрания Общества Розенкрейцеров. Занимается астрологией. В 1913 возвращается в Германию. Примерно через год берёт псевдоним Зеботтендорф. Есть версия, что он был усыновлён богатейшим аристократом бароном Сигизмундом фон Зеботтендорфом, когда последнему было более 76-ти лет. Возможно это было связано с неким эзотерическим посвящением. Во время Мировой войны живёт в Берлине как турецкий гражданин. В конце 1915 г. в результате доноса провёл несколько дней в тюрьме, откуда был освобождён с извинениями. Затем он знакомится с мюнхенским адвокатом д-м Теодором Гаубатцом (Gaubatz), членом Германского Ордена и будущим членом Туле. В 1924 издал брошюру (сохранился лишь французский перевод) "Оперативная тактика древнего турецкого масонства" в Ляйпцигской теософской типографии.

29-го декабря 1918 года общество "Спартак" стало Коммунистической партией. 26-го апреля 1919 г. шайка матросов и рабочих ворвалась в помещение Общества Туле, где находилась лишь 33-х летняя графиня Hella von Westarp, немедленно арестованная. Там же был найден список членов Туле. Вскоре арестовали Walter Nauhaus (27 лет), инвалида войны художника Walter Deike (29 лет), Фридриха Вильгельма фон Зидлица, железнодорожного служащего Anton Daumenlang, барона von Teuchert. 30-го апреля в Мюнхене все они были расстреляны.

В ночь с 13-го на 14-е апреля 1919 была провозглашена Баварская Советская Социалистическая Республика. Новая власть существовала всего неделю. Ситуацию в Мюнхене контролировали три профессиональных пропагандиста - Евгений Левин, Макс Левин и Товия Аксельрод. Евгений (36 лет) родился в Санкт-Петербурге в еврейской семье, служил в немецкой армии, где вступил в Спартак. Должен был представлять Германию на Первом съезде Коминтерна в Москве, но не смог перейти границу.

Макс родился в русско-немецкой еврейской семье, был в сибирской ссылке, встречался с Лениным, затем организовывал ячейки Спартака в императорской армии, а с декабря 1918 г. руководил баварскими коммунистами.

Товия родился в России в еврейской семье, приехал в Германию до конца войны. В октябре 1917 г. был с Лениным в Петрограде.

Общество Туле ушло в подполье, а Зебботтендорф уехал в Бамберг, где находилось правительство Баварии в изгнании.

Dietrich Eckart был лишь гостем в Туле, а Хаусхофер узнал о Туле от своего ученика Рудольфа Хесса, который был членом Общества.

Эстетические склонности Эккарта, любовь к алкоголю и девочкам - всё это снимает с него аскетическое забрало, но баварский драматург постоянно размышляет о духовном подтексте политических событий. Его последняя книга, изданная посмертно в 1925 г., называлась "Большевизм. От Моисея до Ленина". Автор немецкого перевода "Пера Гюнта" понимал, что не станет государственным деятелем и мечтал о роли провозвестника. С конца 1919 он искал человека действия, реализатора его Послания. Он нашёл его в лице Хитлера.

...Тимофей Игнат Требич (псевдоним - Линкольн) - венгерский еврей, был знаком с Хитлером и Хаусхофером, бывал на Среднем Востоке, во время Первой Мировой был одновременно агентом английской разведки и голландского Абвера. Затем скрывался в США, откуда был выслан в Великобританию и приговорён там к трём годам заключения. В 1918 г. приехал в Берлин. После провала путча уехал в Китай и принял буддизм. Жил отшельником в Цейлоне, проповедовал в Японии, вернулся в США. В конце 20-х опять приехал в Берлин, пытался создать в Шарлоттенбурге монастырь. Установил связи с ультра-правыми. Затем отправился в Шанхай, оттуда - в Тибет. В сопровождении четырёх бонз и шести бонзесс отправился в Европу проповедовать, но был изгнан из Великобритании и вернулся на Восток, откуда посылал предостережения о мести Царя Мира. Во время Второй Мировой работал в системе радиопропаганды японских спецслужб. Умер осенью 1943 во французской больнице в Шанхае. Возможно, посвятил Людендорфа и Хаусхофера.

... Когда Хитлер только появился в Туле, Эккарт был для него весьма авторитетен. С Зебботендорфом он не был лично знаком. Общество и Партию связывал Рудольф Хесс, которого всю жизнь затем разрывала верность Туле и верность Фюреру. Он напоминал Бальдра.

Хитлер: "Если кто-то испытывает потребности метафизического порядка, я не смогу удовлетворить его программой Партии... Нет ничего абсурднее, чем вновь (официально) установить культ Вотана... Наше Движение должно держаться духа точной науки... я предпочёл бы умереть, чем закончить жизнь в коже Будды..." (14.10.1941)
"Несомненно наш век будет присутствовать при агонии христианства." (27.2.1942)

Зеботтендорф (Rudolf Freiherr von Sebottendorff или von Sebottendorf) был женат на толстухе Berta Iffland, родившейся в Шанхае. Эта связь была загадкой. Его часто обвиняли в том, что он сбежал с кассой Туле, однако, фактически именно он "содержал" Общество.

В начале мая 1919 он возвратился в Мюнхен, но в июле уехал в Fribourg-en-Brisgau. С лета 1920 и до путча он занимался исключительно астрологией, выпуская журнал Astrologische Rundschau. Он понимает, что больше не контролирует поезд, который поставил на рельсы. Веймарская полиция следит за ним. Вернувшись в Стамбул, он вскоре стал послом Турции в Мексике.

