Архив - Сен 2011

September 29th

опять смена вех

Сегодня не только евр. Новый 5772 год и 1-е зуль-каада, священного и предпоследнего "месяца стоянок" у мусульман - но и ДР мамы интернета, CERN, недавно взволновавшей толпу сообщением об возможном открытии сверх-световой по скорости частицы. Неужели диктат поколеблен? Вчера был в ОГИ на вечере памяти ФБР, тот случай, когда половина зала - музыканты. Начал Шпинглет (был, кстати, день св.Вацлава), закончил Коперник. Самая холодная зима в моей жизни была - проведённая в неотапливаемом Третьем пути, когда Борис уехал в Прагу. / Уже более недели - у меня и вокруг - события, указывающие на смену вех (Прага, 1921)) - подумал об этом в момент размещения фото Кутба): прислали, напр., договор на выполнение работы, которую мне предварительно заказали 7 лет назад!+ СП, а вовне: Палестина в ООН; отставка Кудрина (русского, обратившегося в иудаизм - что, согласитесь, редкость); отставка главы аль-Джазиры; увольнение Горенштейна; провозглашение ВВП президентом; франц. сенат впервые за 53 года стал "левым"; после 20 лет "розыска" - арест чемпиона мира по армрестлингу Виблиани; открыли публ. доступ к Google+; покинула сцену Эвора; распались R.E.M.; в труппе Большого впервые - американский премьер; последняя в истории Каталонии коррида. / UPD завтра - посл.день работы Тэватрона, бывшего до БАК крупнейшим ускорителем на Земле (завершение "таблицы Менделеева").
фон:
* беседа предс. ОВЦС МП митр.Илариона с Папой Римским Бенедиктом XVI в резиденции в Кастель Гандольфо.
* на 88-м году умерла Т. Лиознова, 17 мгновений
* усп. испытание новой межконтинент. ракеты "Лайнер" (с атомной подлодки "Тула").
* Китай запустил свой 1-й беспилотный косм. модуль «Тяньгун-1» ( «Небесный дворец»)
из сети:
* Саркози: "невозможно исключать превентивный удар против Ирана"..
* Wikileaks: в отличие от предыдущих релизов, в новых документах не скрыты имена информаторов
Ливия: el-murid.livejournal
Ливия: «Русалка» дождалась НАТО на рассвете

September 28th

29 октября


   РОДИЛИСЬ
* 1897, Йозеф Гёббельс (Paul Joseph Goebbels), Рейдт, Пруссия
* 1922, Александр Зиновьев / д. Пахтино Костромской обл.

   СКОНЧАЛИСЬ
* 1949, Гурджиев, 77 /Нёйи-сюр-Сен, Франция
* 1997, Антон Шандор ЛаВей
* 2010, Евгений Головин / Москва (смерть наступила 28-го окт. по "поясному", т.е. в 0.20 МСК до перевода стрелок на час назад после летнего времени, состоявшегося в Хеллоуин, ночь на 31-е)

  ПРОИЗОШЛО
* 1923, Нац. Ассамблея Турции провозгласила создание Республики. Формальное завершение существования Оттоманской Империи - одного из самых долго существовавших и больших по территории государств (1299 - 1923, от Словакии до Йемена и Азербайджана).
* 1929, Black Tuesday ("Great Crash"), США
* 1955, в Новороссийской бухте итал. диверсантами-подводниками потоплен линкор "Новороссийск" (линкор "Giulio Cesare" гордость итал. флота, достался СССР в счёт репараций. После взрывов никто не распустил экипаж, стоящий строем на палубе - погибло 613 моряков.
* 1969, студент UCLA Kline послал 1-е в мире сообщение на другой компьютер в Стэнфорд: это было слово "login": передались лишь две буквы: lo.
* 1998, Hurricane Mitch достиг Гондураса (макс. разрушений), 11-22 тыс. погибших (22-31)
* 1999, Orissa cyclone, Индия, 10-15 тыс. погибших

  В ЛИТЕРАТУРЕ
* 1958, отказ Пастернака от Нобелевской премии

   В МУЗЫКЕ
* 1787, премьера "Дона Жуана" Моцарта (Прага)
* 1951, Furtwängler/VPO исп. в Мюнхене I симф. Шуберта - youtube
* 1951, Abendroth‬ & Leipzig RSO исп. 9ю симфонию Брукнера / lossless
* 1951, Furtwängler/VPO исп. в Мюнхене IV симф. Брукнера, youtube
* 1961, Кнаппертсбуш записал с WPO VIII симф. Брукнера, youtube (adagio: mp3)
* 1961, Tibor de Machula исп. Cello Concerto Wq172 К.Ф.Э.Баха с Amsterdams Kamerorkest (Herman Krebbers): youtube

  16 октября ПО ЮЛИАНСКОМУ
* 1893, посл. концерт Чайковсокого, премьера его Шестой симфонии, СПб (на 9-й день Ч. скончался)

September 23rd

Анн Бренон "Le choix heretique" фрагмент

Anne Brenon Le choix heretique. Dissidence chretienne dans l’Europe medievale
La Louve editions, 2006, Cahors, p.219-231

Пейре Раймонд из Сен-Папуль и последнее катарское сопротивление (1290-1310)

перевод с франц. Наталии Дульневой

Вступление

Под конец XIII века, через пятьдесят лет после Монсегюра, после того, как родилось несколько поколений, переживших систематические преследования (крестовый поход, Инквизиция), в контексте великих геополитических потрясений, приведших к подчинению Лангедока монархическим порядкам, катаризм, казалось, умирал в Окситании.

Первое десятилетие XIV века ознаменовалось, однако, ослепительным обновлением катарской веры от Пиренеев до нижнего Кверси. В этом последнем пробуждении ереси, среди маленькой группы решительных Добрых Людей, собравшихся вокруг Пейре Отье, бывшего нотариуса графа де Фуа, одну из первых скрипок играл Добрый Человек Пейре Раймонд Сартр, родом из Сен-Папуль, больше известный под монашеским именем Пейре Раймонд из Сен-Папуль.

Близкий к самому Пейре Отье и часто бывший его товарищем, Пейре Раймонд самоотверженно посвятил себя призванию апостольского служения как Добрый Человек, в самое ужасное время, когда против подпольной Церкви были спущены с цепи безжалостные полицейские ищейки, работающие рука об руку – доминиканские инквизиторы Каркассона и Тулузы, Жоффре д’Абли и Бернард Ги.

Мы просто попытаемся здесь пойти по забытым следам этого сына парадоксального, одновременно еретического и очень католического аббатского города в самый разгар последней зимы катаризма.


I. Инквизиция в Лаурагэ

На протяжении долгой, бурной и трагической истории Окситании XIII века, Сен-Папуль находился в привилегированной ситуации: бургаду, выросшую вокруг древнего аббатства, защищала, или, как минимум, поддерживала в ней порядок, рука бенедиктинского аббата, хранителя и цитадели ортодоксии. Потому она, казалось, избежала несчастий своего времени, находясь вне великого театра событий, касавшихся ереси и репрессий против нее. Когда крестовый поход против альбигойцев опустошал соседние деревни между Лаурагэ и Монтань Нуар (костер в Кассес, май 1211 г., битва при Сен-Мартен-Лаланде, сентябрь 1211 г., массовое убийство в Лабеседе, весна 1227 г.), Сен-Папуль обходили стороной. Когда Инквизиция систематически прочесывала города и веси Лаурагэ, начиная с 1240 г., религиозный трибунал миновал Сен-Папуль, словно бы считая его вне всяких подозрений. И только под самый конец истории окситанского катаризма, в начале XIV века – незадолго до того, как там было образовано епископство – Сен-Папуль попал в Историю.


II. Еретик родом из Сен-Папуль

Достаточно парадоксальным выглядит то, что один из последних подпольных Добрых Людей, деятель последней зимы катаризма, был родом из Сен-Папуль, такого католического Сен-Папуль, которое, как считалось, на протяжении XIII века оставалось консервативным и ортодоксальным в самом сердце Лаурагэ – региона бывшего в наивысшей степени и основательно еретическим. Поскольку никакого еретического присутствия на улицах Сен-Папуль в то время, когда катаризм был наиболее распространенным и влиятельным не ощущалось, логично было бы предположить, что через два поколения после Монсегюра, когда катаризм повсеместно умирал, в Сен-Папуль он должен был полностью отсутствовать. А было совсем наоборот. Архивы Инквизиции XIV века – фрагменты следственных дел Жоффре д’Абли в графстве Фуа в 1308-1309 гг., книга приговоров Бернарда Ги (1307-1323), и реестр Жака Фурнье, епископа Памье (1318-1325), подробно информирующие нас о последнем взлете катаризма, не просто сообщают об активности известного Доброго Человека, называемого Пейре Раймонд из Сен-Папуль, но и доводят до нашего сведения имена как минимум трех местных семей, «зараженных» ересью: Сартр (родственники Доброго Человека Пейре Раймонда: его брат Бертран Сартр и сестра Раймонда Баррьер), Понсенк (в лице двух сестер, Гильельмы и Визиады) и Одрик (Пейрона, дочь покойного Гийома).

Если в 1300 г., после столетия преследований, катаризм явно находится на стадии исчезновения, а не роста, то можно предположить, что в Сен-Папуль, как и в других местах, жили остатки еретических родов: и если катарские семьи упоминаются в Сен-Папуль в начале XIV века, то это значит, что во времена до преследований, катаризм не мог полностью там отсутствовать. Конечно, под пристальным взором аббатов, он никогда не достигал там той плотности и динамизма, известной на примере соседних населенных пунктов Лаурагэ, как Лабеседе, Сен-Мартен-Лаланде, Водреуй или Ле Кассес, все владельцы и совладельцы которых были верующими, а еретические монахи, или Добрые Мужчины и Добрые Женщины разгуливали средь бела дня и у всех на глазах вели свою посвященную Богу жизнь в общинных домах. Как и в больших епископских городах – Нарбонне, Каркассоне, Альби, Тулузе – катаризм, разумеется, существовал в аббатской бургаде Сен-Папуль неявно, но не стоит думать, что его там вообще не было: его жители, подданные аббата, были как минимум соседями, родственниками, кузенами, друзьями или приятелями жителей соседних сеньоральных castra, где Добрые Люди публично проповедовали. Держу пари, что попытка освободить катарского диакона из застенков аббатства в 1241 г. не состоялась бы без наличия местных помощников. Под носом аббата и инквизиторов.

Очень красноречивые параллели также можно провести с извивами еретической социологии соседней деревни Верден-Лаурагэ. В 1245 г. всё население Верден, свидетельствовавшее перед инквизитором Бернардом де Ко, массово и солидарно заявило, что ничего не знает о ереси [1]. Ни одной трещины в объединенном фронте ереси сделать не удалось, ни одного дела не было заведено, потому что никто ни на кого не донес. Однако через два поколения, приговоры инквизитора Бернарда Ги вскрыли в Верден один из наиболее активных очагов катарского сопротивления начала XIV века – что и выявляет эту коллективную ложь 1245 г. Отсутствие подозрений инквизиторов середины XIII века относительно населения Сен-Папуль, скорее всего, означало, что инквизиторы куртуазно не вмешивались в юрисдикцию аббата Сен-Папуль, оставляя ему борьбу против ереси, и вовсе не является доказательством того, что какая-то часть деревни не могла быть тайно на стороне ереси. Потому в общем не стоит удивляться тому, что один из сыновей этой аббатской бургады участвовал в последнем сопротивлении катарской Церкви, а многие ее жители в XIV столетии стали жертвами Инквизиции. К тому же, окружающие деревни так и оставались интенсивно катарскими, как показывает пример Верден-Лаурагэ. В этом контексте в последние десятилетия XIII века вполне могло родиться и развиться еретическое призвание Пейре Раймонда Сартра, называемого Пейре Раймонд из Сен-Папуль.

История, которую мы попытаемся вместе приоткрыть, восстановлена из архивов Инквизиции. Ее реестры, хотя и чрезвычайно фрагментарные, говорят нам о том, что в 1290-х гг. существовала налаженная сеть подпольных проводников между Лаурагэ и Италией, где особое место занимал Верден. В эту отчаянную эмиграцию к Церкви в изгнании беспорядочно стремились катарские верующие, достигшие определенного возраста, озабоченные спасением своей души и получением счастливого конца из рук Добрых Людей; молодые скомпрометированные верующие, бросившие всё на родине и решившие зажить новой жизнью, далеко от преследователей; целые семьи, осиротевшие без Добрых Людей и стремившиеся к святости. Почти все известные нам проводники родом из Верден; среди наиболее активных были Гийом Фалькет, Пейре Бернье, Сердана Форе.

Но эти подпольные паломничества могли скрывать и религиозное призвание. Некоторые отправлялись в Италию, чтобы получить из рук иерархии своей Церкви в изгнании, просвещение и посвящение consolament. Так было и в случае с Пейре Раймондом Сартром, из Сен-Папуль.


III. Миссия Доброго Человека Пейре Раймонда из Сен-Папуль

Из показаний его сестры, Раймонды, жены Мартина Баррьер, из Сен-Папуль, допрошенной в июле 1307 г. инквизитором Тулузы Бернардом Ги[2], следует, что шестнадцать лет назад Пейре Раймонд оставил родину и подался в Италию. Это позволяет датировать его знаменательное путешествие 1290-1291 гг. Кроме сестры Раймонды, у Пейре Раймонда был еще как минимум один брат, Бертран Сартр, тоже совершивший путешествие в Италию[3]: вполне правдоподобно, что оба брата отправились вместе, или по крайней мере, Бертран сопровождал Пейре Раймонда. Бертран первым вернулся домой, а Пейре Раймонд – только через десять лет, зимой 1299-1300 г., и уже в качестве Доброго Человека. Ни о нем, ни о его семье мы больше ничего не знаем. Были ли они крестьянами? ремесленниками? бедными или зажиточными? Нет никаких указаний об этом. Фамилия Сартр (Sartor) означает «портной», но в конце XIII столетия это уже не означало семейной профессии, а просто указание на факт, что несколькими поколениями ранее предки были портными. Единственная, но довольно значительная деталь, которую мы знаем о личности Пейре Раймонда Сартра, так это то, что он был красивым мужчиной: quendam pulchrum hominem. Так свидетельствует Пейре Бертран, ткач из Кассес, встретивший его в 1301 г. [4]

В Италии, куда около 1291 г. прибыли беглецы из Сен-Папуль, Пейре Раймонд и Бертран, они обнаружили, что окситанская Церковь в изгнании, окруженная небольшими общинами верующих, чувствует себя сравнительно неплохо. В конце столетия остатки катарской иерархии находились в Ломбардии и на Сицилии. Ломбардия представляла собой первый этап, сравнительно легко доступный для окситанских мигрантов, а Сицилия нечто вроде убежища. Фактически, после решительной победы сторонников папы (гвельфов) над сторонниками императора (гибеллинами) в 1268 году, благодаря интервенции Карла Анжуйского, Инквизиция неотвратимо набросила свои следственные сети на Ломбардию, как и на весь Апенинский полуостров. Исключением был только остров Сицилия, отнятый у анжуйцев Неаполя, союзников папы, арагонской династией, связанной с последними наследниками императора Фридриха и склонной к гибеллинским взглядам.

