Мы подробно рассмотрели посвящение и обряды перехода, однако не следует полагать, что мы полностью исчерпали эту тему; напротив, мы отчетливо сознаем, что смогли осветить здесь лишь некоторые наиболее существенные ее аспекты. И тем не менее несколько длинные рассуждения о посвящении вынудили нас обойти молчанием целую серию социорелигиозных ситуаций, представляющих значительный интерес для понимания того, кто такой homo religiosus. Так, мы не говорили о Государе, шамане, священнике, воине и т.п. Иначе говоря, эта небольшая книга умышленно поверхностна и неполна: она - лишь беглое введение к огромной теме.

Именно к огромной, так как представляет интерес не только для историка религий, этнографа, социолога, но и историка, психолога и философа. Узнать о том, какие ситуации возлагает на себя религиозный человек, проникнуть в его духовный мир - означает продвинуть вперед общие знания о человеке. Правда, большинство ситуаций, которые возлагает на себя религиозный человек первобытных обществ и древних цивилизаций, уже давно пройдены в Истории. Но они не исчезли, не оставив следа: они способствовали тому, что сегодня мы именно такие, какие есть, следовательно, они составляют часть нашей собственной истории.

Как мы уже неоднократно повторяли, религиозный человек принимает для себя специфический способ существования в мире, и, несмотря на значительное разнообразие историко-религиозных форм, этот специфический способ всегда узнаваем. Независимо от исторического контекста, в котором пребывает homo religiosus, он всегда верит, что существует абсолютная реальность, священное, которое не только возвышается над этим миром, но и проявляется в нем и делает его реальным. Он верит, что жизнь имеет священные истоки и что человеческое существование реализует все ее потенциальные возможности в той мере, в какой оно является религиозным, т.е. участвует в реальном. Боги сотворили человека и Мир, Герои-основатели цивилизаций завершили Творение, а история всех этих божественных и полубожественных деяний заключена в мифах. Воспроизводя в современной жизни событие священной истории, повторяя божественные деяния, человек располагается и удерживается рядом с богами, т. е. в реальном и значащем.

Легко заметить все то, что отделяет этот способ существования от способа существования нерелигиозного человека. Основное отличие состоит в том, что нерелигиозный человек отрицает возвышенное, соглашается с относительностью "реального"; случается даже, что он сомневается в смысле существования. И в великих культурах прошлого тоже находились нерелигиозные люди, и нет ничего невозможного в том, что такие люди существовали даже на самых древних уровнях развития цивилизации, хотя пока этому не найдено документальных подтверждений. Но лишь в современных западных обществах нерелигиозный человек вступил в стадию полного расцвета. Современный нерелигиозный человек принимает для себя новую ситуацию существования: он считает себя единственным субъектом и объектом Истории и отрицает всякое обращение к Всевышнему. Иначе говоря, он не признает никакой модели человечества, выходящей за рамки того положения человека, какое может быть выведено из анализа различных исторических ситуаций. Человек формирует себя сам, причем тем больше, чем больше удаляется он от священного, чем полнее десакрализует мир. Священное - это главное препятствие на пути к его свободе. Он станет самим собой лишь тогда, когда вытравит из себя все мистическое. И он станет действительно свободным лишь тогда, когда убьет последнего бога.

Мы не намерены оспаривать здесь эту философскую концепцию, ограничимся лишь констатацией того, что в конечном счете современный нерелигиозный человек принимает для себя трагическую ситуацию и что его выбор способа бытия не лишен величия. Однако нерелигиозный человек происходит от homo religiosus, и хочет он того или нет, он - его творение, он создан благодаря ситуациям, которые принимали для себя его предки. В общем - он продукт процесса обмирщения. Подобно тому, как "Природа" стала результатом последовательного разрушения священности Космоса, творения Богов, мирской человек есть результат разрушения священности человеческого существования. Это предполагает, что нерелигиозный человек сформировался в противопоставлении своему предшественнику, стремясь "вытравить" из себя всякую религиозность, всякие сверхчеловеческие значимости. Он осознает себя самим собой в той мере, в какой ему удается "освободиться", "очиститься" от "предрассудков" своих предков. Иначе говоря, мирской человек, желает он того или нет, несет на себе печать поведения религиозного человека, из которой выхолощена, однако, религиозная значимость. Чтобы он ни делал, он - наследник своих предков. Он не может полностью сокрушить свое прошлое, так как сам является его продуктом. Он весь состоит из серии отрицаний и отказов, но его все еще преследуют реальности, от которых он отрекся. Чтобы построить собственный мир, он разрушил святость мира, в котором жили его предки; чтобы достичь этого, он должен был пойти наперекор поведению, принятому до него, он постоянно отрицает это поведение, но оно готово проявиться в гой или иной форме из самых сокровенных глубин его души.

Как мы уже отмечали, нерелигиозный человек в чистом виде представляет собой довольно редкий феномен даже в самых обмирщенных современных обществах. Большинство "неверующих" ведут себя еще религиозно, хотя сами и не осознают этого. И речь не идет только о множестве "пережитков" и "табу" у современного человека; все они имеют магико-религиозную структуру и происхождение. Но современный человек, чувствующий и объявляющий себя неверующим, обладает всей скрытой мифологией, а также множеством деградировавших обрядов. Как мы уже отмечали, празднества по случаю Нового Года или переезд в новый дом, даже имеющие светский характер, заключают в себе структуру обряда обновления. То же относится и к празднествам по случаю бракосочетания, рождения ребенка, получения новой должности, выхода на новую ступень социальной иерархии и т.п.

Понадобилась бы целая отдельная книга, чтобы описать мифы современного человека, скрытую мифологию в милых его сердцу зрелищах, в книгах, что он читает. Кино, эта "фабрика снов", заимствует и эксплуатирует бесчисленные мифологические мотивы: борьба Героя с Чудовищем, битвы и посвятительные испытания, примерные образы и картины ("Девушка", "Герой", "Райский пейзаж", "Ад" и т.п.). Даже чтение выполняет мифологическую функцию: не только потому, что оно заменяет пересказывание мифов, имевшее место в древних обществах, а также устный фольклор, сохранившийся до наших дней в сельских общинах Европы, но прежде всего потому, что, подобно мифу, позволяет человеку "выйти из Времени". "Убиваем" ли мы время, читая детективный роман, погружаемся ли в иные временные измерения, представленные в любом романе, мы благодаря чтению вырываемся из нашего собственного течения времени, переносимся в другие ритмы, переживаем другую "историю".

Подавляющее большинство "неверующих", прямо говоря, не свободны от религиозного поведения, теологии и мифологии. Иногда они завалены ворохом магико-религиозных представлений, искаженных до карикатурного состояния, а потому и плохо узнаваемых. Процесс разрушения святости человеческого бытия не раз приводил к возникновению гибридных форм дешевой магии с обезьяньей религией. Мы не думаем о бесчисленных "микрорелигиях", которыми кишат все современные города, о церквах, о сектах, о псевдооккультных, неоспиритуалистических или так называемых "герметичных" школах, хотя все эти явления относятся к сфере религии, даже если почти во всех случаях речь идет о нелепых разновидностях псевдоморфоза. Мы не намекали также на различные политические течения и социальные пророчества, хотя легко обнаруживается их мифологическая структура и религиозный фанатизм. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить мифологическую структуру коммунизма и его эсхатологический смысл. Маркс заимствует и развивает один из самых великих эсхатологических мифов азиатско-средиземноморского региона, а именно: искупительную роль Иисуса Христа ("избранник", "помазанник", "невинный", "посланец"; ср. в наши дни - пролетариат), чьи страдания были призваны изменить онтологический статус мира. В самом деле, бесклассовое общество Маркса и постепенное исчезновение исторических антагонизмов точно повторяют миф о Золотом Веке, который, согласно многим традиционным верованиям, знаменует начало и конец Истории. Маркс обогатил этот древний миф всей мессианской идеологией иудео-христианства: с одной стороны, это роль проповедника, приписываемая пролетариату, и его избавительная миссия, с другой - последняя борьба Добра и Зла, в которой без труда узнается апокалиптический конфликт Христа с Антихристом, и окончательная победа Добра. Знаменательно также и то, что Маркс разделяет эсхатологическую надежду иудео-христианства об абсолютном конце Истории, Он отличается в этом от других философов-историцистов (например, от Кроче и Ортеги-и-Гасета), для которых антагонизмы в Истории неотделимы от сущности человека и никогда не смогут быть полностью устранены. Но не только в "микрорелигиях" и в политических мистификациях обнаруживается замаскированное и деформированное религиозное поведение: оно проявляется также в некоторых движениях, чистосердечно объявляющих себя светскими, более того, иногда даже антирелигиозными. Так, в идеологиях нудизма или движения за абсолютную сексуальную свободу можно обнаружить следы "ностальгии по Раю", стремление вновь обрести райскую жизнь, ту, что была до изгнания человека на Землю, когда не существовало греха и не было разрыва между блаженствами тела и души. Интересно отметить также, насколько устойчивы сценарии инициации во многих поступках и действиях современного нерелигиозного человека. Оставим в стороне ситуации, в которых еще сохранился, пусть и в деформированном виде, какой-то тип посвящения, например войну, и в первую очередь одиночные бои (особенно воздушные дуэли), подвиги, предполагающие "испытания", сравнимые с традиционными военными посвящениями, даже если современные воины и отдают себе отчет в глубокой значимости этих "испытаний" и не извлекают никакой пользы из посвятительской ценности. Но даже некоторые вполне современные методы, такие, как психоанализ, сохраняют еще посвятительскую канву. Пациенту предлагается погрузиться как можно глубже в самого себя и пережить свое прошлое, вновь пережить события, ставшие причиной заболевания. С формальной точки зрения эта опасная операция напоминает погружение в "Ад" к лярвам во время посвящения и бои с "чудовищами". Подобно тому, как посвящаемый должен выйти с победой из этих испытаний, "умереть" и "воскреснуть", чтобы достичь вполне ответственного и открытого к духовным ценностям существования, современный пациент психоаналитиков должен преодолеть собственное "бессознательное", где кишат лярвы и чудовища, чтобы обрести здоровье, психологическую целостность и мир культурных ценностей.