После путча, в тюрьме, Хитлер понял, что им манипулировали. В 1924 году Туле интриговало с помощью А. Розенберга (или по его инициативе), пытаясь создать национал-социалистическую партию свободы и обойтись без Хитлера. Этого Хитлер так и не простил ему. Более он никому не доверялся полностью. Он мечтал о власти, но не о новой религии, и он не собирался порывать с Церковью. 11 апреля 1942 он писал: "Миф ХХ века" - не выражает официальную доктрину партии и не является политической работой. Её название - это неверная идея, в действительности не может быть и речи о реальной оппозиции XX века XIX-му. Национал-социализм противопоставляет своё знание мифу XIX века".

Выйдя в 1924 из тюрьмы, Хитлер начинает всё с нуля. Партия реорганизуется, Рэм уезжает в Южную Америку заниматься коммерцией. 9-го декабря 1925 Хитлер решает создать СС, заимствуя идеи Туле. С этого момента "медиумичный" Хитлер показывает себя как исключительно трезвый политик. 30-го января 1933 Зеботтендорф приехал в Германию, чтобы напомнить Хитлеру о своих заслугах. Он устраивает собрание Общества в Особняке Четырёх Сезонов. Затем пишет мемуары, изданные в Мюнхене в 1934. После этого его высылают, он возвращается в Стамбул и продолжает заниматься астрологией.

Отец Bernhard Stempfle - католический монах из барнабитского ордена, расист, случайно убитый в Ночь длинных ножей 30-го июня 1934. Издавал Miesbacher Anzeiger. Его врагами были атеист Борман и Химлер (лучше других понявший истории Севера и монополизировавший их для СС).

Люди из Туле составляли внутреннюю оппозицию в СС (О. Ранн, Вольфганг Зиверс, сотрудники Annanerbe). Об этой оппозиции знали также редактор и издатель Schwarze Korps и Фридрих Хильшер (руководитель языческой секты, противник Партии, работавший временами на Annanerbe). Настоящим человеком Туле в глубине III Райха был Рудольф Хесс, друживший с Walter Darre.

Дарре родился в Аргентине, учился в Хейдельберге, в Англии, в Первую Мировую был добровольцем, затем жил в Риге. В 30-х примкнул к НСДАП, в 29-м опубликовал работу "Крестьянство как источник жизни нордической расы", проповедовал "укоренение" и выступал против концепции "германцев - кочевников". Автор популярного лозунга "Кровь и Земля". Нордический расист, а не немецкий националист. Выступал против войны. Был членом правительства, в 1942 ушёл в отставку. В 1945 был арестован и приговорён к семи годам заключения. В 1950-м освобождён, 5-го сентября 1953 умер. Возможно был вдохновителем миссии Хесса в Шотландии. (Хесс, однако, не соглашался с тем, что вместо духа Туле воцарился узколобый пангерманизм.)

Erwin Schneuber-Richter - родился в саксонской семье, эмигрировавшей в Ливонию. В Первой Мировой был немецким офицером в турецкой армии. Затем переехал из Прибалтики в Баварию, дружил с А. Розенбергом. Мать Розенберга была француженкой.

Над всей историей оккупации России доминирует соперничество Химлера и Розенберга. Розенберг пытался разыграть украинскую карту. Перед войной - культивировал дружбу скандинавов со своим журналом Norden. Его Комиссия по управлению восточными территориями саботировалась многими генералами. Основное поражение Туле - как раз саботаж политики Розенберга в отношении России. Для Розенберга это была религиозная война, но Хитлеру была удобнее марка "европейское христианское общество против азиатского большевизма".

Хитлер добился нейтралитета Пия XII, который не мог простить коммунистам того, что они разграбили его резиденцию в дни Советской республики, когда он был в Мюнхене нунцием. Хитлер даже признал монархию Виктора Эммануила III, чем предал идеи Туле.

Гвидо фон Лист - родился в Вене в 1848. Умер во время поездки в Берлин в мае 1919. В 14 лет поклялся воздвигнуть храм Вотану. Считал себя последователем арманов, которых Агриппа называл "древними мудрецами". Автор пьес, романов и работ "Обыденный и сакральный языки арио-германцев", "Тайны рун", "Арио-германские ритуалы", "Названия германских племён и их смысл", "Религия арио-германцев в её эзотеризме и экзотеризме", "Переход от Вотанизма к христианству".

Адольф Ланц (Йорг) фон Либенфельс (von Liebenfels) - родился в 1870-х, в юности вступил в Цистерианский Орден, но вскоре (1899) покинул Аббатство Св. Креста и оставил Церковь. С 1905 издавал журнал Ostara, основал в Вене Орден Нового Храма. В 1905 написал Теозоологию, в 1933 опубликовал в Берлине Praktisch-empirishes Handbuch der ariosophichen Astrologie (сразу изъятую новым режимом).
======================
+ см. выписки из "Чёрного ордена СС" Андре Бриссо

Патрик Труссон "Сакральное и Миф"


пер. с фр. В. Ванюшкиной ( с незн. сокр.)

Сакральное зависит прежде всего от восприятия вещей, проявляющих божественное,
а не от состояния веры, требующего принятия абсолютной истины.
Жан-Жак Вуненбургер

Мифология содержит в себе архетипическую историю изначального мира;
в ней сливаются прошлое, настоящее и будущее.Новалис

Символ - это образ, раскрывающий скрытый смысл. Это богоявление таинства.
Жильбер Дюран