Возможно, это было причиной, по которой там смог жить последний иерарх Церкви Добрых Христиан Окситании.

Его звали Раймонд Изарн, и в инквизиторских архивах его называли «старшим диаконом» или «старшим еретиком», и его престол был на Сицилии. [5] Очевиднее всего, он был последним известным окситанским катарским епископом. В своем убежище на Сицилии иерарх жил вместе с двумя другими Добрыми Людьми, Раймондом Местр и Гийомом Саллес, о которых мы больше ничего не знаем. Интересно, что в том же безопасном месте существовала и подобная микрообщина Добрых Женщин – их тоже, по-видимому, было две или три.

Возможно, Пейре Раймонд Сартр совершил путешествие на Сицилию, чтобы получить обучение и крещение из рук епископа Раймонда Изарна? Через несколько лет, став Добрым Человеком под монашеским именем Пейре Раймонд из Сен-Папуль, он жил в Кунео, в Ломбардии, в обществе другого катарского монаха, родом из Монтегут, в Лаурагэ, Берната Одуэ, который, скорее всего, был диаконом Церкви. Добрый Человек Пейре Раймонд, таким образом, был soci, ритуальным компаньоном диакона. Рядом с ними, в свете Добра, жила небольшая община верующих из Окситании – но Бертрана Сартра, брата Пейре Раймонда, кажется, там не было: он уже вернулся в Лаурагэ. Этот конкретный пример Доброго Человека Пейре Раймонда дает нам возможность уточнить способ присвоения монашеского имени катарским служителем: принимая обеты, они часто оставляли только свое имя, данное им при рождении и прибавляли к нему имя места происхождения. Потому так и хочется сказать: «Пейре Раймонд Сартр, монашеское имя брат Пейре Раймонд из Сен-Папуль». Бывший аристократ Амиель д’Отерив, родом из Перль, в Сабартес, стал Добрым Человеком Амиелем из Перль; бывший ткач Андрю Тавернье, по кличке Праде Тавернье, родом из Праде д’Айю, получил монашеское имя Андрю из Праде; ученый Фелип Талайрак, из castrum Кустаусса, в Разес, принял имя Фелипа из Кустаусса, и так далее. Разумеется, удивительным образом только случайно в формулировках реестров свидетельств перед Инквизицией сохранились редкие остатки таких благочестивых имен, произносимых верующими.

Зимой 1296-1297 гг. в Кунео прибыли двое новых именитых иммигрантов, ведомых рвением и призванием: двое нотариусов из Акса, высокогорной долины Арьежа, Пейре Отье и его брат Гийом. Это были знаменитые люди, принадлежавшие к настоящей катарской интеллигенции, которая, благодаря защите графской династии, еще благоденствовала в обществе графства Фуа. Двое нотариусов были крещены как Добрые Люди, по-видимому, диаконом Бернатом Одуэ где-то около 1298 года. Это были явно личности с характером. Пейре Отье в 1299 году возглавил великое возвращение Добрых Людей в Окситанию. Вместе с ним были его брат Гийом и Пейре Раймонд из Сен-Папуль; Андрю из Праде и Амиель из Перль последовали за ними чуть позже. Бернат Одуэ остался в Кунео, в ломбардском убежище, в обществе своего племянника Матью Герма, который тоже стал Добрым Человеком.

Затея с великим возвращением, целью которой было вновь раздуть катарскую веру, практически уничтоженную на родине, была чрезвычайно рискованной. Конечно, в ней следует видеть глубокую веру и огромное мужество со стороны Добрых Людей – и не в последнюю очередь Пейре Раймонда из Сен-Папуль, как и плоды силы личной убедительности Пейре Отье. Но это решение также было результатом некоторых «стратегических» рефлексий. Даже если сегодня, глядя из нашего времени, мы можем сказать, что эта попытка была обречена на провал, сам этот период фактически мог выглядеть довольно благоприятным. Начиная с 1285 года, инквизиторская институция утрачивала свою силу в Окситании: ненавидимая за свои злоупотребления, вызывающая народные беспорядки, презираемая элитой, которая постоянно обращалась к королю с жалобами на нее. В 1299 г. жители Каркассона, Альби и Лиму, поощряемые францисканцем-спиритуалом Бернатом Делисье, подняли восстание, вошедшее в историю под названием «Каркассонское безумие», и докатившееся почти до Тулузы. Посланцы короля приняли сторону народа против доминиканских инквизиторов. Можно сказать, что до восстановления власти инквизиторов в 1305 г., катарские проповедники пользовались относительным спокойствием от преследований в Окситании. Таким образом, эта попытка была не полностью безумной.

[1] Следствие в Верден-Лаурагэ, Тулуза, Ms 609, f 71a.

[2]Сulpa Раймонды Баррьер. Приговоры Бернарда Ги. Изд. Philip a Limborch. Historia Inquisitionis, vol. 2, Аmsterdam, 1702, р. 108.

[3]Сulpa Бертрана Сартра из Сен-Папуль, беглеца из-за ереси, in ibid., p. 258.

[4]Сulpa Пейре Бертрана, ткача из Кассес, in ibid., p. 185.

[5]Сulpaе Гийома Фалькета и Раймонда из Верден, in ibid., pр. 13-15.


Но дерзость этого предприятия была также, и особенно плодом абсолютного метафизического императива. Окситанский катаризм был поставлен здесь на карту: по всей стране, в течение столетия преследований, когда Добрых Людей массово уничтожали, осиротевшие верующие были еще довольно многочисленны. Настало время наново сеять и оживлять веру, наново упрочить Церковь и умножать призвание. Потому что только вновь начав увеличивать количество пастырей, Церковь – «истинная Церковь Христова» - могла получить шанс на выживание, чтобы исполнять свою роль проповеди Евангелия в этом мире и приведения душ к Спасению Божьему. Для верующих и Добрых Людей Церковь не могла умереть. Она являлась в этом мире, князем которого был Сатана, вратами, открытыми к Христу, к Царствию Божьему. Миссия Добрых Христиан была вписана в промысел Божий.

Зимой 1299-1300 гг., смешавшись с толпой пилигримов, устремившихся в Рим и обратно на празднование Юбилея, трое Добрых Людей, покинувших Ломбардию – Пейре, Гийом и Пейре Раймонд - прибыли в Окситанию. Тогда они разделились: Пейре Отье вначале остался в Тулузе, чтобы установить нужные контакты и положить на депозит у менялы Узальгуйе деньги, предназначенные для поддержки подпольных действий. В это время Гийом Отье и Пейре Раймонд из Сен-Папуль пробираются в высокогорное графство Фуа, где попадают в естественно благоприятное окружение. До весны 1300 года они прячутся в Жюнак, на выходе долины Викдессус, у главного кузнеца Пейре Марти, который предоставил им убежище в своей голубятне. Сразу же они устанавливают контакты с местными верующими, среди которых есть довольно значительные личности, как сеньоры де Жюнак и де Рабат, Гийом Байарт, судья Сабартес и кастелян Тараскона для графа Роже Берната III де Фуа.

Весной 1300 г. Пейре Отье тоже появляется в графстве Фуа, а вскоре за ним следуют Амиель из Перль и Андрю из Праде. Имея корни в Сабартес, где катаризм располагал еще реальной опорой, легче было организовать миссию реконкисты. Маленькими группами по двое-трое Добрых Людей, проповедников и неутомимых ходоков, ведомых верными проводниками, прятавшимися в домах преданных верующих, они обошли всю огромную «окситанскую страну катаров» от хребтов Пиренеев до Центрального Массива: Сабартес, Разес, Фенуийидес, Тулузэ, Лаурагэ, Нижнее Альбижуа, вплоть до Нижнего Керси. События развивались с чрезвычайным динамизмом. Инквизиторские источники, подающие сотни и сотни имён верующих и подпольных церемоний, к сожалению, имеют большие лакуны и очень бедны на элементы, по которым можно датировать события, чтобы день за днем следовать по бесконечным дорогам подпольных Добрых Людей. Пейре Раймонд из Сен-Папуль, кажется, в основном находился в обществе самого Пейре Отье и его сына Жаума, крещенного в 1301 году. Между 1300 и 1305 годами можно попытаться выделить его подпольные миссии и многочисленные появления в высокогорной долине Арьежа – в Аксе, Ларнате или Тарасконе, но также в самой Тулузе и в регионе – Лаурагэ, Лантарес, вплоть до Ломании и Гаскони. Интересно, что о его присутствии никогда не упоминается ни в Разес, ни в Фенуийидес (Лиму, Кустаусса, Арк, Риу эн Валь, Кубьер).

Подчеркнем, что он был особо близок к Пейре Отье. По этому поводу стоит заметить, что почитаемый глава Добрых Людей располагал в Тулузэ, до самого конца своего опасного апостольского служения, безоговорочной поддержкой одной из своих дочерей, Гайларды, и мужа последней, по имени Раймонд Сартр, о котором мы не знаем ничего, за исключением того, что он не был родом из графства Фуа, как вся остальная семья (есть один намек, что он родом из Соррезе, но это указывает лишь на то, что у него не было выговора Сабартес). Фамилия Сартр, кажется несколько необщеупотребительной – если верить инквизиторским источникам – и потому можно предположить, не был ли этот зять Пейре Отье просто-напросто братом или родственником его товарища Доброго Человека Пейре Раймонда Сартра из Сен-Папуль.

Легко объяснимо присутствие Пейре Раймонда из Сен-Папуль в команде арьежцев – Пейре и Жаума Отье, Амиеля из Перль – в Тулузэ и Лаурагэ. Этот уроженец Лаурагэ, возможно, несмотря на длительное отсутствие, хранил привязанность к родным краям (мы уже видели, что в деревне у него осталась сестра Раймонда, замужем за Мартином Баррьер, и брат, добрый верующий Бертран Сартр), и имел прекрасно налаженные еретические связи. В сопровождении его и проводника Пейре Санса, родом из региона Верфей, который в свою очередь стал Добрым Человеком в 1306 году, небольшая команда быстро наладила дело в Лаурагэ и Лантарес, а также в Верден и Прунет, население которых, практически полностью, их поддерживало. В доме дез Уго, в Буньяк, возле Тарабель, но также в Сегревилль, Морвилль, Ле Кассес, ревностные семьи верующих открывали надежные убежища. Потом Добрые Люди установили контакты с верующими бургад низовий Тарна – Рабастен, Мирпуа-на-Тарне, Сен-Сюльпис; на севере Тулузэ, в Борне и Верльяке-на-Теску; на западе они достигли даже границ Гаскони: в Буийак, Комберугье и Лавит-де-Ломань, где они проповедовали и утешали умирающих[1].

Вот несколько остановок на подпольных дорогах Пейре Раймонда из Сен-Папуль: так, около 1301-1303 года мы видим, что проводник Пейре Раймонд дез Уго[2] приводит из Тулузы в Борн, в каммас Форе, называемых Испанцами, его собратьев, Добрых Людей Пейре, Жаума и Амиеля, чтобы урегулировать спор между ним и Добрым Человеком Амиелем – после чего проводник уводит его в Тулузу; Пейре Раймонд также часто и регулярно бывает в Верден-Лаурагэ, где его принимают с особым рвением в семье верующих Bolha (Буилль): Пейре Буилль-старший прячет его в своем каммас (хуторе), где он проповедует, иногда один, иногда с Амиелем из Перль, и в случае нужды давал утешение умирающим[3]. Мы видели его связи с семьей, с братом Бертраном, сестрой Раймондой, но также и с диаконом в Кунео, Бернатом Одуэ, родом из Монтегут-Лаурагэ.

Фактически, люди курсировали между Окситанией и Ломбардией достаточно регулярно: маленькая подпольная Церковь, прячущаяся между Тулузой и Пиренеями, никогда не отрывалась ни от своих итальянских баз, ни от иерархии в изгнании. Так, диакон, живший в Ломбардии, Бернат Одуэ (иногда называемый Мессер Бернат или Бернат из Монтегут) приехал около 1304 года, по просьбе Пейре Отье и Добрых Людей, совершив в Окситании что-то вроде короткого пастырского визита, вместе со своим племянником и компаньоном Добрым Человеком Матью Герма. Нам также хорошо известно об этом путешествии из свидетельства племянницы диакона, потому что даже сухое инквизиторское резюме передает черты трогательной солидарности между Добрыми Людьми и их семьями. Особенно Пейре Раймонда из Сен-Папуль[4].

Нам известно, что большая часть семья Одуэ-Герма, родом из castrum Монтегут, на границах Лаурагэ и Альбижуа, совершила коллективное путешествие в Италию к Мессеру Бернату. На переломе XIII-XIV веков на родине осталась Бернада, сестра Матью Герма, замужем за неким «Гийомом из Монтегут возле Сан-Фелис», и мать многочисленных детей. Разумеется, что ее дядя-диакон дал ее адрес команде Добрых Людей во время их великого возвращения в 1299-1300 годах. Сразу же после этого ее навестили Добрые Люди Пейре и Жаум Отье, затем Пейре Раймонд из Сен-Папуль. Дом Бернады Герма в Монтегут был радушным и дружеским домом, где всегда был накрыт стол для подпольщиков, где можно было поговорить, выпить и закусить.

То, в чем Бернада Герма призналась инквизитору, так это в том, что ее кузен Виталь Одуэ, внебрачный сын диакона, был послан как агент в Ломбардию Добрыми Людьми, чтобы привести своего отца, Берната Одуэ. Когда они вернулись, Виталь сам сообщил Бернаде о благоприятном исходе путешествия. Немного погодя, Добрый Человек Раймонд из Сен-Папуль появился в Монтегут. После того, как он выпил в семейном кругу, Добрый Человек раздал деньги всем детям Бернады, мальчикам и девочкам, и сказал, что он был (или есть?) soci ее дяди Берната Одуэ и ее брата Матью Герма. Из culpa матери трудно сказать. Переданы ли были эти деньги от имени их родственника-диакона, или они были переданы им по инициативе Доброго Человека Пейре Раймонда. Чуть позже, Бернада и ее муж вновь приняли у себя еще одного подпольного вестника с просьбой встретиться с дядей-диаконом лично, в безопасном месте. Свидание произошло ночью, возле соседнего castrum Кассес. Но Бернат Одуэ не был один в своем тайном убежище: подле него был Добрый Человек Пейре Раймонд, как его возможный soci. Встреча имела не чисто религиозный характер: беседы были также семейными и отмеченными теплотой. Но это последний образ мира. Потому что отныне жизнь подпольщиков превращается в постоянную полицейскую травлю.

[1] Раймонд Донс, in ibid., p. 155.

[2]Пейре Раймонд дез Уго, in ibid., pр. 68-69.

[3]Изарн Буилль и его отец, Пейре Буилль-старший, in ibid., pр. 15-16.

[4]Бернада Герма, in ibid., pр. 75-76.


IV. Последняя травля и исчезновение Пейре Раймонда из Сен-Папуль

1305 год отмечен крутым поворотом в истории последнего преследования окситанского катаризма. Отныне полицейские репрессии, которые несколько умерили было свой пыл из-за поддержки королевскими представителями бунтов городского населения против Инквизиции, теперь вновь развернулись в полную силу против маленькой Церкви, поставившей всё на карту. После того, как король Филипп Красивый некоторое время, казалось, балансировал между враждующими лагерями, в конце концов, он принял жесткую позицию на стороне Инквизиции, и спустил солдат и сенешалей Каркассона и Тулузы на непокорных. Берната Делисье заключили под стражу, а Каркассонское безумие было подавлено и закончилось вереницей повешенных, как в Каркассоне, так и в Лиму.