Посвящение настолько тесно связано со способом человеческого бытия, что значительное число поступков и действий, совершаемых современным человеком, все еще повторяет сценарии посвящения. Неоднократно "борьба с жизнью", "испытания" и "трудности", выпадающие на долю каждого в его творческой или профессиональной жизни, воспроизводят в некотором смысле посвятительные испытания. Ведь именно "ударами", "страданиями", "пытками" морального или даже физического свойства, молодой человек "испытывает" себя, познает свои возможности, осознает свои силы и, наконец, становится самим собой, духовно взрослым, способным к созиданию (речь идет, разумеется, о духовности в современном смысле слова). Ведь вся человеческая жизнь представляет собой последовательную цепь испытаний, многократно повторяющийся опыт "смерти" и "воскресения". Вот почему в религиозном понимании существование основано на посвящении; более того, можно даже сказать, что само человеческое существование в той мере, в какой оно реализуется, есть посвящение. Таким образом, большинство "неверующих" живут под влиянием псевдорелигий и деформированных мифологий. И в этом нет ничего удивительного, так как мирской человек - потомок homo religiosus; он не может уничтожить свою собственную историю, т.е. поступки своих религиозных предков, которые сделали его таким, каков он сегодня. Более того, значительная часть его жизнедеятельности осуществляется под воздействием импульсов, исходящих из самых сокровенных глубин его существа, из области, называемой бессознательным. Полностью рациональный человек - это абстракция; его нет в реальной жизни. Всякое человеческое существо характеризуется, с одной стороны, сознательной деятельностью, а с другой - иррациональным опытом. Однако по содержанию и структуре бессознательное обнаруживает удивительные аналогии с мифологическими образами и картинами. Мы не хотим сказать, что мифы - это "продукт" бессознательного, т.к. сама суть мифа в том, что он обнаруживается именно как миф и провозглашает, что нечто проявилось примерным образом. Миф является "продуктом" бессознательного ровно настолько, насколько Мадам Бовари есть "продукт" адюльтера.

Напротив, содержание и структура бессознательного являются результатом бытийных ситуаций, имевших место в незапамятные времена, особенно критических ситуаций. Именно поэтому бессознательное обладает некой религиозной аурой. Всякий кризис бытия каждый раз ставит под сомнение как реальность Мира, так и присутствие человека в Мире: в общем, кризис бытия имеет "религиозный" характер, так как на древнем уровне культуры бытие отождествляется со священным. Как мы уже видели, в основе Мира лежит опыт познания священного, и даже самая примитивная религия - это прежде всего онтология. Иначе говоря, поскольку бессознательное является результатом бесчисленных опытов познания бытия, оно не может не походить на различные религиозные вселенные. Ведь религия - это пример разрешения всякого кризиса бытия, и не только потому, что она предполагает бесконечную повторяемость, но еще и потому, что она будто бы имеет истоки в высшем мире и, следовательно, расценивается как откровение, ниспосланное из другого, сверхчеловеческого мира. Религиозное решение не только способно разрешить кризис, оно делает существование "открытым" к особым ценностям, непреходящим и всеобщим, позволяющим человеку подняться над личными жизненными проблемами и в конечном итоге войти в мир духовного.

Мы не можем подробно рассмотреть здесь все последствия этой связи между содержанием и структурой бессознательного с одной стороны и религиозными ценностями с другой. Нам нужно было лишь наметить эту связь, чтобы показать, в каком смысле можно говорить о том, что даже искренне неверующий человек в самой сокровенной глубине своего существа приемлет религиозно значимое поведение. Но "частные мифологии" современного человека, его сновидения, мечтания, видения и т.п. не способны подняться до мифов и достичь их онтологической значимости, так как они не являются достоянием общего человека и не преобразуют частную ситуацию в примерную. То же самое можно сказать и о беспокойствах современного человека. Опыт, получаемый им из сновидений или видений, хоть и является "религиозным" с формальной точки зрения, не образует Weltanschauung, как у homo religiosus, и не составляет основу поведения. Всего лишь один пример позволит нам лучше понять различия между этими двумя категориями опытов. Бессознательная деятельность современного человека без конца предоставляет ему бесчисленное множество символов, и каждый из них несет какое-то послание, сообщает о какой-то миссии, которую предстоит выполнить, чтобы обеспечить равновесие психики или ее восстановление. Как мы видели, символ не только делает Мир "открытым", но и помогает религиозному человеку достичь универсальных ценностей. Именно благодаря символам человек поднимается над частной ситуацией и "открывает" для себя общее и универсальное. Символы пробуждают индивидуальный опыт и переводят его в ранг духовных актов, в область метафизического познания Мира. Созерцая любое дерево - символ Древа Мира и образ Космической жизни,- человек до современных обществ был способен выйти к высшей духовности: понимая значения символа, он мог приобщиться к жизни во всеобщем. Благодаря религии и заключенной в ней идеологии, человек мог воспользоваться своим индивидуальным опытом и открыть для себя всеобщее. Образ Дерева достаточно часто еще возникает в мире воображения современного неверующего человека, он представляет собой шифрограмму его внутреннего мира, драмы, разыгрывающейся в его бессознательном, затрагивающей всю его психологическую жизнь в целом и происходящей из его собственного опыта. Однако Дерево как символ не пробуждает полностью сознание человека и не делает его "открытым" к всеобщему: нельзя сказать, что оно полностью выполняет свою функцию. Оно лишь отчасти "вызволяет" человека из той ситуации, в которой он находится, позволяет ему, например, погасить внутренний кризис и вновь обрести утраченное на какое-то время душевное равновесие. Но оно не возвышает его до уровня духовности и не может открыть ему какую-либо структуру реального.

Как нам представляется, этого примера достаточно для того, чтобы показать, каким образом деятельность бессознательного подпитывает неверующего человека современных обществ, помогает ему, не подводя его, однако, к собственно религиозному видению и познанию мира. Бессознательное предлагает решение проблем его собственного бытия и в этом смысле выполняет функцию религии, ведь прежде чем сделать существование способным к созданию ценностей, религия обеспечивает его целостность. В некотором смысле даже можно утверждать, что и у тех наших современников, которые объявляют себя неверующими, религия и мифология "скрыты" в глубине подсознания. Это означает также, что возможность вновь приобщиться к религиозному опыту жизни все еще жива в недрах их "Я". Если подойти к этому явлению с позиций иудео-христианства, то можно также сказать, что отказ от религии равноценен новому "падению" человека, что неверующий человек утратил способность сознательно жить в религии, т. е. понимать и разделять ее. Но в глубине своего существа человек все еще хранит Память о ней, точно так же, как и после первого "падения". Его предок, первый человек Адам, даже духовно ослепленный, все же сохранил в себе разум, позволивший ему отыскать следы Бога, а они видны в этом Мире. После первого "падения" религиозность опустилась до уровня разорванного сознания, после второго она упала еще ниже, в бездны бессознательного; она была "забыта". Этим завершаются размышления историка религий. Этим открывается проблематика философов, психологов, а также теологов.

краткая библиография:
Allcroft A. H. "The Circle and the Cross", I-II, Londres, 1927-1930
Comaraswamy A. K. "Symbolism of the Dome" (Indian Historical Quarterly XIV, 1938)
Comaraswamy A.K. "Time and Eternity" Ascona 1947
Guillandre J. "La Droite et la Gauche dans les pèemes homériques", Paris 1941
Corbin H. "Le Temps cyclique dans le mazdeisme et dans l'ismáélisme", Eranos-Jahrbuch XX, 1952

Уже давно замечено, что обряды перехода играют значительную роль в жизни религиозного человека.¹ Разумеется, самым ярким примером обряда перехода является посвящение по достижении половой зрелости, переход из одной возрастной категории в другую (от детства или юношества к зрелости). Но к обрядам перехода могут быть отнесены также и те, что совершаются при рождении, бракосочетании, смерти. Можно сказать, что в каждом из этих случаев речь идет о неком посвящении, так как во всех случаях происходит коренная перемена онтологического состояния или общественного статуса. Новорожденный ребенок обладает лишь физической сущностью; он еще не признан семьей и не принят в общество. Статус "живущего" ему придают обряды, совершаемые сразу же после родов; только благодаря этим обрядам он включается в сообщество живущих.

Бракосочетание - это тоже один из случаев перехода из одной социорелигиозной группы в другую. Молодой муж выходит из состава холостяков и попадает с этого момента в категорию "глав семьи". Всякое бракосочетание таит в себе некоторое напряжение и опасность; оно способно вызвать кризис, поэтому совершается через обряд перехода. Греки называли бракосочетание словом telos, освящение, а брачный ритуал напоминал мистерии.

Что касается смерти, то здесь мы наблюдаем значительно более сложные обряды, ведь речь идет не о каком-то "естественном явлении" (жизнь или душа покидает тело), а об одновременном изменении как онтологического состояния, так и общественного положения: умирающий должен пройти через ряд испытаний, от которых зависит его загробная судьба, но кроме этого он должен быть принят сообществом мертвых и признан как один из них. У некоторых народов лишь ритуальное погребение является свидетельством смерти: тот, кто не был похоронен так, как требует обычай, не считается мертвым. У других народов смерть кого-либо признается действительной только после совершения погребальных церемоний или после того, как душа усопшего была ритуально введена в новое жилище, в иной мир, и была принята там сообществом мертвых.

Для нерелигиозного человека рождение, брак, смерть представляют собой всего лишь события, затрагивающие жизнь конкретного индивида и его семьи; реже, если речь идет о политических или государственных деятелях, они становятся фактами, имеющими общественную значимость. С точки зрения нерелигиозного восприятия бытия, все эти переходы утратили ритуальный характер; они не означают более ничего кроме конкретного акта рождения, смерти, официально признанного брачного союза. Добавим, однако, что воинствующий атеистический опыт всей жизни встречается в чистом виде довольно редко даже в наиболее обмирщенных обществах. Возможно, что такой абсолютно нерелигиозный опыт получит большее распространение в более или менее отдаленном будущем; но сегодня он еще встречается нечасто. В светском обществе мы прежде всего сталкиваемся с полным лишением священности актов смерти, бракосочетания, рождения, но, как мы вскоре покажем, там сохраняются смутные воспоминания и ностальгия о низвергнутом религиозном поведении.