"Веские слова, потрясающие фотографии" - гласит реклама известного современного еженедельника. Этот лозунг, пусть даже чисто коммерческий, чем-то задевает нас. Цель его совершенно очевидна, но возникает вопрос - почему он производит такое впечатление. Весомость слов несомненно связана с тем откликом, который вызывает слово в нашем воображении и свидетельствует о том значении, которое имела - и сохранила по сей день, хотя и в менее значительной степени - устная речь. Безусловно не чужды этому тяга, испытываемая ребёнком к рассказываемым ему сказкам, и то удовольствие, которое получают взрослые, бодрствуя в сумерках вокруг рассказчика. Потрясение, вызываемое фотографиями имеет непосредственное отношение к современной фототехнике, позволяющей запечатлеть мгновение на бумаге, но ещё в более значительной степени к тому, что эта техника стимулирует наше воображение и рождает ассоциативные образы. Таким образом, слово и образ вызывают отклик в самых глубинах нашего существа и порой, благодаря порождаемыми ими чувствам и эмоциям, позволяют нам воскресить в памяти прежние события. Естественно, это возможно лишь в том случае, если мы сумеем отвлечься от поверхностности и склонности к сенсациям, свойственным большинству современных изданий. Вербальный лозунг и визуальный шок - вот рамки сегодняшних средств массовой информации. Этот рекламный лозунг, несмотря на производимое им впечатление, не должен заставить нас забыть о том, что усердное общение с современными СМИ ведёт к утрате переживания как в экзистенциальном, так и в социальном плане. Это опыт, получаемый из вторых рук: секс, любовь, война, приключения, спорт... Современный западный человек представляет собой любопытствующего наблюдателя, наслаждающегося стремлениями, удачами или несчастьями других, в большинстве случаев телевизионных и практически всегда вымышленных персонажей. Этот феномен сопровождается замыканием в себе, отсутствием собственных переживаний, бегством от реальности. Другим следствием развития СМИ является испытываемая нами потеря смысла. Обычно культура действует как сито, отбрасывая различную информацию и выстраивая информацию в порядке значимости, что придаёт ей смысл. Но этого не происходит в эпоху средств массовой коммуникации, поскольку теперь царит избыток самой разнообразной по значимости информации, которая подаётся на равной основе. Эти четыре характеристики - отсутствие прямого переживания, замыкание в себе, бегство от реальности и потеря смысла - прямо противоположны тому, что создает миф. По словам Мирча Элиаде, "миф повествует о сакральной истории". Для понимания мифа и для восприятия его в надлежащем контексте необходимо описать условия, благоприятствующие его расцвету. Это требует обращения к таким понятиям как сакральное, религиозное, магия, символ и обряд. На эту тему написано более чем достаточно. Следовательно наша довольно скромная задача состоит в том, чтобы сжато представить отдельные аспекты этой проблемы и рассмотреть их в перспективе.

Сакральное и религия

Если религия необходимо требует сакрального - но не бога - то в обратном случае дело обстоит иначе. Сакральное и религиозное, божественное и сакральное являются различными понятиями. Как установил Элиаде, сакральное превосходит религиозное уже тем, что весь акт человеческой жизни сам по себе обладает сакральной ценностью. Понятие божественного по самому своему происхождению, означает небесный, светоносный источник, между тем как человек ассоциируется с землёй (от лат. homo, humus - глина, земля). В изначальном понимании божественного в индоевропейском мире сакральное было трансцендентным по отношению к человеческим условиям, но не к космосу. Это существенное различие, которое по сути своей расходится с религиозным видением Писания, в котором Бог понимается как стоящий вне мира творец этого мира. Здесь же, напротив, божественное не столько атрибут Бога, как то, на чём основано существование богов. Многобожие, организованное в гармоничный пантеон, не противоречит одновременному признанию концепции первоначала.

"Согласно Плотину, - отмечают Ален де Бенуа и Томас Мольнар (Thomas Molnar), - мир обязан своим существованием не сознательному творению Бога, но спонтанной эманации, исходящей от Единого, который проявляет себя во многообразии, начиная с трёх уровней интеллекта, мировой души и природы." Подобное представление встречается во всех индоевропейских традициях.

то ведет нас к констатации того, что "с этой точки зрения, совершенно неверно видеть в многобожии своего рода неумение воспринимать реальность Единого-Целого как проявленного по ту сторону разнообразия". Божественное может быть постигнуто как с точки зрения едино-, так и много-божия, но сакральное находится за пределами этого соперничества, как показывает Марсель Мосс (Marcel Mauss): "Это не идея Бога, идея сакральной личности, которую мы находим в любой религии, это идея сакрального вообще."

Обычное толкование религии как связи между человеком и Богом по всей видимости должно уступить место более сложным отношениям между человеком, божественным - единым или множественным - и сакральным.

"Толкование через religare (связывать) исторически ошибочно, - утверждает Жозелин Бонн (Jocelyn Bonne). - Это толкование придумано христианами, что свидетельствует об обновлении понятия: религия становится "обязанностью", объективной связью между верующим и его Богом (...) между тем как индоевропейцы не считали религию отдельным институтом (...) и не имели особого понятия для ее обозначения." В этой последней концепции время и пространство смешаны: сакральные места и периоды праздников внутренне связаны между собой. Религия скорее относится к releger, т.е. "снова собирать, взять вновь для нового отбора, вернуться к предшествующему синтезу для того, чтобы соединить заново".

Ницше сформулировал эту концепцию в понятии Вечного Возвращения. Возвращение подобного, но не идентичного, возвращение сути, но не формы: речь идёт о постоянном соприкосновении с таинством, на которое человек динамичным и новым образом дает каждый раз всё более обширный ответ. В противоположность линейной концепции эволюции - духовной или материальной - в противоположность вмешательству deus ex machina, европейская концепция сакрального порождает сферическое видение космоса.

Природа и структура сакрального.

Жан-Жак Вуненбургер предчувствует сакральное как нуминозное.