В 1303 году в Каркассоне был назначен новый инквизитор, Жоффре д’Абли, из доминиканского монастыря в Шартре. В 1305 году он продемонстрировал народу, что его власть восстановлена и поддерживается королем, и он с размахом возобновил расследования. Используя протоколы своих предшественников, он вызывал и допрашивал фигурировавших там подозреваемых, разослал повсюду шпионов и доносителей: в сентябре 1305 года в Лиму было арестовано двое Добрых Людей, Жаум Отье и Андрю из Праде. Располагая поддержкой и соучастниками, они смогли довольно быстро бежать и укрыться в подполье, но уже многочисленные верующие и «агенты еретиков» были пойманы, а многие явки раскрыты; Инквизиция всюду расставила ловушки. Под конец 1305 года обширные следственные операции систематически опустошали Разес и Лаурагэ. Наиболее скомпрометированные верующие из Лиму бежали в Тулузэн вместе с Добрыми Людьми, а перепуганные верующие из Арка отправились в Лион добиваться прощения папы. Жоффре д’Абли устраивал облавы на население целых деревень: Прунет в Лантарес, Верден-Лаурагэ и т.д. К несчастью для нас, все архивы этих следственных дел исчезли, и мы можем восстановить эту информацию только по вторичным источникам.

Без сомнения, именно тогда диакон Бернат Одуэ, прибывший в Окситанию в предыдущем году, когда ситуация казалась подходящей для начала укоренения Церкви, счел необходимым обеспечить свою безопасность, и вернулся в итальянское убежище.

Но что произошло с Добрым Человеком Пейре Рпаймондом из Сен-Папуль?

Его брат Бертран Сартр был арестован, скорее всего, в конце 1304 года. Как и многие другие, он был заключен под стражу в Муре Каркассона. Добрый Человек Пейре Раймонд в это время прятался недалеко от Сен-Папуль. Дважды, в двух различных местах, с интервалом в шесть месяцев, он просил свою сестру Раймонду Баррьер придти поговорить с ним[1]: Речь шла об их брате Бертране и возможности помочь ему. Во второй раз Добрый Человек передал с воей сестре достаточно значительную сумму в 25 ливров, pro expeditione dicti Bertrandi, что довольно трудно точно перевести. Были ли это деньги на его содержание? Чтобы обеспечить его нужды в тюрьме, улучшить его пропитание, не только, чтобы он получал хлеб и воду, что было обычной практикой – или для того, чтобы подкупить нужных людей. Как бы там ни было, Бертран Сартр очень быстро обрел свободу. Более того, он обрел ее тем полнее, что больше не оказался в инквизиторской власти. Фактически, отлученный в 1315 году, как беглец из-за ереси и неявившийся в суд, «Бертран Сартр из Сен-Папуль, брат еретика Пейре Раймонда»[2] тщетно был вызван Бернардом Ги в 1319 году, чтобы выслушать свой приговор. Согласно формулировке обвинения, в 1305 году, он был освобожден из каркассонской тюрьмы «за обещание помочь поймать еретиков», обещание, которое он явно не собирался исполнять, а наоборот, бежал вместе с еретиками, которых должен был ловить.

Что касается Доброго Человека Пейре Раймонда, то и он потихоньку исчезает из документов, оставляя нас в неопределенности в отношении своей реальной судьбы. Мы имеем очень точное свидетельство о том, что на следующий день – crastina – после ареста в Лиму Добрых Людей Жаума Отье и Андрю из Праде, то есть в сентябре 1305 года, он забрал у одного из верующих в Верден, Сикарда Буилля, значительную сумму в 30 марабутинов золотом и 80 турнусов серебром, которую он шестью месяцами ранее оставил у него на хранение, и покинул Лаурагэ с этими деньгами[3]. Не стоит сразу же делать вывод о том, что Пейре Раймонд из Сен-Папуль при первых же признаках опасности предпочел исчезнуть вместе с казной Церкви. Дело обстояло намного сложнее, и эта ситуация должна быть поставлена в ее контекст – тем более, что как мы увидим, Добрый Человек, покинув Лаурагэ, вовсе не исчезает из повседневной жизни катарского подполья.

Прежде всего, возможно, что Пейре Раймонд как Добрый Человек имел очень специфические обязанности и нес ответственность за сокровища подпольной Церкви, поскольку неоднократно показания выделяют его среди его собратьев как человека, распоряжающегося деньгами. Он их раздает, отдает на хранение особо преданным верующим, забирает, помещает в другие места и так далее. Выглядит очень правдоподобным, что он совершенно легитимно забрал огромную сумму, находящуюся у Сикарда Буилля, не для личных нужд, а для нужд Церкви в ситуации очень серьезной опасности. Нам также известно, что спустя некоторое время, арестованные Добрые Люди, Жаум и Андрю, таинственным образом бежали из Мура Каркассона, и это дает нам основания предполагать, что по крайней мере часть из этих 30 марабутинов золотом послужали для того, чтобы облегчить их побег, «подмаслить» стражников или солдат. Так же, как и 25 ливров, переданных Раймонде Баррьер – и возможно, взятых из той же суммы – ускорили освобождение Бертрана Сартра.

Следующий момент: Добрый Человек Пейре Раймонд, покинувший Тулузен и Лаурагэ осенью 1305 года, не покинул, однако, Окситанию. Фактически, упоминается о его присутствии в подпольных сетях Сабартес между 1305 и 1307 годами, поскольку графство Фуа могло еще служить относительно безопасной гаванью. Прежде всего, он появляется в Аксе, одетый как торговец и в сопровождении ребенка, затем на мосту Синсат, возле Кабаннэ, когда он собирался идти в Ларнат, в сопровождении местного аристократа, чтобы встретиться с Пейре Отье, который тогда там находился[4]. Прибыл ли он непосредственно из Лаурагэ? Принес ли он то, что осталось от денег Церкви? Год или два спустя, то есть около 1306-1307 годов проводник Раймонд Маури, из Монтайю, сопровождает его до Ларната, где им занимается преданный клан Изаура, один из сыновей которого, Раймонд, провожает его до Жюнак. Там он действовал вместе с молодым Добрым Человеком Арнотом Марти[5]. Во всяком случае, если доверять датировке, данной Раймондом Изаурой, это самое последнее упоминание, которым мы располагаем по поводу Доброго Человека Пейре Раймонда. Впоследствии он исчезает из документов.

Начиная с 1307 года, когда в Тулузу прибывает новый инквизитор, Бернард Ги, существенно поддержавший деятельность инквизитора Каркассона Жоффре д'Абли, и особенно начиная с 1308 года, когда граф Гастон I де Фуа порвал с традиционной политикой своего линьяжа, молчаливо поддерживавшего еретиков, и дал возможность Инквизиции свободно действовать на своих землях, ситуация для подпольщиков – Добрых Людей, верующих, проводников – стала невыносимой. Наступили времена ужасной и последней травли. По-видимому, небольшое ядро Церкви укрылось в Ломбардии, собравшись подле диакона Берната Одуэ и его племянника Мэтью Герма, чтобы сохранить все, что возможно, с перспективой выживания Церкви: Понс Бэйль, называемый Понсом из Акса, и Понс де На Рика, называемый Понсом из Авиньонет. Присоединился ли к ним Пейре Раймонд из Сен-Папуль?

Вполне можно предположить, что Добрый Человек, отсутствующий с того времени в документации, вновь совершил путешествие в Италию, и на этот раз в обществе своего брата Бертрана. Мы уже видели, как Пейре Раймонд в 1305 году принял участие в освобождении Бертрана, и как Бертран сразу же укрылся в катарском подполье – очень вероятно, присоединяясь к Пейре Раймонду. Ни тот, ни другой больше не появляются в Окситании. Умерли ли они в Ломбардском изгнании? Возможно также, что будучи в Сабартес около 1307 года Пейре Раймонд решил, вместе со своим братом или без, перейти Пиренеи, как это сделали через год или два многие из его друзей-верующих из Ларната и Монтайю. Можно, конечно, сославшись на лакуны в инквизиторских архивах, выдвинуть гипотезу о том, что Пейре Раймонд, как и почти все его собратья, был пойман и сожжен, просто информация об этом до нас не дошла. Но это мало вероятно: пребывая под юрисдикцией Инквизиции Тулузы, Добрый Человек, если бы ему был вынесен приговор, неминуемо фигурировал бы в мартирологе огромной книги приговоров Бернарда Ги.


Заключение

В это время в Окситании продолжали шириться безжалостные репрессии и вестись следственные дела – они охватили Каркассес, Разес, Тулузен, Нижнее Альбижуа, Нижнее Керси и графство Фуа (Сабартес и земли Мирпуа), а также Ломань и Лаурагэ. Раймонда Баррьер, сестра Пейре Раймонда и Бертрана Сартра, была арестована и допрошена в 1307 году, как это случилось немного погодя, чтобы пустить в ход новые пружины следствия, со всеми близкими и родственниками Добрых Людей. Процедуры были поставлены на конвейер, население целых деревень арестовывали и препровождали к Инквизиции Каркассона и Тулузы: так произошло в Борне, в Верльяке, Монтайю и опять в Верден-Лаурагэ. Наступил террор. Подпольные нити порвались, верующих умело допрашивали, и вскоре зазвучали приговоры: вечное заточение в Муре для верующих – как произошло с Гильельмой Понсенк, Везиадой Серда и Пейроной Одрик из Сен-Папуль; костер для рецидивистов, посмертное сожжение для умерших в ереси, разрушение и сожжение домов, и, наконец, костер для пойманных Добрых Людей. Сохранилось около четырех десятков приговоров, настигших жителей Верден: приговоренные к ношению крестов – 4; осужденные на Мур – 24; сожженные как рецидивисты – 5; эксгумированные и посмертно сожженные – 6; еще 1 приговор разрушения дома, и 3 приговора заочного отлучения беглецам из-за ереси, никогда не пойманным.

Костер в Каркассоне для Жаума Отье, Гийома Отье, Андрю из Праде, Арнота Марти – последнего известного нам товарища Пейре Раймонда из Сен-Папуль – в 1309 году, и для Фелипа де Талайрака в 1310 году; костер в Тулузе для Амиеля из Перль осенью 1309 года и для Пейре Отье перед Пасхой 1310 года. Только один из Добрых Людей отрекся, молодой Рамонет Фабр. Еще один покончил с собой, юный Санс Меркадье. Бежавший в королевство Арагон Гийом Белибаст, храбро продолжал проповедовать для маленькой общины верующих-эмигрантов до 1321 года, пока и его не арестовали с помощью шпиона инквизитора Памье и не сожгли в Виллеруж-Терменез по приговору архиепископа Нарбоннского. В 1319 году инквизитор Бернард Ги в ходе своих последних антикатарских процедур, метал громы и молнии в торжественном приговоре отлучения Бертрану Сартру из Сен-Папуль, беглецу из-за ереси с 1305 года, не явившемуся в суд и еретику – что по крайней мере, с еще большей уверенностью, чем по поводу его брата Пейре Раймонда, дает нам возможность считать, что его никогда не схватили и не сожгли. В то время аббатство Сен-Папуль перешло уже в разряд епископства; а вскоре епископ-инквизитор Памье, Жак Фурнье, был избран папой в Авиньоне под именем Бенедикта XII. Порядок был восстановлен…

В сердцах последних верующих вера, конечно же, еще жила, но Церковь катаров в этом мире была мертва. Она была сожжена на костре вместе с последним Добрым Человеком, Гийомом Белибастом или Пейре Отье. Никто больше не мог ни проповедовать Евангелие от ее имени, ни спасать души утешением Святого Духа. Отныне Инквизиция захватила всё, в том числе и итальянское убежище. Вскоре и на Востоке, когда Босния, Болгария и Византия пали жертвой турецкого завоевания, эта христианская ересь растворилась в победившем исламе. В Альпах, в Германии, в Богемии, Инквизиция преследовала новых еретиков, вальденсов и гуситов. А затем по всей Европе загорелись новые костры, на сей раз для ведьм.

Но что за голос, тихий, мужественный и немного дерзкий, который всё шепчет: «Есть две Церкви, одна бежит и прощает, другая владеет и сдирает шкуру»?

[1]Сulpa Раймонды Барьер, in ibid., р. 108.

[2]Сulpa Бертрана Сартра. in ibid., р. 258.

[3]Сulpa Сикарда Буилля, in ibid., р. 15-16.

[4]Раймонд Отье, Реестр Жоффре д'Абли, изд. A.Pales-Gobilliard, L’inquisiteur Geoffroy d’Ablis…, cit., p. 127; Раймонд Изаура из Ларнат, in ibid., р. 275.

[5]Раймонд Изаура, in ibid., р. 279.

поделиться |

September 22nd

Анн Бренон - три интервью

перевод с франц. Наталии Дульневой


1. Катары: от ереси к мифу
2. интервью телеканалу Арте
3. Знакомьтесь с Анн Бренон


Катары: от ереси к мифу
Le Point, 10.08.2006, беседовал Франсуа Жирон

Дипломант Школы Хартий и Школы Высших Студий (секция религиоведения), Анн Бренон является одним из лучших специалистов по катаризму, этому «христианскому диссидентству средневековой Европы», по ее удачному выражению. Эта архивист-палеограф вместе с Жаном Дювернуа и другими выработала абсолютно новый подход к этому диссидентству - или ереси, которая вела на костер. Очень долгое время единственными документами, которыми располагали ученые, были труды противников катаров, и потому исторические работы довольно часто основывались на старых обвинениях в манихействе и ориентализме. Открытие в старых фондах библиотек Италии и Франции, а затем публикация в 1970-1980 гг. трех ритуалов и двух трактатов катарского происхождения опровергли эти утверждения и позволили выработать более верные идеи. Наконец, развитие средневековой археологии и раскопки настоящих мест, где жили катары, стали прекрасным дополнением к этим найденным текстам.

- То, что мы знаем сегодня о катарах и их ереси, очень далеко от образа, существовавшего в 1950-1960 гг.

- Фактически, исследования о катаризме, перевернувшие старые представления, были сделаны в последней четверти ХХ века, после публикаций пяти дошедших до нас катарских книг. Три из них являются итальянскими: «Книга о двух началах» Джованни де Луджио и два ритуала, один на латыни, а второй - на альпийском окситан. Две другие - «родом» из Лангедока: Анонимный трактат на латыни и ритуал, прикрепленный к Лионской Библии, иллюстрированной катарской Библии. До тех пор были известны только антикатарские источники, особенно полемические трактаты итальянских доминиканцев и реестры допросов инквизиторов. Имея эти новые источники, легко доказать, что все обвинения в манихействе - не более, чем пропаганда Инквизиции.

- Мы были убаюканы именно этим образом ереси.

- Как и все на свете. Но видите ли, История иногда может полностью обновиться.

- Что мы теперь знаем о верованиях этих еретиков?