Что касается собственно ритуалов посвящения - инициации, то необходимо прежде всего провести грань между посвящениями по случаю достижения зрелости (возрастными посвящениями) и церемониями вступления в какой-либо тайный союз: наиболее существенное различие заключается в том, что все подростки должны пройти возрастные посвящения, в то время как тайные общества доступны лишь определенному кругу взрослых.

Представляется, что инициации по случаю зрелости были введены в более древние времена, чем посвящения в тайные союзы: они получили более широкое распространение и отмечаются на самых архаических уровнях развития культуры, например у австралийцев и жителей Огненной Земли. Мы не собираемся описывать здесь церемонии инициации во всей их полноте и сложности. Единственное, что нас интересует, это то, что, начиная с древнейших стадий развития культуры, посвящение играет основополагающую роль в религиозном формировании человека, особенно если оно состоит в изменении онтологического состояния неофита. Этот факт представляется нам весьма важным для понимания религиозного человека: он показывает нам, что человек первобытных обществ не считал себя "завершенным", пока находился на "данном" ему естественном уровне существования: чтобы стать человеком в полном смысле слова, он должен был умереть в этой первой (естественной) жизни и возродиться в иной жизни более высокого уровня, религиозной и цивилизованной.

Иначе говоря, первобытный человек помещает свой идеал человечества в плоскость сверхчеловеческого. В его понимании: 1) полностью человеком становятся лишь тогда, когда превосходят и в некотором смысле низвергают "естественное" человеческое состояние, ведь посвящение сводится в конечном итоге к парадоксальному [сверхъестественному опыту смерти, воскресения и второго рождения; 2) обряды посвящения, предполагающие всякие испытания, символические смерть и воскресение, были введены богами, героями-основателями цивилизаций или мифическими Предками; следовательно, эти обряды имеют сверхчеловеческое происхождение и, выполняя их, неофит имитирует сверхчеловеческие божественные действия. Следует запомнить, что религиозный человек не желает быть таким, каким он является на естественном уровне, он стремится сделаться таким, каким видится ему идеал, открываемый мифами. Первобытный человек стремится достичь некого религиозного человеческого идеала , и уже в этом стремлении содержатся зародыши всех этик, разрабатывавшихся впоследствии в развитых обществах. Конечно, в современных нерелигиозных обществах посвящение как религиозный акт более не существует. Но, как мы увидим ниже, patterns посвящения все еще живы, хотя и сильно обмирщены в нашем современном мире.

Посвящение обычно включает тройное откровение: священного, смерти и сексуальности.² Все три вида опыта у ребенка отсутствуют; посвященный узнает о них, принимает их и включает в структуру своей новой личности. Добавим, кстати, что неофит, умирая в своей детской мирской невозобновляемой жизни для того, чтобы возродиться в новом, освященном, воскресает и для нового способа бытия, делающего возможным познание . Посвященный - это не только "новорожденный" или "воскресший"; он человек, который знает ; ему открыты тайны, известны откровения метафизического порядка. Обучаясь в глубине джунглей, он познает священные тайны: мифы о богах и происхождении мира, истинные имена богов, назначение и происхождение ритуального инструментария, используемого во время церемоний посвящения (bull-roarers, кремневые ножи для обряда обрезания и т.п.). Посвящение равноценно духовному возмужанию; оглядываясь на всю религиозную историю человечества, мы постоянно встречаем эту идею: посвященный, тот, кто узнал тайны, т. е. тот, кто знает.

Церемония повсюду начинается с того, что неофита забирают из семьи и уводят в глушь леса. Уже в этом присутствует символ Смерти: лес, джунгли, мрак символизируют "потусторонность", "Ад". У некоторых народов считается, что за кандидатами в посвящение приходит тигр и уносит их на спине в джунгли: зверь олицетворяет мифического Предка, Хозяина посвящения, который отправляет юношей в ад. У других народов бытует поверье, что неофит поглощается чудовищем, в брюхе которого царит космическая ночь - зачаточный мир как в плане космическом, так и в плане человеческой жизни. Во многих районах в глухих джунглях возводят специальную хижину для посвящения. В ней юные кандидаты проходят часть испытаний и обучаются секретным традициям племени. Таким образом, посвятительная хижина символизирует утробу матери.³

Смерть неофита означает возврат в эмбриональное состояние не только в смысле физиологическом, но и космологическом; зародышевое состояние равноценно временному возврату к состоянию доформенному, докосмическому.

Другие ритуалы высвечивают символизм посвятительной смерти. У некоторых народов кандидатов кладут в свежевырытые могилы, или закапывают в землю, или заваливают сухими ветвями. Юноши лежат недвижимо, подобно мертвым. Иногда их натирают белым порошком, чтобы сделать похожими на привидения. Неофиты, впрочем, и имитируют поведение привидении: они не дотрагиваются до пищи руками, а хватают ее непосредственно зубами - считается, что именно таким образом едят души умерших. И наконец, пытки, которым они подвергаются, кроме всего прочего имеют и следующие значения: мучая и калеча неофита, соплеменники считают, что его режут на части, мучают, варят и жарят демоны - хозяева посвящения, т. е. мифические Предки. Физические страдания, причиняемые неофиту, как бы приводят его к положению того, кого "пожирал" демон-зверь, разрывал зубами на куски и переваривал в своем брюхе монстр посвящения. Нанесение увечий (вырывание зубов, отрубание пальцев и т. п.) также заряжено символизмом смерти. Большинство увечий связано с лунными божествами. Ведь Луна периодически исчезает, умирает, чтобы возродиться через три дня. Лунный символизм подчеркивает, что смерть - это первейшее условие всякого мистического возрождения.

Кроме специфических операций, таких, как обрезание и субинцизия⁴ и нанесение увечий посвящения, существуют и другие внешние знаки смерти и воскрешения: татуировка и скарификация⁵. Что касается символизма мистического возрождения, то он предстает в самых разнообразных формах. Кандидаты получают новые имена, которые становятся их настоящими именами. У некоторых племен считается, что после посвящения молодые люди забывают все из их прошлой жизни. Сразу же после посвящения их кормят, как маленьких детей, водят за руку и обучают, как нужно себя вести. Обычно, пока они содержатся в глубине джунглей, их обучают новому языку или, по крайней мере, новым секретным словам, которые доступны только посвященным. Как мы видим, с посвящением все начинается заново. Иногда символизм второго рождения выражается в конкретных жестах. У некоторых народов банту процедуре обрезания предшествует церемония, известная под названием "новое рождение".⁶ Отец мальчика приносит в жертву барана и через три дня завертывает ребенка в оболочку желудка, а затем в шкуру животного. Но прежде чем его завернут, ребенок должен подняться в кровати и кричать, как новорожденный. Затем три дня он остается запеленутым в шкуру. У того же народа умерших хоронят в специфической мифической позе, завернутыми в шкуру барана. Ритуальное надевание шкуры животного отмечается, впрочем, и в высокоразвитых цивилизациях (Индия, Древний Египет).

В сценариях инициации символизм рождения почти всегда соседствует с символизмом Смерти. В контексте посвящения смерть означает преодоление мирского, неосвященного состояния, свойственного естественному человеку, не знающему священного, слепому к Разуму. Таинство посвящения шаг за шагом приоткрывает перед неофитом истинные изменения существования, вводя его в мир священного и обязывая взять на себя ответственность быть человеком. Подчеркнем следующий важный, на наш взгляд, факт: в первобытных обществах доступ к духовности передается символизмом Смерти и нового рождения.

Обряды вступления в общества мужчин применяют те же испытания и разворачиваются по тем же сценариям, что и инициации. Однако, как мы уже отмечали, принадлежность к мужским братствам предполагает некоторый отбор: не все, кто выдержал инициацию по случаю достижения половой зрелости, становятся членами тайных обществ, хотя стремятся к этому все.⁷

Приведем лишь один пример: у африканских племен мандиа и банда есть секретное общество, известное под названием Нгакола (Ngakola). Миф, рассказываемый неофитам, повествует о чудовище Нгаколе, который якобы был способен пожирать людей, а затем отрыгивать их обновленными. В соответствии с этим мифом неофита заводят в хижину, символизирующую тело чудовища. Там он слышит мрачный голос Нгаколы; его секут плетьми и мучают, говоря при этом, что он "входит в чрево Нгаколы", что его пожирает чудовище. После того как неофит подвергнут и другим испытаниям, ему объявляют, что наконец чудовище возвращает его.⁸

Обнаруживаемый здесь символизм смерти в чреве чудовища играет чрезвычайно важную роль в посвящениях по достижении половой зрелости. Подчеркнем еще раз, что обряды посвящения в какое-либо тайное братство соответствуют во всех деталях инициа-циям по достижении половой зрелости: затворничество, пытки, посвятительные испытания, смерть и воскресение, наречение новыми именами, обучение тайному языку и т.п.

Существуют и женские посвящения. Не следует полагать, что в инициациях и таинствах, предназначенных для женщин, мы найдем тот же символизм, или, точнее, те же символические выражения, что и в мужских посвящениях и братствах. Однако один общий элемент обнаруживается весьма легко: в основе всех этих обрядов и таинств лежит глубокий религиозный опыт. Стержнем обрядов посвящения как по случаю достижения девушкой половой зрелости, так и при вступлении в тайное общество женщин (Weiberbund) является доступ к священному, которое заключено в самом состоянии - быть женщиной.

Посвящение осуществляется с наступлением первой менструации. Этот физиологический симптом является сигналом, по которому девушку вырывают из привычного ей мира; ее немедленно изолируют от общества. Девушку либо заточают в специальную хижину, либо уводят в джунгли, либо помещают в темный угол жилища. Она принимает особую весьма неудобную позу и старается избегать солнечных лучей; никто не должен к ней прикасаться. Девушка одевается в специальную одежду либо имеет особый знак, цвет которого специально назначается ей; она должна питаться сырыми продуктами.