"Сакральное вызывает в представлении манифестацию невидимого и сверхчеловеческого абсолюта, божественного. (...) Если сакральное являлось основным измерением существования древнего человека, которое передавалось и разделялось всей традиционной культурой, то сегодня оно стало скорее предметом критической спекуляции, нежели анализа, исследования и даже предположения." Но прежде чем стать предметом анализа современных наук, сакральное соответствовало совокупности индивидуального и коллективного поведения, относящегося к самым далёким временам человечества. Этому поведению соответствуют три уровня: психический индивидуальный опыт; воплощение этого опыта в виде символических структур и, наконец, культурные функции сакрального, т.е. коллективный и коммунитарный аспект. Когда мы говорим о сакральном, возникает вопрос о его происхождении, о том, какой облик оно может принимать. Если сакральное выражается в культуре в виде мифов и обрядов, что в более позднее время уступило место внешней передаче языка и обычаев, то оно также всегда требует изначального внутреннего состояния. "Сакральное проявляется прежде всего как непосредственное ощущение, живая эмоция, которая вливает в Я своеобразную сильную духовную энергию".

Это описание сакрального как эмоционального состояния дополняется великолепным анализом Рудольфа Отто, который считает чувство сакрального априорным и равноценным опытом по отношению к чувству трансцендентного могущества. Оно не связано ни с моралью, ни с интеллектом и скорее представляет собой смутное, нуминозное ощущение, нежели осознание своей обусловленности чем-то, независимым от сознания и воли и непостижимым в качестве видимого предмета. Два взаимодополняемых полюса характеризуют эту нуминозность: она связана с Мистерией ужасающей, с чувством благоговейного страха перед неизмеримым величием - и с восприятием Мистерии чарующей, выражающейся в притягательности торжественного чуда. В зависимости от того, какой "полюс" преобладает, возникают различные культурные формы сакрального. Одно время сакральное культивировалось как возбуждение и переживание чувства слияния, экстаза. Говорили о "дионистической" форме, ведущей к обрядам транса. В другое время сакральное господствовало в большей степени благодаря чувству благоговения перед высшим могуществом. Тогда оно выражалось более спокойно, более "апполонически", отмеченное серьёзностью, уважением - как в молитве или инициатических обрядах. "Сакральное - ничто иное как место посредничества божественного".

С тех пор божественное мыслится не как идея или концепция - оно поддаётся восприятию, отражению посредством чувственного и интеллектуального возбуждения, которое сохраняется лишь как своего рода след или эхо.

"Поэтому нуминозное, как феноменология, поставленная на основание сакрального, никогда не ограничивается одним определённым типом событий психологической жизни, но приводит к выработке особого поведения в мире, определяет новый уровень собственного существования" и с этих пор сакральное не является "ни чистым содержанием, ни чистой формой, но скорее резервом смысла... сакральное пребывает в структуре фундаментального сознания как первичная, необусловленная матрица всех возможных и наиболее противоречивых значений".

Сакральное не ограничивается простым пробуждением натуралистического переживания могущества, но обуславливает существование структуры, способной принимать эти интенсивные моменты, подготавливающей возникновение сети символов, с помощью которых мы воспринимаем мир.

"Сакральное - это не только акциденция нашего восприятия мира, но постоянная структура нашего отношения к миру и нашего психобиологического устройства", иначе говоря - "не стоит рассматривать сакральное как стадию в истории и человеческом сознании, которую можно преодолеть благодаря какому бы то ни было человеческому прогрессу". Понятие сакрального не возникает на подобных основаниях, но зависит прежде всего от понятий, которым оно противостоит: сакральное - профаническое (от лат. pro-fanus: то, что расположено перед храмом), чистое - нечистое и т.д. Сакральное переживание - это равновесие, которое трудно сохранить среди противоположных, но всегда связанных друг с лругом стремлений. Противоречие сакрального и профанического также сложно определить как противоречие между работой и радостью, поскольку можно радоваться, прикладывая продуктивные усилия, а работать - с мечтательной беспечностью. Сакральное зачастую тесно смешано с самой прозаической и незначительной деятельностью. Мирча Элиаде собрал бесчисленные свидетельства сакрального основания социальных занятий, которые на первый взгляд кажутся обусловленными лишь прагматическими соображениями, тогда как оно наделяет элементарные человеческие действия соответствующими моделями. Но стоит подчеркнуть, что мир сакрального подчинён своего рода "изначальной онтологической плотности", которая делает из него источник чуда: "естественное разоблачает и одновременно маскирует сверхъестевенное, и именно в этом заключается основная и неустранимая тайна мира".

Сакральное не является просто противостоянием профаническому, напряжением между противоположными понятиями (чистый и нечистый), - оно играет роль посредника между человеком и богами, который примиряет крайности и связывает противостоящие образы. Эти два последних аспекта приближают нас к науке. Такая "естественная" способность разоблачения "сверхъестественного" посредством сакрального имеет прямое отношение к вожделенной цели науки. Точно также роль посредника между человеком и богами - через интеграцию противоположностей - совпадает с последними открытиями пост-квантовой физики. Это не столь уж удивительно, потому что наука, философия и религия раньше не имели столь резких различий, как сегодня. Эти средства восприятия, понимания и познания сливались и дополняли друг друга. Ирландская теогония даёт нам прекрасный пример этого, так как Дагда и Огма, друид и маг, являются сыновьями Эалада "Науки" и внуками Делбата "Абсолютной Потенциальности".

Большинство понятий, составляющих философский и научный словарь, пришло к нам из греческого языка, по-гречески episteme ("наука") образовано от epi, предлога, означающего "над" - и steme, что можно перевести как "быть какой-то частью"; "наука", поэтому, означает: увидеть (сверху), поставить себя над тем, что является некой частью. Действительно, физика занимается phusis, "природой", так сказать всей вселенной. Уточним также, что большинство научных и философских терминов оканчиваются суффиксом "-логический", от логоса, "слово, речь" и следовательно, они не обязательно обладали четко определенной коннотацией причинности, экспликативного понятия, но скорее были связаны с изначальным пониманием речи, слова, т.е. рассказа, мифа. Этот последний термин происходит от греческого термина, также обозначающего "слово, рассказ": кольцо, таим образом, замыкается; в речи древних мысль выражается одновременно религиозно и научно.