- Что это были, безусловно, христиане, без всяких связей с Востоком. Но они отвергали католическую Церковь, которая, как они говорили, в своей жажде власти и богатств сошла с пути Христа и апостолов. Часто говорится, что они использовали только Евангелие от святого Иоанна. Это неправда, их проповеди основаны на всем Новом Завете, как это видно из катарской Библии, сохранившейся в Муниципальной Библиотеке Лиона, и являющейся прекрасным окситанским переводом Вульгаты, версии Библии, распространенной в Западной Европе. И дело здесь не в еретическом прочтении, а в возвращении к простоте ранней Церкви и действительно архаических практиках.

- А чем был обусловлен такой поворот?

- В эпоху Тысячелетия христианский мир был объят страхом перед Апокалипсисом и жаждой Спасения. А католическая Церковь становилась все более догматической (кодификация ее догматики завершилась к XIII столетию), оправдывала насилие и вооруженную борьбу с неверными мусульманами (в Испании и Святой Земле) и еретиками (хотя катары были сторонниками ненасилия). Интересно, что различные ереси, появившиеся в Европе в ту эпоху, сближает именно представление о том, что Римская Церковь «свернула» с пути, в чем они все ее обвиняли.

- Кем были катары в Средиземноморье? Проникла ли ересь во все социальные прослойки?

- Конечно, катары были в таких больших городах, как Тулуза или Каркассон, но их там было не очень много, потому что графы, виконты, и особенно, епископы все время были настороже. Зато их было много (или относительно много) в бургах, бургадах, в более или менее фортифицированных деревнях, castra (множественное число от латинского castrum), построенных в романский период вокруг скромного замка, часто простой феодальной башни.

- И как это было?

- Всё произошло, в сущности, благодаря сельской аристократии, многочисленной и часто безденежной, но зато просвещенной, поскольку именно из этой среды в основном «набирались» «Добрые Христиане», «Добрые Мужчины» и «Добрые Женщины», то есть, катарский клир. Средиземноморье практически не знало права старшинства, в то время как у феодалов Севера право наследования в основном сохранялось за одним, старшим, сыном, которому переходило могущество семейного клана. В Окситании существовал другой правовой обычай, исходящий из Римского права, где сыновья и дочери, часто многочисленные, делили наследство между собой. Они делили и дробили земли и доходы. Мы также видим, что в castra обедневшие сеньоры были менее зажиточны, чем местные бюргеры, у которых они снимали дома, если их старая феодальная башня становилась непригодна для жизни или была слишком маленькой. Но эти совладельцы, делившие одно наследство и не имевшие много денег, все же принадлежали к определенному классу, отличались от других. Они часто прекрасно умели читать и писать (иногда талантливо), были образованы, принимали трубадуров, и даже сами становились ими, как Раймонд де Мираваль, один из певцов «куртуазной любви», создавшей репутацию всему Средиземноморью. Они также принимали и почитали Добрых Мужчин и Добрых Женщин, катарский клир, которые часто были их родственниками.

Связь мелкой и средней знати, нуждающейся, но уважаемой, с катаризмом, объясняет его укоренение на Юге. И многие ремесленники и торговцы бургов, крестьяне деревень, с восторгом следовали их примеру, хотя часть населения, в зависимости от места и региона, оставалась верной католической традиции.

За исключением графов де Фуа, графы и виконты преимущественно не были замешаны в ереси, даже если они воевали против крестоносцев. А вот их вассалы, и вассалы их вассалов, почти все, в той или иной степени, были склонны к катаризму, особенно сеньоры Лаурак, Рабастен, Караман…

- Так значит, катарский клир происходил из этой мелкой безденежной и просвещенной знати. Так это они были Добрыми Мужчинами и Добрыми Женщинами?

- Так их называли верующие. Фактически, они представляли собой одновременно монашеский и священнический чин. Монашеский, потому что, как католические монахи и монахини, они жили по строгим правилам. Добрые Мужчины и Добрые Женщины давали обеты бедности, целомудрия, послушания, общинной жизни, произнесения ритуальных молитв, прежде всего Отче Наш и Adoremus. Но они были также священническим чином, потому что жили в миру, без затвора, свободно, как попы и викарии Церкви Римской, и исполняли свое служение: проповедовали, ухаживали за больными, умирающими. Принося обеты, катарские монахи, одетые в черное, тщательно следовали принципам: отказывались убивать, и поэтому были вегетарианцами, ели только овощи и рыбу, отказывались лгать и клясться. К тому же, они отказывались признавать католические таинства, практикуя только крещение Духом через возложение рук, одновременно бывшее крещением, покаянием, посвящением (в монахи или епископы), соборованием (consolament).

Как апостолы Христа, они работали и жили трудом рук своих. Мужчины часто были ткачами, а женщины пряли. Они жили не в изолированных и закрытых монастырях, но в общинных домах, где проживали четыре-пять Добрых Мужчины или Женщины. Таких домов иногда было очень много в некоторых castra. В Мирпуа на Арьеже их было около пятидесяти. На извилистых улочках этих бургад общинные дома были открыты для всех. Для монахов, которые говорили там доброе слово. Для жителей, которые приходили туда послушать проповедь или принести в дар шерсть. Шерсть, которую пряли Добрые Женщины, ткали Добрые Мужчины, и делали ткани. Ткани, которые долгое время составляли основу богатства Тулузэ и всего Лангедока.

- Итак, катары представляли собой в какой-то степени контр-Церковь, со своим клиром. А у них была иерархия, культовые места?

- Никакой церкви, ни часовни, никакого места из «камня и дерева», как говорят их Ритуалы, у них не было. Будучи евангелистами, катары ссылались на Послание святого Павла к Коринфянам: «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа?» Когда катарский монах получал крещение Духом, его сердце становилось храмом Божьим. Так что ни церквей, ни часовен… Но иерархия была: епископы, всегда мужчины, которые крестили и посвящали, по крайней мере, вначале, до крестового похода. Им помогали два коадьютора и диаконы. У каждого епископа была епархия - сперва их было четыре: Тулузэ, Каркассэ, Альбижуа, Аженуа; потом образовалось пятая, Разес, Лиму. Эти епископства были, можно сказать, «автокефальными», то есть независимыми друг от друга, как и православные Церкви. Такое объединение общин вокруг епископа напоминает структуру ранней Церкви.

- Женщины, разумеется, Добрые Женщины, играли ли они значительную роль в катарской ереси?

- резвычайно важным и новым здесь было то, что монахини могли уделять крещение Духом и проповедовать, как и мужчины. Это была революция. Как и все религии Книги, христианство демонстрирует определенную мизогинию, чтобы не сказать больше. К негативному образу нашей матери Евы, соблазнительницы, искусительницы, склонной к необдуманным поступкам, добавлялись особо «сексистские» ремарки из святого Павла типа «Всякому мужу глава Христос, жене глава - муж…» (1 Посл Коринф. 11, 3). Средневековое общество считало женщину чем-то неполноценным, всегда подчиненным отцу, мужу, затем сыну.

Но было и исключение: в Лангедоке XII столетия женщины пользовались в области наследования обычным правом, которое рассматривало дочь, особенно незамужнюю, наравне с братьями. Если такая дочь была взрослой к моменту, когда становилась наследницей, то она могла стать собственницей, владелицей земли, как и мужчина, распоряжаться своим имуществом, завещать его, заключать сделки, продавать, брать взаймы, давать поручительство, предъявлять судебные иски и даже жаловаться на физическое принуждение. Конечно же, этим могли пользоваться женщины из богатых семей, особенно знати и зажиточных бюргеров. Интересно, что Добрые Христианки, особенно поначалу, происходили из молодых вдов (обычно девушки выходили замуж в 16 лет за более зрелых мужчин), и зрелых женщин, уже проживших свою жизнь. Этих проповедниц было очень много в катарских Церквях, в эпоху до преследований они составляли чуть меньше половины всего клира, около 45 %, как это можно подсчитать из инквизиторских источников.

В начале, во времена, называемые «золотым веком», в основном проповедовали епископы, а не обычные Добрые Мужчины. Зато мы знаем, что именно в этот период - неслыханная дерзость! - часто проповедовали Добрые Женщины. Их Церкви даже создавали женщинам-проповедницам условия, чтобы они могли лучше завоевывать сердца женской аудитории, да впрочем, не мешали им проповедовать и для смешанной публики. Однако, не было женщин-диаконов или епископов. Наиболее высокой административной функцией для женщин, кажется, было управление «домом» из четырех или пяти Добрых Христианок.

- Это что-то наподобие аббатис, как в католических монастырях?

- Да, но и была большая разница: право проповедовать и свободно выходить. Роль катарской монахини была намного более значительной, чем у ее католической сестры. Конечно, они больше сидели на месте, чем Добрые Мужчины, в связи со своими занятиями: они лечили больных, принимали путешественников, а иногда, в некоторых общинных домах, обучали катехизису девочек - послушниц или сирот - которые росли в этих домах. Там они работали в мастерских, за прялками, прядя шерсть, лен или коноплю.

- Многие из этих Добрых Женщин заплатили жизнью за своё призвание. Многие пошли на костер, но не отреклись.

- Многие из них, как впрочем, и многие Добрые Мужчины, выказали восхитительную самоотверженность. Особенно в Монсегюре, последнем убежище катаризма. Служанки и благородные дамы - но вопреки легенде, там не было Эксклармонды де Фуа - а всего их было около 225 вместе с катарской иерархией Тулузэ и Разес - отказавшись отречься от своей веры, погибли в пламени гигантского костра 16 марта 1244 года.

- Еще один момент: отчего это всеобщее увлечение катаризмом, эти настоящие или мнимые тайны, все эти истории о сокровищах и Граале?

- Прежде всего нужно понять, что катаризм был полностью забыт Историей. Катары были побеждены, и о них говорили только то, что находили в тезисах инквизиторов, не особенно присматриваясь. Впервые катары вновь появились в 1848 году в публикации под названием «Die Katharer», первом серьезном труде по этому вопросу, написанному немецким пастором, влюбленным в историю, Карлом Шмидтом. Но эта книга была популярна только в узких интеллектуальных кругах.

Затем другой пастор, арьежец по происхождению и ментальности, Наполеон Пейра, первым, в 1870-х гг., окунулся в архивы Инквизиции, и с энтузиазмом заявил, что оживит то, что нашел там, что он, гугенот, обнаружил там своих предков. Он считал их предвестниками Реформы и опубликовал лирическую и романтическую книгу в трех томах под названием «История альбигойцев». В этой книге он первым понял и постарался доказать, что они действительно были христианами. Но когда он добрался до Монсегюра, то его разыгравшемуся воображению не было удержу. Именно он придумал персонаж Эксклармонды де Фуа.

- А она не существовала?

- Нет, она существовала, но в Монсегюре ее никогда не было. Воображение Наполеона Пейра рисовало ему на склонах «пеш» (отдельно стоящей скалы) храм Духа с могилой Эксклармонды. Так родился миф. И этот миф расцвел. Под конец XIX - в начале ХХ столетия, в эпоху расцвета оккультизма и спиритизма, фелибристы, окситанские поэты, не говоря уже об эзотериках разного рода, на все лады перепевали этот миф. Сперва храм Духа стал храмом Грааля. Потом храмом Солнца. В начале ХХ ст. появились гностические секты, как, например, Церковь Монсегюра и Парижа, первый «епископ» которой, мой собрат Жюль Дуанель, архивист департамента Од, чтобы больше верили его рассказам, фабриковал фальшивые пергаменты и создал целую собственную литургию, только весьма на восточный манер.

В подобных обстоятельствах в 1930-х гг. в высокогорных долинах Арьежа появился некий Отто Ран, нацист, считавший себя романистом и слонявшийся вокруг Монсегюра. Но этот Отто Ран совсем не знал романских языков. Будучи поклонником Адольфа Гитлера и расовых теорий, он попытался соединить грандиозную нацистскую мифографию с "арианством" (Отто Ран здесь пытается соединить сторонников Ария с арийцами, прим. пер.) «храма» на горе Монсегюр, плодом фантазий Наполеона Пейра, превратившимся в солярный храм. Он пытался доказать, что катары были язычниками, славными арийцами, и более древнего происхождения, чем ненавистная иудео-христианская цивилизация. Если папа, писал позже Отто Ран в своей книге «Крестовый поход против Грааля», организовал крестовый поход против Лангедока и Монсегюра, так это потому, что катары были последними арийцами, поклонниками истинного Грааля, который был не чашей, содержавшей кровь Христову, а изумрудом, символом древних солярных обрядов. Успех Отто Рана, закончившим свою карьеру надсмотрщиком СС в лагере смерти, был довольно относительным в нацистской Германии. Гитлер был им не очень доволен. А вот после войны книги фальшивого романиста, переведенные на разные языки, вызвали целую эпидемию фантазмов различных мечтателей, искателей Грааля и несуществующих катарских сокровищ. .


интервью телеканалу Арте
беседовал Паскаль Корнуель /2003 или 2004


Имея диплом Школы Хартий и Школы Высших Студий, хранительница Архивов Франции, Анн Бренон стала одним из международно признанных специалистов по катаризму. Основательница ежеквартальника "Heresis", она также является автором многочисленных книг и статей по этой теме.

- Aнн Бренон, скажите, правда ли, что жизнь "катарских совершенных" на самом деле была так сурова, как это показано в фильме?

- Такова монашеская жизнь! Бенедиктинцы и цистерианцы также имели обеты бедности, целомудрия и придерживались воздержания. Поэтому не было ничего особенного в этой катарской суровости, по-крайней мере, в расцвет Средневековья. К тому же, я бы хотела здесь обратить внимание на то, что их послание было очень оптимистичным: они проповедовали, что "все души созданы благими и равными между собой" и что "все будут спасены", даже души инквизиторов, по-крайней мере, так считал Пейре Отье, один из их последних великих проповедников. И они не стеснялись прибегать к юмору, чтобы сделать свои слова доходчивее для слушателей. Например, в фильме представлена история, которая по латыни называется "exempla", пример. Такие истории использовались, чтобы ослабить напряжение и вызвать смех аудитории, как скажем, история о подкове и лошади, которая приводится в фильме.

- Тем не менее, катаризм выглядит довольно жестоким. Как было с этим младенцем, который получил таинство "consolament", и не мог больше пить молока своей матери. Ведь он таким образом был осужден на смерть...

- В фильме говорится, что consolament маленьких детей был очень редким. Более того, я уверена, что это был единственный случай. В отличие от католической Церкви, катарская Церковь крестила только взрослых, людей в сознательном возрасте. Личное стремление было необходимым. Но в данном случае, это отец ребенка, верующий, возможно, не очень грамотный, оказал очень большое давление на доброго человека, Андре де Праде. Он считал, что таким образом добьется Спасения своей маленькой дочери. Сам добрый человек очень долго колебался перед тем, как решиться на это, после чего он получил достаточно резкое внушение от своих более образованных коллег.

- Анн Бренон, Вы всегда говорите "добрый человек" и никогда не употребляете слово "катар".

- Я не люблю употреблять слово "катар".

- Но ведь они именно так и назывались?

- Извините, но их так называли только именно их противники в Рейнских землях. А это вовсе не одно и то же! Слово "катар" немецкого происхождения. Это игра слов для эрудитов - что-то среднее между греческим "katharos", что означает "чистый", и словом "Ketter", которое можно перевести как "колдун, поклоняющийся коту". И из слова "Ketter" немцы потом сделали слово "Ketzer", что значит еретик вообще. Это слово почти никогда не употреблялось в Окситании. Оно стало популярным после публикаций эльзасца Карла Шмидта в 1848 году и немца Арно Борста в 1951 году. Тогда же немецкое слово "Katharer" было переведено на французский как "Cathares".