Изоляция и заточение в темную хижину в джунглях напоминают нам символизм смерти при посвящении мальчиков, которых также уводили в лес и помещали в шалаши. Отличие состоит в том, что с девушками эта процедура проводится сразу же после первой менструации, т. е. индивидуально, а с юношами - коллективно. Различие объясняется физиологическими особенностями и означает для девушек конец детства. Однако из девушек нередко образуются группы, и тогда их посвящения проводятся коллективно под руководством старух-воспитательниц. Что касается Weiberbünde⁹ то они всегда связаны с таинством рождения и плодовитости. Таинство родов, т.е. познание женщиной того, что она является творцом жизни, представляет собой религиозный опыт, который невозможно передать в терминах опыта мужского. Отсюда понятно, почему роды сопровождались тайными женскими обрядами и превращались иногда в настоящие мистерии. Следы таких мистерий сохранились еще даже в Европе.¹⁰

Как и у мужчин, мы встречаем у женщин различные и многообразные формы ассоциаций, где секреты и тайны последовательно возрастают. Сначала происходят общие посвящения, через которые должна пройти каждая девочка, каждая невеста, затем возникают Weiberbunde. И наконец образуются женские тайные ассоциации, подобные тем, что существуют в Африке, так называемые группы Menades, образовавшиеся в период античности. Известно, что женские тайные общества существовали очень долго.

Символизм и ритуалы, имитирующие пожирание человека чудовищем, занимают значительное место как в посвящениях, так и в героических мифах, а также в мифах о Смерти. Символизм возврата в утробу всегда имеет космологическую значимость. Символически весь мир вместе с неофитом возвращается в космическую Ночь, чтобы быть сотворенным заново, т.е. чтобы возродиться. Как мы уже отмечали (см. гл. II), космологические мифы рассказываются в терапевтических целях. Чтобы вылечить больного, нужно заставить его родиться заново, а архетипической моделью рождения является космогония. Нужно сокрушить сотворенное во Времени и вернуться к тому мигу зари, который предшествовал Сотворению; в человеческом плане можно сказать, что человек должен вернуться к "чистому листу" бытия, к абсолютному началу, когда ничто еще не было замарано, ничто не испорчено.

Влезть в чрево чудовища, быть символически "проглоченным" или заточенным в посвятительную хижину - все это равноценно возврату к бесформенной первичности, к космической ночи. Выбраться из чрева, из темной хижины или посвятительной "могилы" значит повторить примерное возвращение к стадии Хаоса, чтобы вновь оказалась возможной космогония, иначе говоря, чтобы подготовить новое рождение. Возврат к Хаосу бывал иногда почти буквальным; например, в случаях посвятительных болезней будущих шаманов, которые нередко расценивались как настоящие умопомешательства. В самом деле, в этих случаях отмечался полный душевный кризис, приводивший иногда к разрушению личности.¹¹ "Психический хаос" - это знак того, что человек находится в состоянии "разложения" и что вот-вот должна возникнуть новая личность.

Можно понять, почему одна и та же схема посвящения - страдания, смерть, воскресение (возрождение) - обнаруживается во всех мистериях, как в обрядах по случаю достижения половой зрелости, так и в церемонии посвящения в члены тайных обществ, почему тот же сценарий открывается нам в потрясающих интимных опытах, предшествующих признанию у того или иного человека мистического дара (у первобытных людей "посвятительские болезни" будущих шаманов). Человек первобытных обществ стремился победить смерть превращением ее в обряд перехода. Иначе говоря, для первобытных людей умирание происходит в чем-то совсем не главном; человек умирает в основном для мирской жизни. Короче говоря, смерть начинает восприниматься как высшее посвящение, как начало нового духовного существования. Более того, зарождение, смерть и воскресение (возрождение) понимались как три момента одного таинства, и все духовные усилия древнего человека были направлены на то, чтобы показать, что между этими моментами не должно быть разрыва. Нельзя остановиться в одном из этих трех моментов. Движение, воспроизведение продолжаются бесконечно. И человек неустанно повторяет акт космогонии; только это приносит ему уверенность, что он действительно что-то делает, например ребенка или дом, или готовится к духовной миссии. Вот почему в обрядах посвящения мы всегда обнаруживаем космогоническую значимость.

примечания
   ¹   См. : Arnold Van Gennep, Les Rites de passage (Paris, 1909). ^{в текст
   2}   Обо всем этом смотри подробнее: M. Eliade, Mythes, rêves et mystères, p. 254 sq; id. Naissances mystiques. Essai sur quelques types d'initiation (Gallimard, 1959). ^{в текст
   3}   R. Thunroald, (Eranos-Jahrbuch, VII, 1940, pp. 321 - 398), p. 393. ^{в текст
   4}   ритуальное разрезание уретры мужского полового органа вдоль от начала до конца, распространенное у некоторых австралийских племен [прим. пер.] ^{в текст
   5}   лат. scarifico: царапаю. Ритуальные нарезы на коже. [прим. пер.] ^{в текст
   6}   M. Canney, (Man, Julliet 1939, n 91), pp. 104 - 105. ^{в текст
   7}   Ср.: H. Schurtz, Altersklassen und Männerbünde (Berlin 1902); O. Höfier. Geheimmbunde der Germanen, I (Francfort-sur-le-Main, 1934); R. Wolfram, Schwerttanz und Männerbund, I - III (Cassel, 1936 sq.; W. E. Peuckert, Geheinkulte (Heiddberg, 1951). ^{в текст
   8}   E. Andersson, Contribution a t'ethnographic des Kuta, I (Uppsala, 1953), p. 264 sq. ^{в текст
   9}   нем. общества женщин [прим. пер.] ^{в текст
   10}   Ср.: R. Wolfram, (Zeitschrift für Volkskunde, 42, 1933, p. 143 sq). ^{в текст
   11}   Ср.: M. Eliade, Le Chamanisme, p. 36 sq. ^{в текст}

Конечная цель историка религий - понять и объяснить другим поведение homo religiosus, характер его мышления. И это далеко не всегда легко. В современном мире религия как форма жизни и Weltanschauung¹ смешивается с христианством. В лучшем случае западный образованный человек, предприняв некоторые усилия, может познакомиться с религиозным мировоззрением классической античности, а также с некоторыми великими восточными религиями, такими, как иудейство, конфуцианство или буддизм. Но даже такое весьма похвальное усилие в расширении горизонта религиозных познаний не поведет его слишком далеко. Даже с Грецией, Индией и Китаем западный интеллектуал не выйдет за сферу сложных и разработанных религий, располагающих обширной письменной священной литературой. Изучить часть этой священной литературы, ознакомиться с некоторыми теологиями и мифологиями классического мира или Востока еще недостаточно для того, чтобы проникнуть в мыслительную вселенную homo religiosus. На этих мифологиях и теологиях лежит печать длительной работы, проводившейся над ними разными образованными людьми. Даже в тех случаях, когда они не являются в буквальном смысле "Книжными религиями", подобными иудейству, зороастризму, христианству, исламу, они имеют свои священные писания (Индия, Китай) или, по меньшей мере, испытали на себе воздействие авторитетных авторов (например, Гомера в Греции).

Для того чтобы выйти в более широкое религиозное русло, полезно было бы познакомиться с фольклором европейских народов; в их верованиях, обычаях, отношении к жизни и смерти еще узнается тожество древних "религиозных ситуаций". Изучив современные европейские аграрные общества, можно понять религиозный мир аграриев эпохи неолита. В большинстве случаев обычаи и верования европейских крестьян представляют некоторое состояние более древней культуры, чем та, что мы обнаруживали в мифологии древней Греции.² Действительно, большинство сельских жителей Европы были обращены в христианскую веру более тысячи лет тому назад. Но и в свое христианство они сумели включить значительную часть их дохристианского религиозного наследия, идущего с времен глубокой древности. Было бы неточным полагать, что европейские крестьяне в силу этих причин не являются христианами. Однако следует признать, что их религиозность не сводится лишь к историческим формам христианства; она сохраняет какую-то космическую структуру, почти полностью отсутствующую в опыте христиан-горожан. Можно говорить о неком первичном, доисторическом христианстве. Обращаясь в христианство, европейские крестьяне включили в это новое верование космическую религию, которую они хранили с доисторических времен.

Но перед историком религий, стремящимся понять и объяснить всю совокупность бытийных ситуаций homo religiosus в целом, стоит более сложная проблема. Ведь человеческое общество уходит далеко за пределы земледельческих цивилизаций: это и настоящее "первобытное" общество, и пастухи-кочевники, и охотники, и народы, находящиеся еще на стадии мелкой охоты и сбора плодов. Чтобы постичь мыслительную вселенную homo religiosus, необходимо принять во внимание прежде всего мышление людей первобытных обществ. Однако их религиозное поведение представляется нам сегодня эксцентричным, если не откровенно отталкивающим. Во всяком случае, понять его довольно трудно. Но для того чтобы понять чуждую нам мыслительную вселенную, нет иного пути, как попытаться проникнуть вовнутрь нее, в самый центр, и уже оттуда выйти ко всем тем ценностям, которыми она управляет.

И как только мы ставим себя на место религиозного человека древнего мира, так сразу констатируем, что мир существует потому, что был сотворен богами, что само существование Мира о чем-то "хочет рассказать", что Мир не нем и не непроницаем, что он не есть нечто инертное, без цели и значения. Для религиозного человека космос "живет" и "говорит". Самая жизнь Космоса уже есть доказательство его святости, так как он был создан богами, и боги являются человеку через космическую жизнь.

Именно поэтому на определенной стадии развития цивилизации человек начинает осознавать себя как микрокосмос. Он - часть Сотворенного богами; иначе говоря, он обнаруживает в себе то "святое начало", которое он приписывает Космосу. Из этого следует, что его жизнь аналогична космической жизни, которая в свою очередь становится прообразом человеческого существования.

Вот несколько примеров. Мы уже видели, что бракосочетание расценивается как иерогамия Неба и Земли. Но у земледельцев отождествление Земли и Женщины еще более сложно. Женщина олицетворяет ниву, семена - semen virile, а сельскохозяйственные работы - супружеское совокупление. "Эта женщина пришла как земля: засевайте ее, мужчины, семенами", - гласит Атхарваведа (XIV, II, 14). "Ваши жены - это ваши поля", - говорит Коран (II, 225). Бесплодная царица стенает: "Я подобна полю, на котором ничего не растет!" И напротив, в одном из гимнов XII века дева Мария прославляется как terra nоn arabilis quaefructum parturit³.