Согласно сравнительному изучению индоевропейских мифологий, осуществлённому Жоржем Дюмезилем, индоевропейское общество базировалось на трёх функциях: первая представляла мудрость, магию и господство, вторая - воинов, третья - функцию производства, воплощённую в ремесленниках, рабочих и строителях. Если мы скажем о том, что техника у греков означала искусство (tecne=искусство), т.е. понятие, относящееся к сфере эстетики, а не производства, то станет понятным, что наука, религия и техника связаны с первой, а не третьей функцией. В Риме слово "сакральное" произошло от индоевропейского корня sak, выражающего наиболее интенсивное присутствие в своей полной форме.

"Корень sak позволяет нам понять, какой изначальный и основной смысл вкладывался в понятие сакрального в индоевропейской мысли: соответствие космосу, фундаментальная структура вещей, существующая реальность. (...) Жрецы строили общество на этих устоях. С тех пор в индоевропейском мышлении сакральное составляет основополагающую реальность существования." Изучение индоевропейского словаря позволяет обнаружить, что понятие сакрального можно объяснить, используя два термина, составляющих пару. Это идея божественного, таинственного, опасного и запретного для людей могущества (sacer, hieros, yaozda, wihaz, whihs) - и это полнота, жизнетворная сила, оберегающая ото всякого ослабления, восприятие сакрального (augustus, hosios, spaenta, hailagaz, hails) как духовной и телесной целостности.

Итак, у нас есть два аспекта. С одной стороны, невидимое измерение мира, выражающее сущность реального. Это и отмечал Элиаде, утверждая, что сакральное превышает бытие. С другой стороны - понятие объединения как условие целостности. Эти два аспекта соответствуют вышеупомянутым понятиям, которые Рудольф Отто называет "ужасающим таинством, вызывающим почтительный страх - и чарующим таинством, влекущим к тому, что происходит в присутствии". Такая структура точно соответствует двойному аспекту первой функции индоевропейской мифологии. Мы неоднократно обращались к этой трёхчленной концепции, впервые выдвинутой Дюмезилем. Индоевропейское мировоззрение расчленяет мир на три функции, первая из которых, соответствующая как раз тем, кто управляет сакральным, раздваивается на божество, символизирующее космическое и юридическое господство, т.е. магию, и принадлежащее к уровню ужасающего, почтительного страха - и на божество, воплощающее человеческое господство, царское и политическое, относящееся к уровню чарующего, человеческого и благожелательного присутствия. Эти пары богов - Варуна и Митра, Один и Тор, Огма и Дагда, Юпитер и Деус Фидеус - олицетворяют различные измерения сакрального: один полюс обращен к космосу и магии, другой повёрнут к земле и человеку. Такая двойственность не означает полного разделения, но является взаимодополняющим объединением.

"Эта структура сакрального, двойственная и единая, в которой два неотделимых друг от друга элемента -божественное и человеческое, космос и обряд, небо и земля - взаимно усиливают друг друга, откликаясь на зов бесконечного - позволяет понять одновременно "связующую" и посредническую роль, которую играет сакральное".

По словам Леви-Брюля (Levy-Bruhl), сакральное в своей сути соотносительно. Оно связывает небо и землю, людей и богов, видимое и невидимое, естественное и сверхъестественное - в пространстве присутствия, которое превосходит, но не уничтожает то, что их разделяет. Это именно тот посредник, который связывает, объединяет крайности, соединяет противоположности. Разве "понтифик", латинское слово, означающее священника, не переводится буквально как "тот, кто наводит мосты"? Равным образом Ницше говорил, что "человек - это мост, а не цель". Символические структуры сакрального, сами переживания сакрального окажутся напрасными, если человек не обладает интеллектом и воображением для того, чтобы их понять. Но если такие переживания наполняются смыслом, и человек воспринимает, улавливает проявление сакрального - это даёт ему понимание и позволяет осуществить передачу с помощью традиционных структур, обряда и мифа.

Человек не остановился на простом восприятии опыта сакрального, но оформил его в коллективном, общем виде по четырем направлениям: символический язык, мифический рассказ, обрядовая игра и структурирование пространства и времени. Опыт сакрального, будучи иррациональным и невыразимым, не может стать предметом конкретного описания и неизбежно требует обращения к символу. В противоположность языку, в котором слово и представляемая им вещь связаны непосредственно (до той степени, что становятся однозначными, как например в правилах уличного движения), система символов отражает бесконечную цепочку суггестивных значений. Символ, обладающий меньшей точностью, чем однозначный образ, многосмысленен. Как на то указывает само происхождение этого слова (от греческого syn-bolein, собирать, объединять), символ объединяет множество значений, и это даёт ему большую выразительную силу. Сакральное дерево является не только естественной реальностью, обладающей эстетическим или экономическим значением, но и растительной формой, вызывающей в воображении целую совокупность духовных ценностей молодости жизни, бессмертия и т.д. Обладая ретроактивным действием символ указывает на сакральное, являясь отправной точкой поисков скрытых значений. Опыт сакрального вызывает не только интеллектуальное беспокойство, но и является переживанием с игровой точки зрения, воплощенным метафорическим образом как театральное зрелище. Телесные движения и позы придают выражению сакрального динамизм и пластичность. Это ведёт нас к другому способу воплощения сакрального: обряду. Мирча Элиаде определял сакральное как "Кратофанию", проявление действенного могущества в мире. Но оно могущественно лишь постольку, поскольку оно присутствует. Это присутствие осуществляется в жертвоприношении, существенная функция которого - то, что оно ведет людей и богов к единению, к созданию мирового порядка в общем присутствии, которое порождает также социальный порядок. Жертвоприношение - одна из многих граней обряда (rite от санскритского rta: "мировой порядок"), в котором мир вечно возрождается, воссоздаётся, сохраняя основу и изменяет свои формы, как это выражает идея Ницше о вечном возвращении. Действие воспроизводит космическое событие, происходит не просто представление, но отождествление. Обряд играет не подражательную роль, но требует участия. "Вне обряда, -пишет Витторио Маккиоро (Vittorio Macchioro), - не существует религии. Быть религиозным значит точно исполнять обряд. Тот, кто искажает обряд, сколь бы чистым и искренним не было его намерение, выходит за рамки религии и впадает в суеверие." Обряд - это не простые общественные условности, которые необходимо соблюдать. Это игра, но серьёзная игра. Обряд непосредственно связан с истиной, которую греки именовали алетейа (aletheia от греч. lethe: забытое), т.е. отсутствие забвения, искажения.