- Значит, этих катаров нужно называть "добрые люди" ?

- Наиболее честно было бы называть их так, как они называли себя сами: Христиане или апостолы. Они определяли себя исключительно как "истинная Церковь Христа и апостолов". По этому поводу я хочу сделать еще одно уточнение. Те, кого называли катарами или еретиками, были монахами этой Церкви. Верные назывались просто верующими. Верующие говорили о себе, что они "устремлены к Добру", то есть к тем, кто был их клиром - кого собственно и называют сейчас катарами - к "добрым мужчинам" и "добрым женщинам". Но все не так просто, ведь Инквизиция изобрела для них еще одно название, а именно - "совершенные", чтобы приравнять их к античным манихейцам. Это был дополнительный способ их дискредитировать.

- Но разве они не были дуалистами, как манихейцы?

- Нет, они были дуалистами как раз потому, что они были христианами.

- Но ведь христианская религия не дуалистична. Бог создал мир. Катары же говорили о другом, что это дьявол его создал. Как Вы можете говорить, что они были христианами?

- Как сказал наш общий учитель, Жорж Дюби, "Все христианство XI-го века было полностью и спонтанно манихейским". Католический антидуализм на самом деле догматизировался только под конец XII-го века. А скрытый дуализм Нового Завета в ходе истории, в разные периоды, более или менее развивался различными христианскими группами: римским христианством в целом, а катарами в особенности.

- Что Вы имеете в виду под "скрытым дуализмом"?

- Например, то, что сказано в Евангелии и в 1-м Послании Иоанна, где противопоставляется Бог и мир. Это интерпретация известной цитаты: "Царство Мое не от мира сего". Таким образом, и мир не от Бога.

И все время, столько, сколько существовал катаризм, звучал в их проповедях лейтмотив этой оппозиции между Царством Божьим и этим миром (князем которого есть Сатана), дополнявшийся оппозицией между истинной Церковью Божией, то есть еретической Церковью, и фальшивой, узурпаторской, Церковью Римской, заключившей пакт с этим миром. Вот настоящие корни этого знаменитого катарского дуализма. Я цитирую доброго человека Пейре Отье: "Есть две Церкви, одна гонима и прощает, а другая всем владеет и сдирает шкуру". Поймите: одна Церковь благая, которая может только бежать от преследований, а другая - злобная преследовательница. И за два столетия до того, рейнские еретики, о которых сообщали Бернарду из Клерво, не говорили ничего другого. Появление Инквизиции, как инструмента преследования, только подтвердило par excellence тот факт, что Римская Церковь - это Церковь-преследовательница. Это был именно тот момент, когда родился общественный строй, который Роберт Мур назвал "обществом преследования".

- А кто такой Роберт Мур?

- Роберт Мур - это великий британский медиевист, профессор университета в Ньюкасле, автор известной книги "Преследование и его рождение в Европе". Огромный вклад Мура в историю состоит в том, что он показал очень ясно, что начиная с эпохи Тысячелетия, наше западноевропейское христианское общество определяется и структурируется путем выявления и объявления категорий людей, подлежащих исключению: сначала это были еретики, потом евреи, потом прокаженные и так далее. Это было началом длинного списка, который только пополнялся в течение многих веков.

Когда мы смотрим с этой точки зрения, то еретики выглядят не как опасная и агрессивная для христианства сила, против которой оно должно было защищаться, но как сила христиансого сопротивления новшествам Григорианской Церкви: крестовым походам, рыцарским орденам...

- Рыцарским орденам?

- Возьмите хотя бы Tамплиеров! Нет ничего более антикатарского, чем тамплиеры. Историк-медиевист, Жан Флори, специалист по крестовым походам и рыцарству, сказал, что тамплиеры были "чудовищным образованием" с точки зрения христианской этики: монахи, которые носят оружие и убивают во имя Христа, сказавшего: "Не убий!". Не забудьте, что не кто иной, как Бернард из Клерво - наш святой Бернард! - был теоретиком всего этого. Он прославлял эту функцию монаха-воителя, определяя ее как "убийство зла", и противопоставляя ее "человекоубийству". Поэтому нет ничего более удивительного - может быть, в этом есть какой-то черный юмор - что современный эзотеризм так легко ассимилирует "катаров" и "тамплиеров".

- Но если бы катаризм пережил преследования и вышел бы победителем, как это случилось с Римским католицизмом, уверены ли Вы, что ему удалось бы избежать ловушки, и в свою очередь не прибегнуть к преследованиям?

- Если бы это случилось, то он потерял бы свою идентичость христианства с дуалистическими тенденциями, то есть, идентичность христианства, отказывающегося от любого вмешательства Божественного права в этот мир. Аргумент "Сие угодно Богу" не мог быть для катаров, достойных этого имени, если так можно сказать, достаточным, чтобы оправдать какое-либо насилие. Если бы так случилось, они больше бы не были катарами. Это был путь "безумцев Божьих" в контексте дуалистического евангелизма..


Знакомьтесь с Анн Бренон

(2006 - 2007)

Как родилось Ваше призвание к Истории и к катаризму? Каков был Ваш профессиональный путь ученого?

Нелегко точно ответить на этот первый вопрос. Я считаю, что, наверное, родилась с этим «призванием к истории», то есть это, возможно, что-то генетическое…

Когда я говорю об этом, то сразу же думаю о «genus hereticum», или, так называемой «еретической породе», носителями которой, как считали инквизиторы XIV столетия, были семьи упорствующих катарских верующих. И это не было такой уж неправдой: ересь впитывали с материнским молоком, она коренилась в самой земле, в культуре и семейном окружении, ею проникались с раннего детства. Так же, говорят, можно родиться и историком - или, по крайней мере, с тягой к прошлому - как в Монтайю можно было родиться еретиком.

Конечно, многие дети рождаются с устремлением в будущее, с желанием полететь к звездам. В любом случае, когда я вспоминаю свое детство, то помню, что я всегда была увлечена прошлым, и мои родители очень мне в этом способствовали. Вот первые яркие воспоминания: я маленькая в мрачном нартексе аббатства Сен Филиберт де Турнус, рассматриваю плиты пола. Затем я помню яркий солнечный свет, золотивший камни маленьких романских церквей в Маконнэ. Я уже не говорю о скале Солютре… И прежде всего для меня очень ясна стала значимость пейзажей, самого края. С раннего детства я чувствовала желание понять всё это более глубоко, увидеть, как всё оно было - конечно же, намного красивее, чем сейчас - раньше, «прежде». Как если бы мне сегодня чего-то недоставало. Снежных зим, где слышится запах горящих дров, зеленых и таинственных летних дней, когда в полях и лесах бродили тысячи животных (может быть, волшебных?).

И сегодня ничего не изменилось, я точно так же смотрю на это всё, с тем же неутолимым желанием. Очевидно поэтому, не случайно, у меня возникло желание увидеть тексты и документы, где можно было хоть немного приблизиться к реальности этого «прежде»… И этот вкус аутентичности. Знать то, что было на самом деле, по-настоящему, а не в воображении писателей. Как эти люди из прошлого смотрели на эту землю и как они видели мир…

Как и все дети, я очень быстро стала черпать дополнительную информацию о цвете и ткани жизни из книг. Я была влюблена в доисторический период из-за «Борьбы за огонь», в Древний Египет из-за «Романа о мумии» и сотен подобных произведений. Уже в 10-12 лет я мечтала стать археологом. Потом я решила стать историком Средних веков. Средние века представали передо мной как огромная прекрасная фреска, в обрамлении силуэтов укрепленных замков, где мы гуляли с родителями; а потом пришел черед и средневековой литературы, которая очень быстро меня покорила. Я начала читать на языке д’ойль (старофранцузский), для легкости, ведь я была француженкой по культуре (живя в 80 километрах к северу от Лиона). Я поглощала всё без разбору: героические поэмы и особенно куртуазные романы, потом пришел черед труверов. Ну, от труверов я, конечно же, перешла к трубадурам. Сначала у меня были большие трудности с языком, старым окситан. Но со временем, пока я читала, я приняла в себя этот язык, я ассимилировалась с ним. И когда я это делала, я вдруг понемногу начала понимать, что означают звуки наречия моей бабушки, брессан - наречия франко-провансальского, но не д’ойль. В лицее у меня были лучшие профессора французского, латыни и истории, которые мне помогали, поощряли, вдохновляли меня, читали мне лекции, руководили моими исследованиями. Я даже помню очень живые и страстные дискуссии… когда я открыла для себя существование катаров.

Конечно же, на полях и в предисловиях, в заметках различных изданий о трубадурах я встречала множество аллюзий об этих таинственных еретиках, катарах, и мне ужасно хотелось узнать о них еще больше. Как и все, я начала с того, что мне попадалось под руку, то есть, читала всё что угодно, книги, напичканные мифологией и вопиюще противоречащие друг другу. Летом, в августе 1959 года мои родители решились, наконец, поехать на дорогой и мифический для меня Юг на короткую экскурсию, и это для меня было чудесным открытием света и тени, моря, Каркассона, Фуа, Монсегюра, Кверибюса, Минервы. Я помню - я, правда, не уверена, что это довольно ретроспективная реконструкция - что почти сразу же я пообещала себе, что настанет день, и этот край станет моим. Я также помню, как разговаривала с папой в Монсегюре, сидя на нагретой солнцем скале. В культуре нашей семьи не было ничего религиозного. Мы были свободомыслящими, атеистами, абсолютно светскими людьми, вскормленными духом эпохи Просвещения и даже яростными антиклерикалами. Я слушала, как мой отец, как всегда возмущается нетолерантностью, крестовыми походами, Инквизицией, и моё сердце возмущалось вместе с ним… Чтобы много не говорить и не утомлять вас этими скучными деталями, скажу только, что когда я перешла в третий класс лицея - а мне тогда еще было 13 лет, - мой выбор был уже сделан. Я решила, что посвящу себя изучению этой средневековой южной цивилизации (тогда еще не говорили окситанской), с ее трубадурами и катарами, о которой книги писали так мало, и так сильно друг другу противоречили. Но я хотела знать всё! Единственный путь, который к этому вёл, проходил через Школу Хартий. Лицейские профессора предупреждали меня: это очень трудно. После бакалаврата я должна пройти двухлетний или трехлетний подготовительный курс, а потом вступительные экзамены, где, среди всего прочего, требовался головокружительный уровень знания латыни. Но я была готова на всё, даже оставить свой семейный кокон и родные места, чтобы примчаться в Париж. В июле 1965 года эти ворота открылись передо мной. После двух лет подготовительных курсов в лицее Генриха IV я поступила в Школу Хартий с довольно успешными оценками.

В 1967 году, когда я заканчивала второй год обучения, мне нужно было выбрать тему для тезисов. Я говорила о своих увлечениях с Жаком Монфрином, великим романистом, профессором романской и провансальской филологии, которого я избрала своим научным руководителем: «Я бы хотела написать что-либо на тему о трубадурах». Он покачал головой: «Критическое исследование на эту тему будет слишком сложным для дебютантки». И тогда я решилась сказать ему: «Но еще больше я бы хотела написать работу о катаризме…» Его ответ был довольно резким: «Катары? Но это же несерьезно для выпускницы нашей Школы!» Уже тогда они, мои бедные средневековые еретики, имели дурную репутацию у французских интеллектуалов… Я не знала, что бывает и хуже. Но тогда мне пришлось писать тезисы о вальденсах. Это была филологическая работа: 24 рукописи религиозных текстов на окситан, происходивших от пьемонтских вальденсов конца Средневековья. И эта работа была для меня чрезвычайно полезна - она заставила меня заняться образованием в области религиозной культуры, которой мне ужасно недоставало, но которое было абсолютно необходимо для серьезных исследований в области медиевистики, особенно ересей! И благодаря этим вальденсам - особенно их ясной и непримиримой позиции - «лучше подчиняться Богу, чем человекам» - я открыла и нашла для себя реальность христианского Писания. Потому что без этого я никогда не смогла бы впоследствии приблизиться к катаризму.

Увы, я не приблизилась к нему сразу же. Я защитила свои тезисы и в 1970 году закончила Школу с дипломом архивиста-палеографа, и мне нужно было еще какое-то время проработать в хранилище, чтобы формально завершить своё образование. Хранитель в библиотеке или архивах? Я предпочитала архивы, надеясь, что меня пошлют работать в какую-нибудь маленькую префектуру, желательно, окситанскую. Но реальность была более прозаической - я должна была классифицировать архивные фонды, чаще всего совсем недавние, только поступившие из префектурных канцелярий - фактически, готовить их к архивации. В основном, это были документы об управлении и местной аристократии, и ничего, совсем ничего не напоминало мне о моей страстной любви к Средним векам, особенно, к Средним векам литературы и ереси. Неужели я должна была во всём этом увязнуть? А ведь теперь у меня совершенно не было возможности посвятить себя работе, которая интересовала меня больше всего в жизни. Стало быть, мне пришлось закрыться в архивах. И я вынуждена признаться моим бывшим сотрудникам, собратьям, товарищам и друзьям, которых я встретила на дороге своей жизни: я была очень плохим архивистом…

…и я с огромным счастьем приняла в октябре 1981 года предложение, которое сделал мне ученый Рене Нелли: помочь ему основать в Каркассоне, при поддержке департамента Од, небольшой центр, призванный служить научным исследованиям в области ереси: Национальный Центр исследований катаризма. С этого всё и началось. Восемь лет интенсивной работы, коллектив, составленный из старых и молодых исследователей, работы, зарисовки и публикации, и перед нами возникла, наконец, сама эта ересь, в ее историческом контексте, с людьми, которые были ее носителями.

В 1998 году я должна была уйти из Центра, чтобы освободить место для местных локальных амбиций (катаризм, особенно в департаменте Од - «Стране катаров» - стал Клондайком для новых золотоискателей и жаждущих славы). Но я продолжала работать, с теми же людьми, исследователями и моими друзьями; мы встречались на коллоквиумах и в частной жизни, в Монтайю и в других местах. Мы переписывались, мы публиковались. И жили своей жизнью.

Потому, чтобы до конца ответить на ваш вопрос, могу сказать, что моя солидная научная и интеллектуальная подготовка медиевиста, можно сказать, профессионала, это лучшее средство постоянно и неусыпно контролировать жажду знаний, являющуюся двигателем всей моей жизни. И попросту говоря, следует полностью отдаться этому ремеслу, которое прежде всего является ремеслом. Потому что быть историком - это не импровизация.

Вы написали множество книг, и постоянно публикуетесь в прессе. Можете ли Вы рассказать нам о своем отношении к писательству?

Мое отношение к писательству…

Прежде всего, я действительно написала и опубликовала множество книг, и еще больше статей, но я не считаю себя писателем (или писательницей?). Публикации - это одна из граней ремесла историка, как, впрочем, и любой профессии, связанной с исследованиями. Нужно дать и другим попробовать плоды своего труда, соприкоснуться с трудами других, что-то учесть, что-то покритиковать, а более всего - поделиться. Всегда все, что я писала, укладывается в эту простую схему, даже мои «реальные романы».