Попытаемся понять бытийную ситуацию того, для кого все эти уподобления не просто идеи, а пережитый опыт. Очевидно, что для него жизнь имеет еще одно измерение: она присуща не только человеку, она еще и "космическая", так как имеет трансчеловеческую структуру. Ее можно определить как "открытое существование", ведь она не ограничена строго только человеческим способом бытия. (Впрочем, известно, что первобытный человек нередко переносит собственную модель в трансчеловеческую плоскость.) Существование homo religiosus особенно в первобытном обществе, "открыто" в Мир; в своей жизни религиозный человек никогда не бывает одинок, в нем живет часть Мира. Но мы не согласны с Гегелем, что первобытный человек "еще зарыт в Природу", еще не осознал себя как нечто отдельное от природы, как самого себя. Индус, обнимающий жену и провозглашающий при этом, что она - Земля, а он - Небо, полностью осознает человеческую сущность, как свою собственную, так и жены. Земледелец Австралии и Азии, называющий одной морфемой и фаллус и лопату, уподобляющий как и другие земледельцы, зерна семян semen virile⁴, прекрасно осознает, что лопата - это инструмент, который он смастерил сам, и что, обрабатывая поле, он совершает сельскую работу, предполагающую определенную гамму технических знаний. Иначе говоря, космический символизм добавляет новое значение какому-либо предмету или действию, без того, однако, чтобы посягать на их собственную непосредственную значимость. Существование, "открытое" в Мир, - это не неосознанное бытие, зарытое в Природу. "Открытость" в Мир делает религиозного человека способным познать себя, познавая Мир, и это познание ему дорого, потому что оно "религиозно", потому что касается Бытия.

Только что приведенный пример помогает нам понять перспективу, в которой находится человек первобытных обществ. Для него вся жизнь в целом может быть освящена. А средства освящения многочисленны и многообразны, но результат, как правило, всегда один: жизнь протекает в двух плоскостях - как человеческое существование и как составная часть трансчеловеческой жизни, жизни Космоса и богов. Есть основание полагать, что в очень далеком прошлом все человеческие органы, все физиологические акты, все жесты человека имели религиозное значение. Это вполне допустимо, ведь все поступки человека были уже совершены in illо tempore Богами или Героями-основателями цивилизаций. Они не только внедрили определенные виды работ, способы питания и любви, формы речевого общения и т.п., но даже жесты, которые, казалось бы, не имеют важного значения. В мифах австралийских караджери два Героя-основателя цивилизации приняли особую позу, чтобы помочиться. И караджери до сих пор копируют этот примерный жест.⁵ Нет смысла напоминать, что ничего подобного не происходит на уровне мирского опыта познания Жизни. Для нерелигиозного человека весь жизненный опыт, как в сфере секса, так и питания, труда и игры, лишен священности. Иначе говоря, все физиологические акты лишены духовной значимости и сведены, таким образом, к масштабу сугубо человеческих действий.

Помимо физиологических актов, расценивавшихся как действия, повторяющие божественные образцы, человеческие органы и их функции также приобретали религиозное значение и уподоблялись тем или иным космическим районам или явлениям. Мы уже рассматривали классический пример: уподобление женщины ниве или Матери-Земле, полового акта - иерогамии Неба и Земли и посеву.

Число подобных уподоблений человека Вселенной весьма значительно. Некоторые из них внедряются в наш разум как бы сами собой, например уподобление глаза Солнцу или глаз Солнцу и Луне, плеши на затылке - полной Луне, дыхания - дуновению ветра, костей - камням, волос - траве и т.п.

Но в истории религии встречаются и иные уподобления, предполагающие более сложный символизм, т. е. целую систему микро-макрокосмических соответствий. Таковы уподобления чрева или мат-ки пещере, кишечника - лабиринтам, дыхания - ткачеству, вен и артерий - Солнцу и Луне, позвоночника - Axis Mundi и т.п. Разумеется, все эти аналогии между частями человеческого тела и макрокосмосом не обнаруживаются у первобытных народов. Некоторые системы соответствий человек - Вселенная получили полное развитие лишь в великих цивилизациях (Индия, Китай, древний Ближний Восток, Центральная Америка). Тем не менее их истоки отмечаются уже и в первобытных цивилизациях, где мы встречаем чрезвычайно сложные системы антропокосмических уподоблений, свидетельствующие о неисчерпаемой способности человека к мудрствованиям. Взять хотя бы пример дагонов - древнего народа, жившего на территории Французской Западной Африки.⁶

Однако эти антропокосмические уподобления интересуют нас лишь постольку, поскольку они являются "шифрами" разных бытийных ситуаций. Мы говорили, что религиозный человек живет в "открытом" мире и что, с другой стороны, его бытие "открыто" в Мир. Это равносильно утверждению о том, что религиозный человек подвержен бесконечной серии опытов, которые могли бы быть определены как "космические". И эти опыты всегда имеют религиозный характер, так как Мир - священен. Чтобы понять их, необходимо вспомнить, что основные физиологические функции способны стать таинствами. Ведь существует же ритуальное потребление пищи, при этом сама пища получает различное значение в разных цивилизациях и религиях: продукты питания либо признаются священными, либо расцениваются как дар божий или как принесение в жертву тела богам (например, в Индии). Половая жизнь, как мы отмечали, также носит ритуальный характер, а следовательно, уподобляется как космическим явлениям (дождям, осеменению), так и божественным актам (иерогамии Неба и Земли). Иногда бракосочетание приобретает тройное значение: личностное, социальное и космическое. Например, у народа омаха деревня делится на две части, называемые соответственно "Небо" и "Земля". Браки возможны лишь между жителями разных половин селения, а каждый новый брак повторяет первичный hieros gamos - союз между Землей и Небом.⁷

Такие антропокосмические уподобления, и в первую очередь последовательное освящение физиологической жизни, сохранили жизненность даже в высокоразвитых религиях. Ограничимся одним лишь примером: брачным союзом как ритуалом. Вспомним, какой высокий авторитет приобретает этот союз в индийском тантризме.

Пример Индии блестяще показывает нам, как какой-либо психологический акт может превращаться в ритуал и как, пережив эпоху ритуалов, тот же акт приобретает значение "мистической техники".

Вспомним восклицание мужа в "Брихадараньяка упанишаде": "Я - Небо, Ты - Земля!" Эти слова произносятся вслед за тем, как жена изобразит из себя ведический жертвенник (VI, IV, 3). В тантризме же женщина перевоплощается в Prakriti (Природу) и космическую богиню Шакти, муж олицетворяет Шиву - Чистый Дух, неподвижный и светлый. Брачный союз (maithuna) - это прежде всего соединение двух принципов: Природа - Космическая Энергия и Дух. Один из тантрических текстов гласит: "Истинный брачный союз есть союз Верховной Шакти с Духом (atman): все другие - лишь плотские связи с женщинами" (Kularnava Tantra, V, 111 - 112). Речь идет уже не о физиологическом акте, а о неком мистическом ритуале; партнеры уже не просто люди, они "отвязаны" и свободны, как боги. И тантрические тексты постоянно подчеркивают, что речь идет о преобразовании плотского опыта. "Теми же актами, что бросают некоторых людей в Ад, где они горят милллионы лет, йог достигает вечного блаженства."⁸ Уже в "Брихадараньяка упанишаде" (V, XIV, 8) утверждается: "Тот, кто знает это, даже если его поступок походит на грех, чист, вечно молод и бессмертен". Иначе говоря, "тот, кто знает", обладает совершенно отличным от мирского опытом. То есть всякий человеческий опыт может быть преобразован и пережит в ином плане, трансчеловеческом.

Индийский пример продемонстрировал нам, какой степени "мистической" утонченности может достичь освящение органов физиологической жизни, освящение, наблюдаемое уже в полной мере на всех уровнях древней цивилизации. Добавим, что придание особой значимости половой жизни как способу участия в священном (в Индии - это способ достижения сверхчеловеческого состояния абсолютной свободы) влечет за собой и некоторые опасности. В той же Индии тантризм был причиной некоторых гнусных и отталкивающих церемоний. В других странах, в первобытных обществах ритуальные половые связи сопровождались самыми разнузданными оргиями. Тем не менее эти примеры с достаточной убедительностью показывают нам наличие опыта, полностью утраченного в современном обмирщенном обществе, опыта священной половой жизни.

примечания
   ¹   нем. мировоззрение [прим. пер.] ^{в текст
   2}   Это следует, например, из разысканий Леопольда Шмидта: Gestaltheiligkeit in bauerlichen Arbeitsmythos (Vienne, 1952) ^{в текст
   3}   лат. непаханая земля, принесшая плод [прим. пер.] ^{в текст
   4}   лат. мужское семя [прим. пер.] ^{в текст
   5}   Ср.: Ralph Riddington, (Oceania, III, 1932 - 1933), pp. 46 - 87. ^{в текст
   6}   См.: Marcel Griaule, Dieu d' Eau. Entretiens avec Ogotemmeli (Paris, 1948). ^{в текст
   7}   См.: Werner Müller, Die blaue Hütte (Wiesbaden, 1954), p. 115 sq. ^{в текст
   8}   См. тексты, приведенные в нашей книге: La Yoga. Immortalité et Liberté (Paris, 1954), pp. 264 - 395. ^{в текст}

Таким образом, женщина мистически уподобляется Земле; вынашивание ребенка представляется как вариация на человеческом уровне плодородия земли. Любой религиозный опыт, связанный с плодородием и рождением, имеет одну и ту же космическую структуру.

Священность женщины находится в прямой зависимости от святости Земли. Детородная способность женщины имеет космическую модель: образец Terra Mater, Всеобщая Genitrix¹ .