"Разгадка видимого и невидимого присутствия требует игры памяти, - замечает Ламбро Кулубаритси (Lambros Couloubaritsis), - Музы, вдохновляющие поэта, кроме всего прочего, были дочерьми Мнемозины, Памяти". Благодаря своей власти над временем, обрядовое действие современно тому изначальному событию, которое оно воссоздает. Все религиозные обряды впервые свершались богами и вновь оживают в мифах. Этот момент (а часто и место) манифестации сакрального раскрывает присутствие божественных сил. Как бы он ни выражался - танцем, представлением в масках, инициацией (церемонией перехода) или жертвоприношением, обряд всегда принадлежит телу, как символ - духу. Наконец, вне рамок личности и общества, вне символа и обряда, сакральное выходит за эти пределы и целиком пропитывает человеческое восприятие мира. Поэтому пространственно-временные ориентиры, позволяя согласовать человеческое существование в обществе и его потребности в пище и безопасности, оказываются одним целым в символической истории и географии. Эти сакральные места выбираются в соответствии с топографическими особенностями (горы, утесы, пещеры, поляны) или благодаря тому, что они были отмечены знаменательным событием.

Всё сакральное пространство, несколько смещённое по сравнению с тем, как оно есть в реальности, символически означает точку отсчета, "центр мира", который организует пространство и наделяет его смыслом. Центр пространства таким образом совпадает с местом изначальных откровений, лежавших в основании общества, становится местом, где практикуются посвященные и где изображают во время праздников архетипические деяния, которые должны возродить мир (например, Тара - мифический центр Ирландии). Эти места являются центром встречи космических сил, вертикальной осью мира, средоточием манифестации божественного. Для разных народов и тем более для различных культур эти места (и связанные с ними мифические времена) различны. Древние боги были богами городов или какого-нибудь места, отмеченного особым событием (источник, лес...). Сакральное воспринимается через призму наследия предков и укореняется в культуре.

Действительно, времена экономической активности прерываются чётко обозначенными в календаре моментами, на протяжении которых устанавливаются привилегированные отношения с сакральным. Выбор этих моментов напряженности религиозной жизни тесно связан с великими космическими событиями и лунным или солнечным символизмом; солнцестояние или равноденствие считаются наиболее эффективными среди других периодов. Это сакральная темпоральность дистанцируется, отрывается от потока экономической и повседневной деятельности, будучи связанной с мифическим Великим Временем богов, когда происходили изначальные события. День празднества рассматривается как современник изначальных времён, из которых он черпает силу для обновления общества и космоса. "Религиозный человек, - по словам Элиаде, - живёт в двух системах времени, и более значимо для него - сакральное время, представляемое в парадоксальной форме кругового, обратимого и возвратимого времени, своего рода вечного мифического настоящего, с которым он периодически сливается, благодаря обрядам." Сакральное время не линейно. Прошлое, настоящее и будущее не отделены друг от друга на уходящей вдаль линии, но являются измерениями актуальности. Однако не стоит считать, что циклическое время - это механическое повторение сущего, напротив, это вечное раскрытие сущего. "Возвращающееся время - это время, которое приносит и направляет, - говорил Юнгер. - Часы - это рог изобилия".

Повторение не исключает различия: весна приходит в той же форме, но это никогда не та же самая весна. Таким образом, обращение к истокам - не просто возвращение к прошлому: это обращение к тому, что находится вне времени, к тому, что есть. Так, праздник, обряд, культ воссоздают "пограничную ситуацию, где порядок рождается из беспорядка, где хаос и космос ещё соприкасаются, - как сказал Гуздорф (Gusdorf). - С динамической точки зрения, схема праздника соответствует бесконечно возрастающему обращению, обращению материальных благ, но также и чувств, обращению, одухотворённому, благодаря открытости всего всему, щедрости и обмену". Через обрядовое действо человек вновь утверждается в самом себе, возвращается к истоку для нового начинания. Обряд и миф немыслимы один без другого. Оба они передают манифестацию сакрального и присутствие божественного. Если миф - это "сказание", то обряд - "деяние", раскрывающее сказанное, обряд - это поведение человека, живущего мифом. Множество культурных граней также связаны с сакральным: символическое регулирование общества и насилия, концепция смерти как перехода, прямое или косвенное вдохновения искусства. Невозможно говорить сразу обо всём, и мы сосредоточимся главным образом на четвертом из вышеупомянутых направлений: мифе - вместилище и привилегированном проводнике сакрального.

Миф как проводник ценностей.