Но не хочу соврать, я действительно люблю писать, это мой способ выражения. Я люблю это делать, как другие любят садовничать, или увлекаются музыкой - и мне это так нравится, что я даже не могу вам передать. Я обожаю зачернять знаками белую страницу (или белый экран). Когда я пишу, то у меня возникает впечатление, что я словно продолжаю свои размышления, выношу их вовне: и часто именно когда я пишу, то лучше всего понимаю, осознаю, тогда ко мне приходят лучшие мысли - да, это «креативная» сторона искусства истории. Но я также очень люблю красивое изложение мысли и хорошую литературу. Я много читаю.

Поскольку я пишу на исторические темы, то уделяю довольно много внимания способу выражения на письме, потому что нуждаюсь в том, чтобы выражаться ясно и четко. Пытаюсь никогда не оставлять место для двусмысленности. Найти нужное слово, единственно возможное слово, и потому выражения должны быть точными, но не безапелляционными. Хочу, чтобы всякое утверждение несло в себе оттенки и нюансы, а не выстраивало в ряд бессодержательные слова. Я считаю, что История - одна из лучших школ писательства!

Даже если мне предстоит писать очень специализированную статью, для меня делом чести является написать ее так, чтобы ее понял любой заинтересованный этой темой читатель. Я не собираюсь делать различий между «публикой» и элитным хором историков.

И хотя у меня есть природные склонности к писательству, я всё же постоянно пытаюсь «вырабатывать» собственный стиль. Слова, изливающиеся на бумагу, я подвергаю самой жесткой цензуре и критике, какой только могу. В принципе, я всегда начеку, и не позволяю себе писать «как-нибудь», но в то же время остаюсь верной этой «тихой внутренней музыке», которая медленно, но верно, ведет меня вдоль красной нити текста. Конечно, бывают дни, когда слова словно льются сами собой, и всё становится ясным и гармоничным, а бывает, когда работа делается с таким скрипом! Я пишу прямо на своем маленьком «макинтоше», тщательно отделывая каждую фразу, но достаточно быстро. Я набираю в среднем 5-7 страниц в день. На следующий день, когда я встаю, то перечитываю и правлю то, что написала вчера, а потом продолжаю.

Когда я пишу (например, книгу), то пытаюсь писать понемногу всё время, становясь даже слегка агрессивной по отношению ко всему, что меня отвлекает. Я не прерываюсь до тех пор, пока не буду обязана это сделать. Хочу сказать, что подобное состояние дел не так-то легко обходится моей семье…

Всё, что мне нужно - это оставаться долгие часы, по своему обыкновению, в одиночестве небольшого запертого кабинета (только окно открыто на луга и поля), и это словно защищает меня. Само собой, как мать семейства, я вынуждена исполнять и другие обязанности - домашнее хозяйство, поездки, поиски дочери, когда она выходит из лицея, и так далее. Но я пытаюсь урвать всё возможное время для работы. Я обожаю работать с утра пораньше - 5 часов, это для меня весьма хорошо. Наоборот, вечером, я счастлива встретиться с семьей, расслабиться. К счастью, мой спутник жизни разделяет со мной страсть к ереси и Средним векам, и я могу бесконечно говорить с ним об этом - его советы и впечатления для меня бесценны! И могу сказать, что в моём доме катаризм иногда царит безраздельно и non-stop… хотя у нас есть и другие увлекательные точки соприкосновения - события в лицее, лошади, музыка…

Я пишу только в своей башне (это фигуральное выражение, не подумайте, пожалуйста, что я живу в замке, это просто старая ферма, которую приходится каждый год «подновлять»). Но ручка и блокнот всегда со мной, и иногда я могу, находясь за рулём, остановить машину на обочине дороги и записать идею или удачную фразу, которая приходит ко мне в голову. Часто такие идеи посещают меня ночью. Тогда я просыпаюсь с готовым планом целой главы, и быстро записываю его в маленьком блокнотике, лежащем на ночном столике.

Можно сказать, что каждая моя книга - это результат отдельного исследования. И предварительная работа может длиться очень долго. Я роюсь в документах (в основном уже много лет в архивах Инквизиции), ставлю пометки, делаю записи. В том числе, читаю книги и статьи своих коллег, которые могут дать нужные мне аргументы и высветить контекст - историческое исследование это ведь коллективный труд. Я не позволяю себе писать по-настоящему, пока эта предварительная подготовка почвы не проделана, как следует, и пока я не разработала точного и подробного плана - хотя это не мешает мне переделывать, улучшать, изменять написанное, и так постепенно вырисовывается то, что я хотела сказать.

Конечно же, всякий раз, когда меня останавливают проблемы, я сразу же обращаюсь к компетентным коллегам (и друзьям), которые дают мне советы. Иногда я посылаю по Интернету какую-нибудь главу для прочтения и критики своему другу (или подруге), чтобы они высказали своё мнение в какой-либо области (исторической, археологической…). И я всегда благодарю их за присутствие и помощь, упоминая в своих книгах! Потому что их вклад очень важен. Дружба, сердечность, открытость работ других, бескорыстие - эти ценности столь редки сегодня, и потому их стоит защищать!

Возможно, главным и существенным аспектом каждого исследования является открытие местности. С моим спутником жизни, а иногда с моей лучшей подругой-археологом, глядя на подробные планы местности масштаба 1:25 000 и старинные карты, мы осматриваем поля и леса, а если нужно, то и бетонные покрытия урбанистических зон, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на места, упоминаемые в средневековых текстах. Мы сами занимаемся визуализацией истории. И даже, если от дома, где проповедовал Пейре Отье, или как-нибудь вечером останавливался Пейре Маури, ничего не осталось, разве что распаханные поля еще могут извергнуть из себя какой-нибудь средневековый черепок, этот конкретный, телесный контакт с некоей «реальностью» кажется мне основой любого хорошего исторического размышления. Моим карманным справочником до сих пор являются два тома Суммы Жана Дювернуа: Религия катаров и История катаров, вышедших в издательстве Privat в 1977-1979 гг. Конечно же, я запоем читаю всё, посвященное этой теме, как о самом катаризме (хотя трудно написать что-либо лучше и новее, чем Жан Дювернуа), так и о контексте, который его окружает.

Мои книги, как правило, отвечают требованиям издателей, но я не исполняю их приказов. В общем, они, как правило, задают мне вопрос: «Над чем Вы работаете сейчас, какие идеи вынашиваете для новой книги о катаризме?» То есть, требования издателей и ход моих исследований приспосабливаются друг к другу. Я не способна писать книгу без глубокого желания и чувства, что она будет полезной и откроет что-то новое.

Только однажды я сама предложила книгу издателю, но это произошло в особых обстоятельствах. Этим издателем был мой старый друг, и даже более того - старый сообщник, Жан-Луи Мартейль, который тогда открыл небольшой издательский дом между Кверси и Перигё, издательство «Hydre». В то время я, после выхода в отставку из Центра Исследования Катаризма, пребывала в расстроенных чувствах, была деморализована, моё доверие к людям было подорвано, а всё, чего я достигла, было сломано растущими человеческими амбициями. Тогда-то я и предложила Жану-Луи, вне всякого меркантильного интереса, попробовать издать «реальный роман», «Нераскаявшуюся» (о Гильельме Маури из Монтайю). Это была некая помесь научного исследования архивов Инквизиции и моего желания ввести читателя во внутренний мир катаризма. Для меня же это было утешением и возможностью встретить, хотя бы в прошлом, друзей, которые остаются верными, прямыми и мужественными. Возможно, это была своего рода терапия? В любом случае, мой друг-издатель выявил добрую волю и пошел на эту авантюру.

Теперь вернёмся к «конкретному» аспекту Вашего вопроса: мои книги это исторические книги, а не бестселлеры. Они издаются максимум несколькими тысячами экземпляров. Я считаю, что во Франции насчитается разве что десяток писателей, «живущих своим пером» и, конечно же, романистов, но не историков. Мои реальные романы всегда будут искать очень доверительного читателя. А те мои книги, которые расходятся лучше, опубликованы «крупными парижскими издательствами»: Катарские женщины (Perrin, 1992, Tempus, 2005); Катары: Бедняки Христовы или апостолы Сатаны? (Gallimard, 1997). Авторские права, когда за них что-то выплачивается, являются всего лишь небольшим подспорьем для меня. В общем-то, я живу довольно бедно и уединенно. Но мне с этим хорошо.

И, наконец, хочу закончить ответом на традиционный вопрос о моих проектах. Я фактически закончила очень тяжелую для меня рукопись (в связи с отсутствием у меня религиозного базиса) о религиозных аспектах катаризма, которая выйдет в печать этой весной. Поскольку я понимаю, что мне приходится считаться с тем, что отпущенное мне время не безгранично, хотя я верю, что его осталось еще достаточно, я уже пускаюсь и на такие авантюры (замечу только, что я не перестану писать, пока у меня не откажут глаза и руки).

Я также работаю над четвертым томом своих «реальных романов» о жизни Доброго Человека Пейре Санса и его послушника Пейре Фильса, которые сумели избежать костров Бернарда Ги.

И потом я напишу большую книгу, серьезную и сложную, о конце катаризма, для которой я хочу использовать практически все существующие следы в архивах Инквизиции - от Пиренеев до Каркассе и Тулузэ.

Ну и кроме того, я уже немолода, и мне стоило бы освободить место для молодых ученых, чтобы они возобновили критические исследования средневековой ереси. Я же, пока у меня будут силы и энергия, буду находить удовольствие в писании «реальных романов», так, чтобы из них, по возможности, получилась большая литература…

С 1982 по 1998 год Вы руководили Национальным Центром Исследования катаризма Рене Нелли. Не могли бы Вы рассказать нам об этом опыте и объяснить нам причины Вашего увольнения?

Мне не так уж легко будет говорить о Центре Исследований катаризма, для меня это настолько чувствительная тема, что простое упоминание о ней очень болезненно. Этот опыт открылся для меня в 1982 году как самое настоящее полное вовлечение, вложение всех моих сил, и он завершился в 1998 году моим увольнением при очень печальных и жестоких обстоятельствах. Это была ужасная грязь, в которой утонуло все мое доверие. Даже сейчас, когда я думаю об этом, я все еще не могу воспринять тогдашнюю ситуацию как нечто завершенное, я не могу всего понять: на какие-то вопросы я до сих пор не могу ответить, не могу объяснить себе (да и смогу ли когда-либо?). И это мешает мне перевернуть страницу, подвести черту и с легкостью все забыть, «смириться с потерей», как говорится, и заняться чем-нибудь другим с легким сердцем, как я в глубине души желаю.

Но я не хочу уклоняться от ответа на Ваш вопрос, даже если мне и трудно будет отвечать - в конце концов, мое мнение это всего лишь еще одна грань реальности.

Но вначале несколько предварительных замечаний: Национальный Центр Исследований катаризма, неприбыльная организация согласно Закону об Ассоциациях 1901 года, был основан в Каркассоне в октябре 1981 года по инициативе Робера Капдевилля, президента Генерального Совета Од, президента Расинэ (Межминистерская миссия устройства побережий Лангедок-Руссильон) и Рене Нелли. С 1 марта 1982 года я стала руководить им, вначале как хранитель Архивов Франции (до 1986 года), а потом на специальной выделенной департаментом Од должности (до 1998 года). Будучи архивистом и палеографом, и имея диплом религиозных студий в области средневековых ересей, я считала своим долгом основать здесь настоящий центр исследований и документации.

Ассоциация в основном функционировала за счет субсидий департамента, и ее президентом был член местного совета Од (вице-президент Генерального Совета), управляясь Административным Советом. В мои функции входило управление Центром как историческим организмом, и под моим началом был Научный Комитет, который постоянно расширялся.

В 1992 году, по требованию Генерального Совета Од, я должна была взять на себя ответственность за то, чтобы стать президентом Ассоциации, в то время, как научное руководство было доверено Николя Гузи. Он был нанят как подающий надежды студент, еще не получивший диплома, в качестве одного из сотрудников отдела документации в 1986 году, и закончил свое образование, уже занимая эту должность. В 1997 году в контексте развития департамента Од европейской программы «Страна катаров», Николя Гузи убедил Административный Совет Центра и меня сделать при нашей Ассоциации филиал с коммерческим уклоном (Центр Валоризации Средневекового Наследия), и тут же стал им руководить.

Благодаря постоянной поддержке департамента Од, активному сотрудничеству с международным научным сообществом и крепким дружеским связям между членами и работниками Центра, последний также сделался местом исторических исследований о катаризме в двойном контексте - контексте средневековых европейских ересей и цивилизации Юга. Стал выходить ежеквартальник Heresis, основанный в 1983 году, а каждый год проходили коллоквиумы, где собирались специалисты международного класса, ученые, студенты и просто заинтересованные люди. Он стал местом встреч и находок в этой области, а в ежеквартальнике регулярно выходили публикации о последних открытиях. Исторические исследования отличались высоким качеством, потому что Центр предлагал любому исследователю или научному коллективу богатые библиотечные фонды и доступ к оригинальным источникам в виде микрофильмов, а также был открыт для широкой публики. Плодотворный и благодарный обмен опытом объединил в этом маленьком каркассонском доме выходцев из крупных французских и зарубежных университетов, которые могли участвовать в коллоквиумах, семинарах, встречах, публиковаться и т.д. И я никогда не забуду эту царившую там атмосферу дружбы и доверия, которую я до сих пор несу в себе.

У Центра были хорошие связи с соседними университетами - Тулузы и, особенно, Монпелье, где я с 1992 по 1996 год читала курс о средневековых европейских ересях, подготавливая новых исследователей катаризма.

В то же время Ассоциация существовала на общественные средства, и мне всегда казалось нормальным и необходимым, что она будет делиться с общественностью результатами исторических исследований. Поэтому она участвовала в программе Общественного образования Министерства молодежи и спорта, и организовывала, как в департаменте Од, так и за его пределами, различные акции для местного населения и гостей, с педагогической и демистификаторской целью - многочисленные конференции для широкой публики, выставки и т.д. Очень много в это вложила я сама вместе с Жаном-Луи Гаском, который был душой этого дела (и стал моим мужем). Мы организовывали от 70 до 80 общественных бесплатных конференций и дискуссий в год, причем в нерабочее время, по вечерам, на выходные… Есть о чем вспомнить!

В январе 1999 года, после многих лет постоянной борьбы с Центром Валоризации Средневекового Наследия, в обстановке интеллектуальной изоляции и морального напряжения, плохо понимая мотивы некоторых людей и значения их поступков (я бы даже сказала, что достигла своего рода «морального истощения»), тщетно пытаясь сохранить за Ассоциацией характер открытого для общественности Центра, неприбыльной просветительской организации, однако, не получив поддержки от своих работодателей, то есть от Генерального Совета Од, я досрочно ушла с поста президента Ассоциации и была уволена из научного комитета Центра. Многие члены научного комитета ушли вместе со мной. Среди тех, кто остались, было достаточно много медиевистов «деконструкционистов», то есть тех, кто считал катаризм исторической мистификацией. Странный и парадоксальный союз, создавший организм, живущий, в основном, за счет программы «Од - страна катаров»…

После моего ухода, руководство Центра было официально разделено на научную дирекцию, согласно уставу Ассоциации, и административную дирекцию, которая тоже завела свой административный совет. Пилар Хименез, написавшая докторскую диссертацию о катаризме в Тулузском университете ле Мирайль, заняла в 2001 году должность «научной директрисы» по соглашению с Тулузским университетом, а Николя Гузи получил титул «директора Центра Исследований катаризма», поскольку возглавляемый им Центр Валоризации Средневекового Наследия выполнил свою миссию.