В некоторых религиях бытует представление о том, что Мать-Земля способна зачать сама, без помощи какого-либо праотца. Следы подобных древних представлений обнаруживаются еще и в мифах о партеногенезе средиземноморских богинь. У Гесиода Гея (Земля) выносила Ураноса, "существо, равное ей самой, способное накрыть ее всю" (Théogonie, 126 sq). Другие греческие богини также рождали без участия богов. В этом находит свое мифическое выражение представление о самодостаточности и плодородии Матери-Земли. Этим мифическим представлениям соответствуют верования о самопроизвольной способности женщины к деторождению и о ее религиозно-магических оккультных возможностях оказывать решающее воздействие на жизнь растений. Социальный и культурный феномен, известный под названием "матриархат", связан с открытием возможности культивирования съедобных растений, осуществлявшегося женщиной. Именно женщина первая начала культивировать растения, употребляемые в пищу. Вполне естественно, что она становится владелицей земель и урожаев. Религиозно-магический авторитет женщины и, как следствие, ее доминирующая роль в обществе имеют космическую модель: образ Матери-Земли. В других религиях космическое сотворение или по меньшей мере его завершение является результатом некой иерогамии между Богом-Небом и Матерью-Землей. Этот космогонический миф имеет довольно широкое распространение. Его можно встретить главным образом в Океании - от Индонезии до Микронезии, но также и в Азии, в Африке, в Северной и Южной Америке.²

Как мы видели, космогонический миф - это самый что ни на есть совершенный миф-модель, он являет собой образец для поведения человеческих существ. Именно поэтому бракосочетание людей расценивается как подражание космической иерогамии. "Я - Небо, - провозглашает муж в Брихадараньяка-унанищада (VI, IV, 20).- Ты - Земля!" Уже в Атхварваведе (XIX, II, 71) муж и жена уподобляются Небу и Земле. Дидона празднует свою свадьбу с Энеем³ во время страшной бури (L'Eneide, IV, 165 sq.), их брачный союз совпадает с союзом стихий; небо сжимает в объятиях свою супругу, ниспосылая необходимый для плодородия дождь. В Греции брачные ритуалы воспроизводили пример Зевса, тайно соединявшегося с Герой (Pausanias, II, XXXVI, 2). Как и следовало ожидать, божественный миф есть образцовая модель союза мужчины и женщины. Но есть и еще один аспект, который следует подчеркнуть: космическая структура брачного ритуала и сексуального поведения людей. Нерелигиозному человеку современных обществ трудно осознать этот космический и одновременно священный масштаб брачного союза. Но не нужно забывать, что для религиозного человека архаических обществ Мир представляется наполненным посланиями. Иногда эти послания предстают в зашифрованном виде, но для того и существуют мифы, чтобы помочь человеку их расшифровать. Как мы уже имели возможность увидеть, человеческий опыт во всей своей полноте может быть уподоблен Космической Жизни. Следовательно, он может быть освящен, ведь Космос - это высочайшее творение богов.

Ритуальная оргия, призванная способствовать урожаю, также, имеет божественный образец: иерогамию оплодотворяющего бога и Матери-Земли.⁴ Плодородие в сельском хозяйстве стимулируется безграничным сексуальным неистовством. С определенной точки зрения оргия олицетворяет хаос, царивший до Сотворения. Так, некоторые церемонии по случаю наступления Нового года, включают и оргиастические ритуалы; социальное "смешение", разврат и сатурналии символизируют возврат к аморфному состоянию, которое предшествовало Сотворению Мира. Когда речь идет о каком-либо "сотворении" по отношению к растительной жизни, этот космологически-ритуальный сценарий повторяется, так как новый урожай равноценен какому-то новому "Сотворению". Идея обновления, с которой мы встречались, рассматривая ритуалы празднования Нового года, когда речь шла одновременно об обновлении Времени и возрождении Мира, обнаруживается и в сценариях аграрных оргий. Здесь также оргия - это возврат в космическую Ночь, к доформенному, в "Воды" для того, чтобы обеспечить полное возрождение Жизни и, как следствие, плодородие Земли и тучность урожаев.

Как мы только что видели, мифы и ритуалы, посвященные Матери-Земле, выражают главным образом идеи плодородия и богатства. Речь идет, разумеется, о религиозных идеях, так как многочисленные аспекты универсальной плодовитости раскрывают, в конечном итоге, тайну деторождения, т. е. создания Жизни. Однако для религиозного человека появление Жизни - это центральная тайна Мира. Эта Жизнь "приходит" откуда-то, не из этого мира, чтобы затем покинуть мир и "уйти" за его пределы, продолжиться загадочным образом где-то в неизвестном месте, недосягаемом для большинства живущих на Земле. Человеческая жизнь не ощущается как короткое появление во Времени, между двумя небытиями; ей предшествует досуществование, и за ней следует послесуществование. Об этих двух внеземных этапах человеческой жизни известно сравнительно мало, но известно по меньшей мере то, что они существуют. Для религиозного человека смерть не является окончательным завершением жизни: смерть лишь иная форма человеческого существования.

Все это, впрочем, "зашифровано" в космических ритмах, и нужно лишь уметь расшифровать то, что "говорит" Космос своими многочисленными способами бытия, чтобы понять тайну Жизни. Но одно представляется очевидным: Космос - это живой организм, который периодически обновляется. Тайна неисчерпаемого проявления Жизни связана с ритмическим обновлением Космоса. Поэтому Космос воображается в виде гигантского дерева: способ существования Космоса, и в первую очередь его способность к бесконечному возрождению, символически уподобляются жизни дерева.

Уместно отметить тем не менее, что речь не идет о простом перенесении образа микрокосмического уровня на уровень макрокосмоса. Будучи "предметом природы", дерево не может раскрыть нам всю полноту космической жизни: на уровне мирского опыта способ его существования не покрывает способа существования Космоса во всей его полноте и сложности. На уровне мирского опыта растительная жизнь открывает лишь последовательность "рождений" и "умираний". И только религиозное видение Жизни позволяет "расшифровать" в ритме растительной жизни иные значения, и в первую очередь идеи возрождения, вечной молодости, здоровья, бессмертия. Религиозная идея абсолютной реальности символически выражена множеством и иных образов. Например, некоего "чудесного плода", который приносит одновременно и бессмертие, и всезнание, и всемогущество, т. е. плода, способного превратить человека в бога.

Образ дерева избран не только как символ Космоса, но и как способ выражения жизни, молодости, бессмертия, мудрости и знания. Наряду с Космическими Деревьями, такими, как Yggdrasil в германской мифологии, истории религии известны Деревья Жизни (например, в Месопотамии), Бессмертия (Азия, Ветхий Завет), Мудрости (Ветхий Завет), Молодости (Месопотамия, Индия, Иран) и т.п.⁵ Иначе говоря, дерево призвано выразить все то, что религиозный человек расценивает как абсолютно реальное и священное, т.е. то, что он знает о богах, о том, чем они обладают как боги, и что лишь очень редко становится доступно некоторым избранникам божьим - героям и полубогам. Вспомним также мифы о поисках бессмертия или вечной молодости. Мы видим, что и в них на первый план выведено дерево с золотыми плодами или чудесной листвой. Это дерево растет "за тридевять земель" (на самом деле в другом мире), его охраняют какие-то чудовища (грифы, драконы, змеи). Чтобы сорвать чудесные плоды, нужно сразиться с чудовищем и убить его, иначе говоря, выдержать некое испытание, являющееся посвящением в герои: победитель "путем насилия" приобретает сверхчеловеческие, чуть ли не божественнные свойства вечной молодости, непобедимости и всемогущества.

Эти символы Космического Дерева Бессмертия, или Познания с наибольшей силой и ясностью выражают то великое значение, какое придается религией растительности. Иначе говоря, священное дерево или священные растения обнаруживают какую-то структуру, не проявляющуюся у других конкретных типов растений. Как мы уже отмечали, именно священность раскрывает самые глубинные структуры Мира. Космос предстает в виде "шифра" только тогда, когда его наблюдают с позиций религии. Только религиозному человеку ритмы растительного мира открывают Таинства Жизни и Сотворения, обновления, вечной молодости и бессмертия. Можно даже сказать, что все деревья и растения, расцениваемые как священные (например, кустарник ashvatha в Индии), обязаны своим особым положением тому, что они воплощают архетип, примерный образ растительности в целом. С другой стороны, именно религиозная значимость растений заставляет людей выращивать их, ухаживать за ними. Как отмечают некоторые авторы, все растения, выращиваемые сегодня, первоначально считались священными.⁶

То, что мы называем любовью к растениям (например, когда весной растения пробуждаются от сна), восходит не к мирскому "натуралистическому" опыту. Напротив, в этом проявляется религиозный опыт возобновления (нового начала, нового сотворения) Мира, который и позволяет расценивать весну как воскрешение Природы. И в основе той значимости, какая придается религией весне, лежит Таинство периодического возрождения Космоса. Впрочем, в поклонении растениям важен зачастую не столько сам природный феномен весны и появления растительности, а знак, предвещающий космическую тайну. Вспомним об одном весеннем обряде: группы молодых людей обходят дома в деревне и показывают какую-нибудь зеленую ветвь, букетик цветов, птицу.⁷ Это знак неотвратимого воскрешения растительной жизни, свидетельство тому, что таинство свершилось, что весна вот-вот наступит. Большинство подобных обрядов совершаются до того, как проявляется "природный феномен" весны.

Напомним еще раз: для религиозного человека Природа никогда не бывает только чем-то "природным". Опыт познания Природы, полностью исключающий ее священность, начался сравнительно недавно. Причем он доступен лишь незначительной части современных людей. В первую очередь ученым. Для всех остальных Природа еще представляет и "очарование", и "таинство", и "величие", и в этом можно обнаружить следы прежних религиозных ценностей. Пожалуй, нет современного человека, пусть даже самого антирелигиозного, который остался бы бесчувственным к "прелестям" Природы. И речь не идет лишь о придаваемой Природе эстетической, спортивной или гигиенической значимости. Кроме всего этого, человек испытывает некое смутное не поддающееся определению чувство, в котором можно еще различить воспоминание об утратившем свою силу религиозном опыте.

Интересно показать на конкретном примере, как происходит изменение и разрушение религиозных ценностей, связанных с Природой. Мы старались найти такой пример в Китае, и вот почему: во-первых, в Китае, как и на Западе, лишение Природы священных свойств - дело образованного меньшинства; во-вторых, в Китае и на всем Дальнем Востоке этот процесс никогда не доводился до крайней степени. "Эстетическое созерцание" Природы еще сохраняет даже для наиболее скептически настроенных образованных людей некую религиозную значимость.