В нашем обществе все концепции несколько искажены, и времён сциентизма последнего века прекрасное слово "миф" испытало странную судьбу: в современном французском языке оно перестало обозначать высочайшую форму мышления, единственно способную познать и раскрыть тайны мира, оно стало ассоциироваться с чем-то воображаемым, нереальным, ложным, обманчивым. Это понятие стало практически синонимом "утопии" и более не связано с этиологическим повествованием; мифы воспринимаются теперь как детские, морализаторские или фантастические истории. Однако любое общество создаёт свою культуру именно на этом типе основополагающего повествования. О чём бы ни шла речь - об Эдде, Каббале или Мабиногионе, греческой или славянской мифологии, индуистской Веде - речь всегда идёт о сакральных сказаниях, воплощающих ценности, жизненно необходимые для существования самого народа, который их рассказывает. Следуя в этом таким авторам, как Элиаде, Дюмезиль или Ренан, мы можем сказать, что если человек есть существо, придающее смысл, то миф - это вместилище его формулировки. Из поколения в поколение он становится источником учения и традиции. Карл Густав Юнг и Чарльз Керени (Charles Kerenyi) исследовали причины этой правдоподобности и эффективности мифа. Они обнаружили, что рассказываемое в мифе относится к началу. Миф повествует о том, как в изначальное время возникли вещи, как последующие поколения богов и героев основали, создали всё существующее: небо и землю, мужчину и женщину, жизнь и смерть, традицию и культуру.

"Знание, владение тайной начала, дающееся посвящённому посредством сакральной традиции мифов, позволяет ему утвердиться в мире, в пространстве и времени, даёт способность и возможность эффективного и верного поведения, подобного поведению героев и богов основателей (...) Именно благодаря своей связи с истоками, с изначальными деяниями, мифология даёт объяснения тому, кто живёт ею. Это объяснение не происходит через последовательность близких причин, как это бывает в случае научного объяснения, но посредством спонтанного, интуитивного, непосредственного обращения к изначальным причинам".

Уместно еще раз обратится к этимологии: Muthos и Logos оба означают "слово". Но одно ли и то же слово? Логос связан с понятием выбора, отбора. Это здраво обдуманное слово, проверяющее себя. По своей природе оно не принадлежит к категории истины. Чтобы быть убедительным, оно должно встать в позу убеждающего и суметь устоять против критики. С другой стороны, миф является абсолютно истинным словом, которое превосходит категории опровержения и подтверждения и не нуждается в доказательстве, поскольку обращается к абсолютно реальному. Лучше всего это выразил Вальтер Отто, заявив, что Миф - это слово, "которое сообщает о реальности или констатирует нечто, что, однажды провозглашённое, с необходимостью становится реальным: именно слово объективно сообщает или является авторитетом. (...) Миф - это истинное слово, но не как нечто правильное, выведенное с помощью доказательств, но как фактически данное - то, что раскрывается и почитается; тем самым это слово отличается ото всех других высказываний". Миф оказывается по ту сторону истинного и ложного, утверждений и отрицаний, веры и сомнения. Он относится к категории реального, раскрывает изначальный авторитет (греч. arche=власть) самой вещи.

Народные мифы встречаются (иногда в эзотерической, но всегда в поэтической и эпической форме) в повествованиях трёх типов: космогонические сказания, описывающие рождение и эволюцию вселенной, людей и богов, изначальную историю их народов; теогонические сказания, в которых содержится история и генеалогия духовных сил, обуславливающих основные отношения, существующие между эзотерическими понятиями Бытия и Не-Бытия, науки и магии. Наконец, идут мифологические сказания, повествующие, к примеру, о личностях богов и их символике, об их отношениях с людьми. Эти последние сказания наиболее известны - вероятно, благодаря множеству сказок и легенд, порождаемых ими - в которых они как правило искажаются. Мифология раскрывает не столько религию, веру, сколько подлинное знание, поскольку миф выражает полное присутствие сакрального и божественного. Является ли миф "мировоззрением" или образом мышления, который можно сравнивать с другими? Ответ должен быть отрицательным, поскольку подобный способ интерпретации этих основных повествований "свидетельствует лишь о том, сколь далеки мы от мифа, так что уже даже не способны видеть его так, как он открывается взору" - говорит Вальтер Отто и добавляет, что миф - "это не образ мышления, не представление или продукт воображения, но именно само раскрытие бытия: поэтому миф овладевает человеком целиком и становится образцом его поведения в существовании". Миф, таким образом, это не данное, но динамический дар, не откровение свыше, но снятие покрова с бытия.

Миф и наука

Именно в Греции мышление постепенно начало дистанцироваться от мифа. Взаимодополняемость Мифа и Логоса превратилась в оппозицию, в которой последний провозгласил себя высшим над первым. Миф был тем, что не нуждалось в доказательстве своей "подлинности"; он стал тем, что неспособно доказать себя как "истинное". Он стал означать плод воображения, то, что разум выделяет в пробелах рациональной речи и познания, поддающегося проверке. Уже у Платона миф стал реликвией, хотя и сохранял характер "аутентичной речи". Христианство усилило этот процесс, окончательно отбросив мифы в область иллюзий и измышлений, но в то же время утверждая свои. Сократ, ставший по мнению Жоржа Гуздорфа именно тем человеком, который "отошёл от себя", "уничтожил примитивную мифологию" и первым констатировал деградацию мифического мышления.