Издательство ежеквартальника Heresis тоже практически прекратилось. В 2005 году Центр Исследований катаризма прервал соглашение с Тулузским университетом, распустив научный комитет, и сам стал руководить научными исследованиями. С того времени новое руководство Ассоциации семимильными шагами движется в сторону деконструкционизма, оставляя Истории роль пятого колеса в телеге…

Суть этой проблемы (конечно же, не имеющей ничего общего с Историей) лежит в создании самой Ассоциации «Национального Центра Исследований катаризма». Душой этого предприятия - а может даже и духом - был Рене Нелли, сумевший убедить местные власти Од и лично президента Капдевилля сделать свою мечту реальностью. Но эта мечта историка, философа и поэта, была воплощена политиками. Буквально в первые дни работы Центра, в марте 1982 года, Рене Нелли покинул нас, заболев тяжелой болезнью. Было ли возможным для Ассоциации, созданной великим каркассонцем для «отвоевания аутентичности» и фундаментальных исторических исследований о катаризме, избежать постепенного превращения в некий официальный придаток Генерального Совета Од? Можно ли было избежать того, что катаризм стал рассматриваться в свете Эльдорадо «экономики туризма» как трамплин, откуда быстро и легко можно достичь высших ступеней власти и богатства?

Тем не менее, несмотря на печальные следы, которые оставила в моей душе эта часть жизни, я все равно вспоминаю по-настоящему плодотворные и чудесные человеческие отношения и встречи, которые были также исключительно богаты и в интеллектуальном плане. Не стоит даже говорить, что я ни о чем не жалею, что это много дало мне, и я верю, много дало и исследованиям катаризма, придав импульс новым поискам, имевшим абсолютно светский характер, и одновременно научным и по-человечески открытым. Я считаю, что «школа Ересей», создавшаяся между 1983 и 1998 годами вокруг Жана Дювернуа, позволила достичь прекрасных результатов и открыть позитивные перспективы развития «феномена катаров». И этот дух не умер. Старая команда издания Heresis, обогащенная новыми лицами, продолжает свой дружеский коллективный труд, и не имея никакой структуры под собой, продолжает встречаться и издаваться. Именно она создала музей «Память окситанского катаризма» в Мазамете, она проводила коллоквиумы в Монтайю, особенно коллоквиумы 2000 и 2004 годов, она издала материалы конференций в честь Жана Дювернуа (2005 год), и организовала коллоквиум в Мазамете в мае 2007 года…

источник http://blp.free.fr/entretiens/abrenon.html

поделиться |

Анн Бренон "Катаризм и семья в Лангедоке 13-14 вв."

перевод с франц. Наталии Дульневой


Исследование, основанное на источниках инквизиции


Вступление: соответствующие источники

Огромное количество теоретических источников - от теологических томов до антидиссидентской полемики c одной стороны, до литургических книг, катехизисов и иных текстов катарского происхождения, с другой - дают возможность историкам создать довольно точную современную картину катаризма и его христианских требований. Достаточно много других, в основном нарративных, источников, показывают, насколько глубоко катаризм внедрился в окситанское общество еще во второй половине двенадцатого века, так глубоко, что Папа Римский решился провозгласить крестовый поход против светской аристократии, защищавшей диссидентскую Церковь.

Репрессии катаризма в тринадцатом и четырнадцатом столетиях собрали и аккумулировали множество источников юридического характера, реестры инквизиции, которые сегодня дают нам возможность заглянуть в самые глубинные, интимные пласты жизни Окситании того времени, особенно в социальной и социологической области, и увидеть наиболее тесные связи семейного характера. Работая с этими реестрами, можно достаточно четко составить глобальное представление об окситанской семье в тринадцатом столетии. В этой статье я буду использовать информацию, которую удалось обнаружить в реестрах инквизиции, чтобы понять взаимоотношения, давшие возможность окситанским семьям проникнуться катарским религиозным духом. Также я надеюсь, что моя статья разрушит стереотипы, созданные некоторыми доктринальными источниками и полемистами того же тринадцатого столетия, представляющие катаризм, как явление антисоциальное, негуманное и социально опасное - взгляд, который противоречит фактам. (1).

1. Основания данного исследования. Точка зрения инквизиторов.

Яркий и безжалостный свет реестров инквизиции беспощадно выявляет всех - от высших до низших сфер общества: рыцарей, работников, аристократов, горожан и крестьян, бросившихся в объятия диссидентской веры. Это идеальный материал для изучения структуры семей. Инквизиция была установлена в 1233-1235 годах. Ее миссией было вернуть в лоно католической веры окситанское население и умиротворить его, легитимизировать результаты войн и королевских завоеваний, подавить любое проявление ереси. Инквизиция сочетала карательную функцию с исповеднической, добиваясь покаяния населения, отречения его от ереси и воссоединения с католицизмом, накладывая соответствующие наказания и играя также роль репрессивной судебно-следственной системы (Inquisitio haeretice pravitatis), используя исповеди в качестве показаний и основываясь на информации доносчиков. Но главной ее целью было выследить и выловить всех подпольных проповедников.

Исходя из этого, Инквизиция делала свое дело так дотошно, как это было возможно. Фактически, это был передвижной трибунал: его члены приезжали в город, допрашивали всех его обитателей, и записывали эти исповеди-показания-доносы в реестры. Целью таких допросов и призывов к покаянию было добраться до самой сути связей, лежащих в основе семьи и общества. В интересах инквизиторов было собрать как можно больше информации о наиболее тесных и широких связях тех свидетелей/подозреваемых, которых они допрашивали. И даже если теперь наши мотивы абсолютно отличаются от их тогдашних мотивов, мы разделяем их интерес, как бы оставляющий открытыми перед нами все двери окситанских домов…

Следующее десятилетие после падения Монсегюра в 1244 году ознаменовалось началом неуклонного исчезновения веры катаров: ее слишком систематически уничтожали в окситанском обществе. Фактически, все источники по данной проблематике можно сгруппировать по двум главным периодам. Принимая во внимание факт, что допрашиваемые в 1240 году вспоминают о событиях, имевших место «сорок лет назад и более», то есть перед крестовым походом 1209 года, я вначале прослежу обстоятельства, когда катаризм свободно развивался в семье и обществе Окситании, и успешно сопротивлялся первым волнам репрессий. Затем я буду рассматривать события, начиная с 1240-1250-х годов и далее, следя за медленной смертью окситанского катаризма, растянувшейся фактически на целое столетие.

Из чисто практических соображений, связанных с сохранившимися записями реестров инквизиции, я сосредоточусь на Графстве Тулузском - Лаурагэ, Ланта и Тулузэ, с экскурсами в Альбижуа и графство Фуа. Это не значит, что катаризм в этих областях был распространен больше, чем где-либо. Просто источники, на первый взгляд такие обширные (более чем 5 600 показаний в манускрипте MS 609 Тулузы, реестры Бернарда де Ко и Жана Сен-Пьера) - это всего лишь часть первоначальных реестров инквизиции. Так что эти результаты только относительны, особенно в количественном и картографическом аспекте, и я бы предостерегала от всяких огульных обобщений касательно цифр и процентов в этом отношении.

По контрасту, качество информации в этих реестрах ошеломляюще богатое; они дают нам такое разнообразие подробностей и взглядов, способов жизни и веры целого общества, что мы можем узнать довольно интимные вещи из жизни семей, охваченных катаризмом, семей, состоявших как из простого союза родители-дети, так и огромных семей, фамилий. В Лаурагэ и Ланта под скромной крышей, как правило, ютились супружеская пара, ее дети, возможно, бабушка или теща, и реже шурин или золовка. Тетки, бабушки и кузины регулярно приходили навещать их. И очень часто они были катарскими Добрыми Женщинами…

Катаризм и семейные связи.

Перед тем, как я начну цитировать источники, приводя общеизвестные факты о том, чем был окситанский катаризм, я попытаюсь создать атмосферу, чтобы читатель почувствовал себя как дома среди катарских семей, описываемых мною. (2). Катаризм был одновременно Церковью и религиозным орденом, а его основной чертой было то, что он не признавал христианской легитимности ни Римской Церкви, ни Папы. Это был религиозный орден кающихся монахов и монахинь, следующих правилам апостольской жизни, и таким образом, обязанных жить общинной жизнью, молитвой, работой, дисциплиной и иными монашескими обетами. В то же самое время, это была Церковь, со своей епископальной иерархией, присутствие которой отмечается в Лангедоке уже со второй половины двенадцатого столетия (Сикард Селлерье в Альбижуа около 1165 г.), а немного раньше в Рейнских землях (Льеж, 1135 г.), организованная вокруг епископов, в чьих руках была власть посвящать в проповедники путем передачи Святого Духа.

Катарские монахи и монахини соединяли в себе черты как черного, так и белого духовенства. Как братья и сестры, живущие в миру, они были обязаны совершать пастырскую деятельность, просвещать евангелием верующих, или верующих в еретиков, как выражалась Инквизиция. Как служители Церкви, связанные монашескими обетами, они должны были уделять таинство, которое, с их точки зрения, смывало грехи и спасало души, - consolament или крещение Духом через наложение рук. В соответствии с их литургическими текстами, это единственное таинство, основанное на Писании и доказывающее, что их Церковь была истинной Церковью Христовой (которой Христос дал право связывать и развязывать).

Таинство брака было для них одним из таинств «лживой Католической Церкви», тем таинством, которое катарские проповедники отвергали особенно категорично. Эта глубокая оппозиция браку как таинству была главной чертой многих христианских диссидентских движений, начиная с 1000 года - с того времени, когда Грегорианская реформа учредила браки среди мирян, благословляемые священниками, и тем самым институализировала «вмешательство Святого Престола в матримониальные дела» (3).

Мнение, что целомудрие является признаком чистоты или доказательством чистоты, так же старо, как и само христианство; ему придавалось особое значение в раннее Средневековье, когда многие монахи любили в возвышенных тонах теоретизировать о своем статусе девственников, возвышающем их на шкале добродетелей и ведущем прямо в небеса. В такой ситуации установление христианского брака давало мирянам надежду на спасение, несмотря на их недостойные условия жизни. Катары разделяли отношение своих католических коллег к плоти, и систематизировали эту древнюю идею, приписав присущие плоти функции и желания дьяволу, назвав ее плащом из шкуры или телесной тюрьмой, созданной дьяволом, Князем мира сего, и которая призвана улавливать души, на самом деле являющиеся ангелами, падшими из Божьего рая в этот мир.

Богатые источники Инквизиции дают нам возможность увидеть, как монашеская идеология, предшествовавшая Грегорианской реформе, сумела успешно оказать влияние на определенную часть западного мира в двенадцатом и тринадцатом столетиях. Очень часто спекулируют на том, что отказ катаров признавать телесный союз священным должен был играть опасную роль для средневекового христианского населения. Часто эти спекуляции основаны на генерализации - и даже перекручивании - других принципов катаров, таких как отрицание мира и плоти (4), возвышение аскетизма и тяга к небесной отчизне. Поэтому будет очень интересно посмотреть на документальные источники, способные бросить свет на то, что было на самом деле, и увидеть в обществе катаров обычную христианскую общину со своей спиритуалистической религиозностью.

2. Поддержка катаризма

Те, кто дают сведения перед Инквизицией, единогласно совпадают в одном пункте: в те годы, «сорок лет назад и больше», то есть, около 1200 года, «еретики жили открыто» в деревнях, «и у них там были свои дома»… Вследствие этого, даже те обитатели данных населенных пунктов, которые не особенно хотели встречаться с ними, вынуждены были проходить мимо них, встречаться с ними на улицах маленьких городков, бургад, или во дворе castrum, замков; а верующие могли беспрепятственно искать их, вызывать их и принимать их у себя дома. Благодаря очень cплоченной жизни внутри castrum и бургад, доступное, близкое христианство, которое воплощал катаризм, смогло распространиться в этом обществе со скоростью лесного пожара. И таким образом оно вошло в дома и семьи.

Семьи верующих

Серьезные исследования окситанского общества катаров показывают нам, что уже поколение времен 1180-х годов, если не раньше, считало катаризм фактически семейной традицией, где дети воспитывались в этой вере с ранних лет. (5). Кто-то рождался в семье катаров, в то время, как его сосед - в семье католиков, и религиозные условия семьи играли, как правило, определяющую роль, если даже человек впоследствии мог уже сам определиться.

И в самом деле, показания демонстрируют нам очень маленькое количество отдельных, изолированных верующих. Верующие признаются в том, что они верили, что диссиденты были хорошими христианами, и могли принести им спасение, они декларировали, что принимали, ритуально приветствовали и слушали проповеди катарского клира, что они принимали участие в их религиозных церемониях, и фактически в большинстве случаев практиковали свою религию в семейном контексте. Только в некоторых случаях мы наблюдаем семьи, разделенные по религиозному признаку, но такие случаи скорее исключение, чем правило. Очень часто происходит так, что одни и те же верования разделяют несколько, или чаще всего большинство членов семьи, так что можно даже говорить о катарских семьях. Арнода де Ламот свидетельствует об этом в своих показаниях перед Инквизицией в 1244 году. Вот какая сцена происходит около 1208 года:
«Однажды две женщины-еретички, чьих имен я не знаю, прибыли в Монтобан, в дом моей матери, Аструги. Эти две женщины проповедовали там, в моем присутствии, и в присутствии моей сестры, Пейронии, и моей матери, Аструги, и Ломбарды, вдовы моего дяди, Изарна д’Ауссака. (6).

Затем две девочки были представлены их матерью катарской сестринской общине в Виллемур, где, после прохождения своего неофитства, их крестили, как раз перед крестовыми походами. Очевидно, вопрос их персонального призвания в данном случае не поднимался. После того, как крестоносцы вторглись в этот регион, девочки вернулись обратно в профанный мир, а их мать на этот раз представила их епископу Кагора, чтобы он позволил им воссоединиться с католической верой. Однако, как только мир был восстановлен, около 1220 года, обе молодые девушки снова приняли свои обеты, и на этот раз их мать, Аструга, сделала это вместе с ними. Три женщины из рода Ламот были крещены их родственником Бернардом де Ламот, коадьютором епископа Тулузы, и всех их ожидала долгая религиозная карьера, которую трагически оборвала Инквизиция.

В 1208 году дама Аструга де Ламот, очевидно, потеряла своего супруга, хотя возможно, что овдовела она еще раньше. У нее была очень большая семья: нам известно, что в 1241 году у нее было девять живых детей. Может быть, именно поэтому она решила отдать двоих младших дочерей, Арноду и Пейронию, Церкви катаров, и ждала, пока не встанут на ноги остальные дети, чтобы и она сама могла посвятить себя «Богу и Евангелию». Возможно, Арнода и Пейрония были в некоторой степени «посвящены» как бесприданницы, подобно многим таким девочкам, уходившим в диссидентские монастыри, по свидетельству доминиканского автора Журдена де Сакс. Нам известны имена нескольких девочек, за которых подобный выбор сделали их матери: Азалаис де Перейль, Мабилия де Лаурак, Гайлларда дю Ма, дочери аристократов; и Раймонда Гаск, Эрменгарда Бойер и Сегура Видаль, дочери крестьян или ремесленников из Ле Ма Сент Пуэлль. Те из них, которые потом были возвращены назад в католичество, в основном братом Домиником, и отказались от религиозного пути своей жизни, чтобы выйти замуж, тем не менее, при этом оставались искренними катарскими верующими. В свою очередь Арнода и Пейрония, будучи уже взрослыми девицами, приняли самостоятельное решение снова стать служительницами катарской Церкви.