Известно, что начиная с XVII века в среде китайской интеллигенции стало модным устраивать мини-сады в больших плоских сосудах.⁸ В этих вазонах, наполненных водой, в центре возвышались скалы с карликовыми деревьями, цветами, а часто и миниатюрными макетами домов, пагод, мостов, с фигурками людей. Скалы назывались "Горой в миниатюре" на аннамском языке⁹ и "Искусственной горой" на сино-аннамском. Заметим, что сами названия уже свидетельствуют о неком космологическом значении: мы ведь видели, что гора - символ Вселенной.

Но эти миниатюрные сады, ставшие предметом особой любви эстетов, имели давнюю историю, даже предысторию, в которой отчетливо просматривается глубоко религиозное восприятие мира. Предшественниками этих садов были сосуды, наполненные ароматизированной водой, символизировавшей Море, а высокая крышка сосуда изображала Гору. Космическая структура этих предметов очевидна. В них просматривается и мистический элемент: Гора посреди Моря символизирует Остров Счастья, нечто подобное Раю, где живут Бессмертные тайпины. Речь идет, таким образом, о каком-то отдельном мире, мире в миниатюре; его устраивают у себя дома, чтобы приобщиться к его мистическим силам, представленным в концентрированном виде, чтобы путем медитаций войти в гармонию с этим Миром. Гора была испещрена гротами; следует отметить, что фольклор гротов играет важную роль в сооружении мини-садов. Гроты - это тайные уединения, пристанища Бессмертных тайпинов, места инициации. Они представляют собой райский мир, и именно поэтому вход туда затруднен (символизм "узкой двери", к которому мы вернемся в следующей главе).

Но весь этот комплекс (вода, дерево, гора, грот), игравший столь значительную роль в религии тайпинов, есть лишь развитие еще более древней религиозной идеи о совершенном уголке; совершенном потому, что, во-первых, в нем есть комплект: гора и водное пространство, а во-вторых, это место уединенное. Этот уголок совершенен еще и потому, что представляет в миниатюре одновременно и Мир и Рай - источник блаженства и страну Бессмертия. Однако совершенный пейзаж - гора и водное пространство - это не что иное, как "святое место" тех незапамятных времен, когда в Китае каждую весну юноши и девушки встречались, чтобы петь по очереди ритуальные песни и устраивать любовные поединки. Можно попробовать восстановить последовательное развитие значений этого первичного "святого места". В самые давние времена это было некое особо чтимое место, закрытый освященный мир, где юноши и девушки периодически собирались, чтобы приблизиться к таинствам Жиз-ни и космического плодородия. Тайпины заимствовали эту древнюю космологическую схему - гора и водное пространство - и развернули ее в более полный комплекс (гора, вода, грот, дерево), но реализовали в самом малом масштабе: они создали в миниатюре райскую вселенную, наделенную мистическими силами благодаря ее отстраненности от мирского бытия. Тайпины¹⁰ собирались у этого "уголка" и погружались в медитацию.

Святость замкнутого мира еще различима и в закрывающихся крышкой сосудах с ароматизированной водой, символизировавших Море и Острова Счастья. Этот комплекс также служил для медитаций, равно как и миниатюрные сады в начальный период, до того, как мода интеллигенции XVII века превратила их в "предмет искусства".

Заметим, однако, что в этом примере мы так и не увидели полного разрушения священности мира, так как на Дальнем Востоке то, что называют "эстетическим чувством", хранит еще даже в среде образованных людей некоторую религиозную значимость. Но пример с мини-садами показывает нам, в каком направлении и какими средствами разрушается священность мира. Достаточно представить себе, во что превратилось подобное эстетическое чувство в современном обществе, чтобы понять, как опыт космической святости может разжижиться и видоизмениться, вплоть до того, что стать чувством, свойственным только человеку: например, в искусстве для искусства.

примечания
   ¹   лат. родительница, мать, праматерь [прим. пер.] ^{в текст
   2}   Ср.: Traité d'histoire des religions, p. 212 sq. Уточним, однако, что несмотря на довольно широкое распространение, миф о космической иерогамии не имеет универсального характера; он не зафиксирован в наиболее архаических культурах (у народов Австралии, Огненной Земли, Арктики и т. п.). ^{в текст
   3}   Дидона - в античной мифологии сестра царя Тира, основательница Карфагена; Эней - один из главных защитников Трои. Описан в "Энеиде" Вергилия. [прим. пер.] ^{в текст
   4}   Ср.: Traité d'histoire des religions, p. 306 sq. ^{в текст
   5}   Ср.: Traité d'histoire des religions, p. 239 sq. ^{в текст
   6}   A. G. Haudricourt et L. Héain. L'Homme et les plantes cultivées (Paris, 1946), p. 90- 96 ^{в текст
   7}   Ср.: Traité d'histoire des religions, p. 272 sq. ^{в текст
   8}   Нижеследующее ср.: Rolf Stein, (Bulletin de l'Ecole française d'Extrême-Orient, 42, 1943), p. 26 sq., et passim. ^{в текст
   9}   устаревшее название вьетнамского языка [прим. пер.] ^{в текст
   10}   Тайпины - участники крупнейшей крестьянской войны 1850 - 1864 гг. в Китае, создавшие в долине Янцзы "Небесное государство великого благоденствия" (кит. "Тайпин тяньго"). [прим. пер.] ^{в текст}

Религиозному человеку Природа никогда не представляется полностью "естественной": она всегда имеет для него определенную религиозную значимость. И это вполне объяснимо, ведь Космос - это божественное творение. Мир, выйдя из рук богов, оказался пропитанным святостью. Речь не идет только о священности, сообщенной богами, например священности, приданной какому-либо месту или объекту божественным присутствием. Боги сделали нечто большее: они продемонстрировали различные виды священного в самой структуре Мира и космических феноменов.

Мир предстает перед религиозным человеком таким образом, что позволяет обнаружить в нем множество самых разнообразных проявлений священного, а следовательно, и Бытия. Прежде всего, Мир существует, он здесь, он обладает определенной структурой: это не Хаос, а Космос, т. е. он предстает как нечто сотворенное, как божественное деяние. Это божественное творение постоянно сохраняет некоторую праздность и, видимо, способно обнаружить самые разнообразные виды священного. Небо непосредственно, "естественным образом", открывает бесконечные расстояния до всевышнего Бога. Земля также "прозрачна": она предстает как Всеобщая мать и кормилица. В космических ритмах проявляются порядок, гармония, постоянство, плодородие. Космос во всей своей полноте - это реальный живой и священный организм. Он обнаруживает разнообразие Бытия и святости. Онтофания и иерофания, таким образом, соединяются.

В этой главе мы попытаемся уяснить, как выглядит Мир в глазах религиозного человека, и в первую очередь, как священное обнаруживает себя через сами структуры Мира. Не следует забывать, что для религиозного человека "сверхъестественное" неразрывно связано с "естественным", что Природа всегда выражает нечто, находящееся в высшей сфере. Как мы уже отмечали, если священному камню поклоняются, то это потому, что он священный, а не потому, что он камень; именно священность, проявившаяся через образ бытия камня, открывает его истинную сущность. Таким образом, мы не можем говорить здесь о "натуризме" или о "натуральной религии" в том смысле, какой придавали этим терминам в XIX в., так как религиозному человеку через "естественные" аспекты Мира удается открыть "сверхъестественное".

Обычное созерцание небесного свода оказывается достаточным, чтобы приобщиться к религиозному опыту. Небо открывается нам во всей своей бесконечности и запредельности. Оно в полной мере предстает как ganz andere по сравнению с тем "ничто", которое представляют собой человек и его окружение. Мы обнаруживаем эту запредельность, как только осознаем бесконечную высоту неба. "Очень высоко" тут же оказывается определением божественности. Недоступные человеку высшие сферы, звездные миры становятся для человека чем-то запредельным, некой абсолютной реальностью, вечностью. Именно там живут боги, туда попадают некоторые избранники божьи посредством ритуала вознесения, туда, по некоторым религиозным учениям, поднимаются души усопших. "Очень высоко" - это недоступное обычному человеку расстояние, оно по праву принадлежит лишь сверхчеловеческим силам и существам. И тот, кто поднимается по ступеням жертвенника или восходит по ритуальной лестнице, ведущей в Небо, перестает на это время быть человеком: тем или иным образом он приобщается к сверхъестественному.

Речь не идет о какой-то логической рациональной операции. Традиционная категория "высоты", надземного, бесконечного открывается человеку в целом, как его разуму, так и душе. Такое осознание оказывается наиболее полным для человека: перед Небом человек открывает для себя безмерность божественного и свое собственное место в Космосе. Одной лишь своей формой существования Небо открывает человеку запредельность, силу, вечность. Его существование абсолютно, потому что оно высоко, бесконечно, вечно и могущественно.

Именно в этом смысле следует понимать то, о чем мы говорили выше: боги демонстрируют различные виды священного в самой структуре Мира. Космос - образцовое творение богов - "устроен" таким образом, что религиозное чувственное восприятие божественной запредельности стимулируется, вызывается самим существованием Неба. А так как Небо существует абсолютным образом, множество высших божеств первобытных народов получают имена, обозначающие высоту, небесный свод, метеорологические феномены; они могут также просто называться "Владельцами Неба", "Жителями Неба".