"Миф, - уточняет Гуздорф, - был участием, вовлечением. Отражённое сознание заменило этот режим слияния новым режимом разделения и противопоставления. Человек отделился от своего окружения, с которым до сей поры составлял единое целое. Он открыл автономность своего мышления и своего бытия. А природа, от которой он отстранился, предстала как независимая реальность. Сам организм отделился от мышления и бросился во вселенную вещей". Произошло разделение на субъект и объект. Это понятие разделения стоит в центре размышлений Ламбро Кулубаритси. Для него древнее мышление представляет собой нечто гораздо более сложное, чем это принято думать. В ту эпоху человек мыслил реальность очень широко, явления видимой природы сливались с невидимыми силами. Считалось, что реальность участвует в естественном и сверхъестественном, невидимое столь же значимо, как и видимое, мир населён богами, благосклонными и зловредными силами, душами мертвых и т.д. Смерть воспринималась не как конец или уничтожение, но как переход из видимого в невидимое - будь то Гадес греков, скандинавская Валгалла или Другой Мир кельтов. "Между человеком и богами существовали отношения не прямой противоположности, но противоположности, которая требовала взаимодополняемость" - говорит Л. Кулубаритси. Мифы, созданные древним мышлением, строятся на логике двойственности, многозначности. Эта логика и её средства выражения - символы - позволяет выразить сложность реальности. Как отметил Кулубаритси, мы уже отказались от свойственного большинству упрощённого понимания наших древних мифов, которое видит в них тёмные, а, следовательно, сомнительные и несерьёзные сказки. "Миф, - говорит он, - это сложное выражение сложной реальности, в котором сливаются видимое и невидимое, которое следует свойственной ему логике, в соответствии с трансцендентальной схемой, объединяющей и регулирующей опыт".

Миф обладает собственной логикой -и Логос тоже, но оба они участвуют в рациональном. То, что принято именовать "греческим чудом", т.е. введение рациональной логики как единственного способа объяснения вселенной и её явлений, следует рассматривать не как проявление Логоса, но скорее как разделение двух рациональностей, переход от одной к другой. Глупо считать, что на смену пустой, неточной и несколько путаной мифологии пришла серьёзная, точная и безупречная логика. Напротив, - говорит Кулубаритси, - "...своеобразие европейской мысли проявилось в том, что она порвала (...) с использованием логики двойственности, разделив противостоящие понятия, т.е. отказавшись от допущения, что любое из них может содержать в себе нечто, относящееся к другому понятию". Европейская мысль развивалась на основе разделения (кризиса по-гречески) двух рациональностей, представленных мифом и логосом, а использование этого последнего привело к бинарной (либо одно, либо другое) и дуалистической логике. Она возникает как следствие упрощения и объяснения того, что составляет лишь видимую вселенную, отделённую от всего остального. Мышление отныне занимается изучением и описанием природы (греч. phusis), что приводит к появлению сначала математиков (прямое следствие бинарной логики и исключения третьего), затем физиков. Трактаты Аристотеля, легшие в основу этой логики, формализуют такую метаморфозу в своих трёх знаменитых принципах: тождественности, непротиворечивости и исключения третьего. Разделение свершилось. Развод между видимым и невидимым, естественным и сверхъестественным провозглашен. Появляется "современная" наука, которая доказывает изумительную эффективность на протяжение двух тысячелетий, но основана при этом на упрощении мышления, а не его усложнении, как это часто полагают. Наука и духовность отныне разделены, и это лишь подчёркивает преобладание дуалистического, сепаратистского и классификаторского мышления над прежними концепциями, которые исходили из глобального видения богов и людей, души и тела, видимого и невидимого. Мир и его составляющие отныне поддаются анализу и расчленению. Возникает экспериментальная наука.

Действительно если знание более не даётся посредством мифа, необходимо искать знание. Если истина более не понимается как алетейа, как снятие покровов, раскрывающее реальность бытия, то она становится лишь выражением эмпирической реальности. Человек как часть космоса, более не связан со смыслом, с истиной мира, но является субъектом, отделённым от мира и старающимся найти ему внятное толкование. Научные исследования становятся антимифическими, стремясь свести многозначность реального к рациональному объяснению. Миф представляет мир как неразрывное единство, тогда как Логос приводит к дроблению этого целостного видения на множество областей исследования, в которых единственным судьей остаётся разум. Миф показывает, а не доказывает. Он не отсылает к отделённой от него реальности, в познании которой он ограничивается лишь её признанием; он сам есть эта реальность. Миф это не образ мышления, это образ познания, наделяющего смыслом. Хотя мифическое повествование даёт объяснения, будет явным преувеличением считать эту его экспликативную функцию основной. Современная ментальность, основанная на рационализме и утилитаризме, заставляет нас спрашивать: чему служит миф? Но в действительности он не служит ничему. Этот вопрос ошибочен. Миф не отвечает на вопрос "почему" относительно мира, но скорее - "вследствие чего"? Здесь мы возвращаемся к науке, так как она является способом познания, основанным исключительно на рассудке, логике исключения третьего, доказательстве, анализе и экспериментальной проверке. Она также не ведёт нас к ответу на вопрос "почему?", но скорее к - "каким образом, как?" Когда мы спрашиваем, почему яблоко падает на землю, наука отвечает: "поскольку существует сила притяжения", но это не ответ, не стоит заблуждаться, Наука в данном случае лишь называет явление. Она объясняет "как" предметы притягиваются (пропорционально их массе и в обратной зависимости от их расстояния), но не "почему".

Миф не даёт объяснения первопричины, но он показывает первоэлементы (archai), из которых эманируется явление. Это выразил Керени, сказав: "мифология мотивирует", т.е. она является движителем мира, она начинает и сохраняет движение, она создаёт его. Слово "архе" обладает двойным значением "власти" и "древности". Наука, будучи одним из действенных методов познания, если не принимать во внимание сциентизм, ещё не нашла этих архетипов. Возможно именно к этому она стремится сегодня и вполне вероятно, что постквантовая наука внесёт свой вклад на этом пути. Сопоставление науки с мифом позволяет как минимум увидеть новые перспективы.

Миф - это "не средство удовлетворения логического беспокойства или интеллектуального любопытства. Он не "служит для объяснения", но является самим этим объяснением, каковое есть основание всего сущего".