Высшее божество народа маори зовут Ио (Iho), что означает "поднятый вверх, находящийся наверху". Уволуву (Uwoluwu), так зовется Высшее божество негров акпафу¹, означает "тот, что находится наверху, высшие сферы". У селькнамов архипелага Огненная Земля Бога зовут "Житель Неба", или "Тот, кто в Небе". Пулуга (Puluga) - Высшее божество андаманцев - живет на Небе: его голос - гром, ветер - его дыханье, ураган - знак гнева; он поражает молнией тех, кто уклоняется от его повелений. Бог неба народа йоруба с Невольничьего берега² зовется Олорун (Olorun), буквально "Владелец Неба". Самоеды³ (самодийцы) обожают Нума - Бога, который живет в самом высоком Небе, его имя означает - "Небо". У коряков высшее божество зовется "Один сверху", "Хозяин трго, что наверху", "Тот, кто существует". Айны знают его как "Божественного Вождя Неба", "Небесного Бога", "Божественного Творца миров", но также как Kamui, что означает "Небо". Это перечисление может быть легко продолжено.⁴

Добавим, что подобное встречается в религиях и более цивилизованных народов, тех, чья роль в Истории весьма значительна. Монгольское наименование Бога - tengri - означает "Небо". Китайское Т'ien - это одновременно и "Небо" и "Бог неба". Шумерский термин dingir, обозначавший божество, имел в своей основе значение первобытной небесной эпифании: "светлый, блестящий". Имя вавилонского бога Ану одновременно употреблялось для обозначения понятия "Небо". В индоевропейском слове Diêus ("Высшее божество") также наличествует связь как с небесной эпифанией, так и со священным (ср. санскр. div. "блестеть", "день"; dyaus "небо", "день"; Dyaus - индийский бог Неба). Зевс, Юпитер до сих пор хранят в своих именах воспоминания о небесной святости. Кельтское слово Taranis (от taran "гром"), балтийское Perkûnas ("молния") и древнеславянское Перун (ср. польское piorun "молния") особенно отчетливо показывают последующие трансформации богов Неба в богов Грозы.⁵

Однако остережемся делать вывод о "натуризме". Небесный Бог не отождествляется с Небом. Именно Бог - творец всего Космоса в целом - сотворил и Небо, поэтому он зовется "Создатель", "Всемогущий", "Господин", "Вождь", "Отец" и т.п. Небесный Бог - это личность, а не небесная эпифания. Он лишь живет на Небе и проявляется в метеорологических феноменах: громе, молнии, грозе, метеоритах и т.п. Это означает, что некоторые привилегированные структуры Космоса - Небо, атмосфера - представляют собой любимые области Высшего Существа; оно проявляет себя свойственным ему образом в majestas безграничности неба, в tremendum грозы.

История Высших Существ небесной структуры имеет первостепенное значение, если мы хотим понять историю религии человечества в целом. Разумеется, мы и не думаем представить ее здесь на нескольких страницах.⁶ Однако мы полагали важным напомнить об одном факте, имеющем, на наш взгляд, первостепенное значение: Высшие Существа небесной структуры постепенно исчезают из культов: они "отдаляются" от человека, уходят в небо и становятся dei otiosi⁷. Эти боги, создав Космос, дав человеку жизнь, чувствуют, можно сказать, нечто вроде "усталости", как если бы великий промысел Сотворения исчерпал их ресурсы. Они укрываются в Небе, оставив на земле своего сына или какого-либо демиурга, на которых возлагается завершение или совершенствование Сотворения. Мало-помалу их место занимают другие божественные персонажи: Мифические Предки, Божьи Матери, животворные Боги и т.п. Бог Грозы сохраняет еще небесную структуру, но он уже не Высшее созидающее Существо. Он лишь "оплодотворитель" Земли, а иногда лишь помощник своей Земли-Матери. Высшее Существо небесной структуры сохраняет свое господствующее положение лишь в скотоводческих цивилизациях и приобретает положение единого Бога либо в монотеистических религиях (Яхве, Аллах), либо в религиях, тяготеющих к монотеизму (Ахура-Мазда).

Явление "отдаления" Высшего Бога отмечается уже на первобытных уровнях цивилизации. У австралийских кулин (kulin) Вы-сшее Божество Бунджил (Bundjil) создал Вселенную, животных, деревья и самого человека, но затем, наделив своего сына властью на Земле, а свою дочь - на Небе, Бунджил ушел из мира. Он восседает на облаках с огромной саблей в руке. Пулуга (Puluga), Высшее Существо андаманцев⁸, удалился, сотворив мир и первого человека. Тайне "удаления" соответствует почти полное отсутствие культа: никакого жертвоприношения, никакой молитвы, никакого благодарственного молебна. Лишь некоторые религиозные обычаи сохраняют еще воспоминание о Пулуге, например "священное молчание" охотников, возвращающихся в деревню после удачной охоты.

"Небожитель", или "Тот, кто в небесах", у селькнамов Огненной Земли вечен, вездесущ, всемогущ. Он создатель, но Сотворение было завершено мифическими предками, которые также были сотворены Высшим Богом до того, как тот ушел в надзвездные дали. Сейчас Бог скрылся от людей, и ему безразличны дела в мире. Нет ни его образов, ни его жрецов. Ему адресуют молитвы лишь в случае болезни. "Ты, тот, кто наверху, не забирай моего дитя, оно еще так мало". ⁹ Ему делаются приношения лишь во время непогоды.

То же самое происходит и у большинства африканских народов. Великий небесный Бог, Высшее Существо, Всемогущий Создатель -играет лишь весьма незначительную роль в религиозной жизни племени. Он слишком далек или слишком добр, чтобы нуждаться в каком-либо культе; о нем вспоминают лишь в самых крайних случаях. Так, Олорун (Olorun) - "Властитель Неба"- у народа йоруба, начав сотворение Мира, поручил его завершение и управление им одному из нижних богов - Обатала (Obatala). После чего он окончательно удалился от земных и человеческих дел; и сейчас нет ни домов, ни статуй, ни жрецов этого Высшего Бога. К нему, однако, обращаются как к последней надежде во время бедствий.

Ушел в Небо и Ндиамби (Ndyambi), Высшее божество народа гереро¹⁰, оставив человечество на попечение низших богов. "Зачем приносить ему жертвы?- объясняет туземец. - Мы не должны бояться, ведь в противоположность нашим духам умерших он не причиняет нам зла".¹¹ Высшее существо племен тумбука слишком велико, чтобы интересоваться повседневными делами людей.¹² У народов Западной Африки, говорящих на языке чи, с богом Нъанкупоном (Njankupon) та же ситуация: у него нет культа, ему воздаются почести лишь в очень редких случаях: страшный голод, эпидемии, свирепый ураган; тогда люди спрашивают, чем они обидели его. О своем Высшем существе Дзингбэ (Dzingbe) - "Всеобщем отце" - народ эве¹³ вспоминает лишь во время засухи: "О, Небо, кому мы воздаем наши благодарения, велика засуха, пошли нам дождь, освежи Землю, верни благоденствие нашим полям!". ¹⁴ Удаленность и пассивность Высшего Существа замечательно выражены в поговорке народа гирамо в Восточной Африке, которая так описывает их Бога "Милугу (Mulugu) - Бог наверху, а маны внизу!"¹⁵ Банту¹⁶ говорят: "Бог, создав человека, более совсем не заботится о нем". Негрилли¹⁷ утверждают: "Бог отдалился от нас!"¹⁸. А фанги¹⁹, живущие в степях Экваториальной Африки, резюмируют свою религиозную философию следующей песней:

Бог (Nzame) высоко, человек низко,
Бог есть бог, а человек - человек,
Каждый у себя, каждый дома. ²⁰

Вряд ли нужно приводить еще примеры. Повсюду в первобытных религиях Небесное Высшее Существо, кажется, потеряло религиозную актуальность; у него нет культа, а мифы показывают нам, как оно все дальше и дальше уходит от людей, до тех пор, пока не станет deus otiosus. О нем вспоминают, однако, и обращают к нему мольбы как к последней надежде, если все действия, предпринятые в отношении других богов, богинь, предков или демонов, оказались тщетными. Как говорят ораоны²¹: "Мы испробовали все, но у нас есть еще Ты, чтобы нас спасти!" И жертвуют ему яичный белок, восклицая: "О, Бог! Ты наш Создатель! Сжалься над нами!". ²²

примечания:
  ¹  народ, проживающий на территории Нигерии [прим. пер.] ^{в текст
  2}  побережье Гвинейского залива между устьями рек Нигер и Вольта. В XVI - XIX вв. был одним из гл. районов работорговли.Ныне территория Бенина. [прим. пер.] ^{в текст
  3}  Самоеды (самодийцы) (от самэ-емне - на саамском языке "земля саамов") - старое русское название саамских племен северной Руси. В совр. литературе их называют самодийцами. [прим. пер.] ^{в текст
   4}  См. примеры и библиографические ссылки в нашей работе Traité d'histoire des religions, pp. 47-64 ^{в текст
   5}  Обо всем этом см.: Traité d'histoire des religions, p.65 sq. 79 sq. ^{в текст
   6}  Некоторые наброски такой истории читатель найдет в нашей книге, указанной выше. Но в первую очередь следует обратиться к книгам: R. Pettazzoni, Dio (Roma, 1921); Id., L'onniscienza dt Dio (Turin, 1955); Wilhelm Schmidt, Ursprung der Gottesidee, I-XII (Munster, 1926-1955). ^{в текст
   7}  лат. мн. число deus otiosus - отдыхающие, удалившиеся от дел Боги [прим. пер.] ^{в текст
   8}  Коренное население Андаманских островов (Индия). Почти полностью истреблено колонизаторами. Сохранилось несколько десятков человек. Язык обособленный. [прим. пер.] ^{в текст
   9}  Martin Gusinde (Festschrift W. Schmidt, Wien, 1928, p. 269-27 4) ^{в текст
  10}  народ в Намибии и Анголе. Численность около 100 тыс. человек. Язык гереро. [прим. пер.] ^{в текст
  11}  Cp. Frazer, The Worschlp of Nature, I (Londres, 1926), p. 150 sq.) ^{в текст
  12}  Ibid, р. 185 ^{в текст
  13}  народ в Гане и Того, 2.5 млн человек, язык эве ^{в текст
  14}  J.Spieth, Die Religion der Eweer (Göttingen - Leipzig, 1911) p. 46 sq. ^{в текст
  15}  Mgr Le Roy, La Religion des primitifs (7e ed., Paris, 1925), p. 184. ^{в текст
  16}  общее название народов Центральной и Южной Африки, говорящих на языках банту [прим. пер.] ^{в текст
  17}  Африканские представители негрильской расы. Для них характерны очень низкий рост, сильное развитие третичного волосяного покрова. Живут в тропических лесах Экваториальной Африки. [прим. пер.] ^{в текст
  18}  H.Trilles, Les pygmées de la forêt equatorial (Paris, 1932), p. 74. ^{в текст
  19}  Группа народов, живущих в Камеруне и Габоне. Численность около 1,5 млн человек. Говорят на языке банту. [прим. пер.] ^{в текст
  20}   Ibid, p. 77 ^{в текст
  21}   Народ в Индии. Численность около 1,4 млн человек. Говорят на языке дравидийской группы. Исповедуют индуизм. [прим. пер.] ^{в текст
  22}  Frazer, op. cit., p. 631 ^{в текст}