Оставшиеся семеро детей Аструги – Марода, Дульсия, Бернард, Бертран, Гийом Бернард, Гюги, Раймонд и даже Гаррига, жена Бертрана, как мы знаем, продолжали посещать, чествовать и защищать свою мать и сестер, избравших монашеский образ жизни, несмотря на то, что последние вынуждены были уйти в подполье и любой контакт с ними подвергал контактирующего опасности. Все они были осуждены в 1241 году инквизитором Пьером Селланом. Таким образом, семья Ламотов являет собой типичный пример того, как фактически все члены семьи принадлежат к одной и той же вере: вдова, девятеро ее детей, все они являются верующими, а трое из них даже принадлежат к катарскому клиру. Их ближайшие родственники – а среди них, по крайней мере, были одна из невесток и тетя – тоже были добрыми верующими, а двое двоюродных братьев – Бернард и Жирод де Ламот, занимали высокие посты в иерархии Тулузской Церкви.

Церковь в семье/ Семья в Церкви

Читая показания перед Инквизицией, удивляешься очень активному присутствию катарского клира в самых внутренних, интимных кругах окситанского общества. У многих семей верующих, так же как и у Ламотов, по крайней мере, один близкий родственник принадлежал к катарскому клиру. Многие верующие признаются в том, что их мать, сестра, или дядя были еретиками,что означает служителями катарской Церкви. Так, из показаний собранных Бернардом де Ко и Жаном де Сен-Пьерр в 1244-1245 годах (Тулуза, MS 609) в Сан-Мартин-Лаланд в Лаурагэ, следует, что из 388 жителей, упомянутых в 251 собранном в этом городке показании, 158 были верующими, как женщинами, так и мужчинами (из них 16 принадлежало к аристократии, 40 были богатыми горожанами, 16 – ремесленниками, 5 – слугами и 81 – скорее всего крестьянами). Еще 15 людей были Добрыми Мужчинами и Женщинами: 2 из них принадлежало к аристократии, 9 – к богатым горожанам, 1 ремесленник и 3 крестьян. Пропорция мирян и монахов у катаров, таким образом, была один на десять верующих, что означает, что почти каждая семья имела хоть одного человека среди Добрых Людей. (7).

Уйдя от мирской жизни, диссидентские монахи и монахини – бабушки, дяди, и часто тети - живя в другом месте, тем не менее, продолжали играть активную роль в религиозной жизни своей семьи. Среди семьи совладельцев Ле Ма Сент Пуэлль, фактически каждый – сыновья, дочери, невестки и зятья, внуки, племянницы и племянники – за исключением одного из сыновей, ставшего католическим священником – регулярно виделись и приглашали к себе бывшую главу семьи Гарсенду и ее дочь Гайлларду, ставших Добрыми Женщинами. Они ели с ними и говорили с ними в общинном доме, где те жили, а Гарсенда даже на какое-то время оставляла свою общину, чтобы ухаживать за своим больным внуком, Отом де Квидер. Ее невестка, Флор де Бельпеш, присоединилась к ней, уйдя из дома после скандала со своим мужем, Гийомом дю Ма. Ломбарда, их тетя и ее ритуальная компаньонка, часто навещали и наставляли в христианской вере семью Коффиньял в Фанжу…

Бабушки (avia), принявшие обеты, нередко забирали с собой своих внучек и даже внуков, чтобы воспитывать их в своей вере: Дульсия де Гузен из Сан-Мартин-Лаланд поступила так со своими внуками Бернардом и Гийомом; Раймонда де Дюрфор из Фанжу воспитывала так свою внучку Везиаду де Фесте. Дульсия де Гузен, будучи Доброй Женщиной, провела пять лет, между 1225 и 1230 годами (когда репрессии еще не были такими сильными) под одной крышей со своим сыном Пьером и невесткой Амадой в Сан-Мартин-Лаланд, в обществе Бернарды, тоже монахини и ее ритуальной компаньонки.

Тети (amitta), очевидно, проявляли особую активность. Они нередко забирали с собой племянников и племянниц, которых воспитывали в общинах. Это подтверждается очень многими показаниями. Например, Азалаис Бернард из Ле Ма Сент Пуэлль в детстве провела пять лет со своей тетей Гильельмой, которая обучала ее в женской общине в Верден-Лаурагэ; Диас, жену Понса Амиеля, нотариуса из Мираваля, воспитывала в Лабеседе ее тетя Росса и ее компаньонки; Морин Бускет из Виллесискл родители отдали в семилетнем возрасте на воспитание ее тете Каркассон Марти, которая обучала ее в общине в Кабарет до вторжения крестоносцев; Раймонду и Флоренсу, двух сестер из Ле Ма Сент Пуэлль воспитывала их тетя Гильельма Одена, тоже в женской общине в Кабарет. (8).

Без сомнения, в этом был также социальный и экономический смысл. Девочек кормили, поили и давали им крышу над головой катарские религиозные общины, а они помогали Добрым Женщинам. Это облегчало бремя семьи. В то же время они получали там «хорошее образование», как религиозное, так и общее. Тети не забирали их с собой для того, чтобы они проходили религиозное обучение неофитов: скорее, так поступали матери, принявшие монашеские обеты и забиравшие с собой дочерей.

Что касается главной семейной ячейки, то очень часто показания говорят нам о том, как мать и отец, довольно часто вместе, решают принять монашеские обеты. Намного реже встречаются случаи, когда отец один решает стать монахом, хотя примеры жены, самостоятельно принимающей такое решение, встречаются чаще.

Ситуации в этом отношении были абсолютно разные. Как правило, матери и жены ждали, пока они не овдовеют и пока не подрастут их дети, а потом уже решали вопросы своего личного спасения. Я уже упоминала Астругу де Ламот. Так поступила знаменитая Эксклармонда де Фуа, и, как это показал Мишель Рокеберт, так делало большинство «катарских матриархинь», аристократок и жен богатых горожан из Фанжу, Лаурак и Ле Ма Сент Пуэлль. В мирное время женщины их ранга относились к вопросам спасения с не очень большим рвением, откладывая свое крещение до того, как они достигнут пожилого возраста. Но бывало, что благородная дама могла оставить своего супруга, чтобы последовать за своим святым призванием, которое она внезапно услышала. Так было с Одой де Фанжу и Филиппой де Фуа в 1204 году; их мужья, уважая их выбор, освободили их от брачных уз. Правда, не все мужья демонстрировали подобное понимание. Тем не менее, можно сказать, что обвинения против катаризма в том, что он нарушал гармонию между супругами и вел к разрушению социального порядка, абсолютно беспочвенны, поскольку подобная его позиция скорее вдохновляла идеи духовной и материальной независимости среди жен и матерей.

Фурньера де Перейль, например, сбежала от мужа около 1200 года и вступила в сестринскую общину в Лавеланет, забирая с собой Азалаис, свою юную дочь, которую она тоже уговорила принять монашеские обеты; Флор де Бельпеш оставила своего мужа Гийома, одного из совладельцев Ле Ма Сент Пуэлль, и нашла убежище у своей свекрови Гарсенды, в женской общине. Несколько других, неудачно вышедших замуж женщин, сумели воспользоваться альтернативой, которую предлагали им катарские сестринские общины, на то время бывшие яркой формой женской эмансипации, которые давали женщинам возможность жить доходами от собственных трудов, а не зависеть от доминирования мужчин. Дульсия Фауре, из Велленев ля Комталь, оставила своего мужа около 1206 года, когда она была еще очень молодой, чтобы присоединиться к Добрым Женщинам своей деревни, Гайлларде и ее компаньонкам, а потом была представлена как неофитка сестринской общине, возглавляемой Бланш де Лаурак в Кастельнодари. В конце концов она отказалась от своего намерения, не выдержав суровой аскетической жизни катарских монахинь, о чем она свидетельствует, сорок лет спустя, перед инквизитором Бернардом де Ко. (9)

Но часто, когда мы говорим о семье, то видим, как и мать и отец, одновременно принимают решение придерживаться монашеских обетов катаров. Подобная ситуация является очень характерной для катаризма, и о ней есть очень ранние свидетельства. Подобные случаи отмечаются Ефимием из Периблетоса в богомильских общинах в Малой Азии около 1030 года. В 1145 году, Жоффре д’Оксерр отмечает пример такой решительной супружеской пары в Тулузе, которая отказалась от материальных богатств и оставила родственникам своего малолетнего ребенка, присоединившись соответственно к мужской и женской общине в одной из окситанских бургад, которые уже тогда, во времена миссии Бернара из Клерво, считались в этом регионе рассадниками ереси. В начале тринадцатого столетия такие примеры совместных решений были многочисленны и характерны для супружеских пар, достигших достаточно пожилого возраста, дети которых уже выросли и встали на ноги. Тогда родители начинали думать о своей религиозной жизни, как это случилось с Фэй и Пьером де Дюрфор, совладельцами Фанжу. Двое из их детей, Пьер и Индия, последовали их примеру; но часто информация, которую можно обнаружить в показаниях, слишком мала, чтобы делать обобщения.

«У меня была сестра по имени Риксенда» - сознается Гийом Грэйль из Ле Кассе, в 1245 году. «Она стала еретичкой, а ее муж Бернард Когуль тоже стал еретиком; они оба оставили castrum и жили в лесу очень долгое время; это было 25 лет тому назад и больше (то есть это было около 1220 года)…

Человек, дающий показания – как другие жители городка – очень часто говорили о том, что они встречали Доброго Человека Когуля и Добрую Женщину Когулю, во время их евангельской деятельности, и каждый/каждая из них были соответственно с soci или socia, то есть с мужчинами или женщинами – ритуальными компаньонами.

«Мой отец Раймонд Отье и моя мать Раймонда, его жена, оба стали еретиками», - признается Гийом Отье из Виллепинте, в том же году (1245). «Потом оба они обратились и примирились с католической верой, благодаря святому Доминику и аббату Виллелонге. Это было тридцать лет назад, и они получили свои письма о воссоединении (около 1215 года). Но моя мать Раймонда решила вернуться к своим еретическим извращениям, снова стала еретичкой и ее сожгли. Но я никогда не кланялся ей…(10).

Могут ли эти случаи, когда оба родителя принимали религиозное призвание, рассматриваться как потенциальная угроза семье и социальным связям? Исследователь легко может заметить, что часто, если не всегда, дети тоже старались следовать по религиозным стопам родителей, особенно следовать примеру матери. Иногда мы можем видеть как целые семьи, единым блоком вступают в катарскую Церковь, как, например, Дюрфоры (оба родителя, дочь и сын) или семья католического епископа Каркассона Бернара Раймонда (его мать, двое братьев и две сестры были Добрыми Мужчинами и Женщинами). Я уже упоминала об альянсах мать-дочь, как, например, Аструга, Пейрония и Арнода де Ламот, но были и другие. Такие примеры очень многочисленны и показывают, что семьи поставляли в катарский клир не только пожилых людей, родителей, более часто матерей, дети которых уже выросли – так что демография Окситании не была поставлена под угрозу – но иногда и более молодых мужчин и женщин, отказывавшихся от брака и рождения детей.

Люди, дающие показания, часто даже называют одним родовым именем группы родственников, одновременно принимавших монашеские обеты катаров. Например «Ругьеры» - это сестры Диас, Пейрония и Гильельма, дочери семьи Ругьеров из Виллепинте; все три сестры стали Добрыми Женщинами, и мы можем проследить их судьбу в течение тридцати лет, от общины в Лабурд, где они жили перед крестовым походом, до Лаурагэ, где они прятались в период введения инквизиции, и до Ломбардии, куда они в конце концов эмигрировали в 1235 году или около того. Упоминаются также «Марморьеры» из Монтань Нуар, «Одена» и «Бруна» из Ле Ма Сент Пуэлль, или «Перрьеры» в Лаворе, родом из Тулузы. (11)

Таким образом, в большом количестве семей верующих, в самой их сердцевине, в их лоне, было как минимум один или больше членов катарского клира, с которыми они встречались, постоянно контактировали и пользовались их помощью и советами. В отличие от тех семей, чьи родственники стали католическими монахами и монахинями, катарские монахи и монахини никогда не уходили из мира. Более того, они продолжали играть очень активную роль в семейных делах. Кроме того, семейные связи оставались для них очень сильными и значительными даже тогда, когда они жили в монашеских общинах. Фактически можно говорить о семейных связях с катарской Церковью и внутри этой Церкви, и эти связи были очень тесными, даже во времена репрессий. Сама структура катарской Церкви и ее деятельности ясно демонстрировала поощрение таких духовных связей и близости, и очевидно базировалась на этих сильных семейных связях, характерных для окситанского общества. Если кто-то решался избрать катарский вариант христианской веры, то это вовсе не приводило к разрыву социальных и эмоциональных связей с их семьями. Как целые семьи присоединялись к катарской Церкви, так и Церковь входила в семью.

Катарские дома или катарские семьи?

Итак, с cамого начала катарская Церковь не стремилась к разрыву и ломанию семейных уз. Родственники одного пола, особенно женщины, часто продолжали жить вместе в одной общине; мужчинам-родственникам нередко доверяли разнообразные функции в катарской иерархии, но в таком случае, они могли разделиться. Гвиберт и Изарн де Кастр, братья, стали один коадьютором епископа Тулузы в Фанжу, а второй – диаконом Лаурагэ в Ле Ма Сент Пуэлль перед крестовым походом, а три их сестры жили вместе, как Добрые Женщины в общине в Фанжу. Подобно этому, Бернард и Жирод де Ламот, братья, были соответственно, коадьютором Тулузской Церкви в Ланта и диаконом в Лабеседе во время Реконкисты в 1220 годах, а их родственницы, мать и дочери де Ламот, сформировали монашескую общину. Подобных примеров немало. Матери и дочери, тети и племянницы, или сестры, редко разлучались, становясь Добрыми Женщинами. Мы уже дали здесь достаточно примеров, полагаю, нет нужды приводить их дальше. Тем более, что известно огромное количество трагических случаев, когда матери, дочери и сестры вместе умирали на костре. Существовали также катарские братства или мужские «семьи». Пьер и Бернат Бофиль были братьями и Добрыми Людьми; они жили вместе под одной крышей в Ле Кассе до 1205 года, а с ними еще оставались два мальчика, сыновья Берната. Один из них, Пьер, оставался катарским верующим, и его допрашивала Инквизиция в 1245 году. Второй сын стал катарским диаконом в Сан-Фелис и Монтомар между 1215 и 1235 годом. Одна из их сестер, Пагана Бофиль, дочь Доброго Человека Берната, тоже была служительницей катарской Церкви перед крестовыми походами: она была Доброй Женщиной в Сен-Поль-Кап-де Жу. Ее брат Пьер не указывает, как отец и дядя растили ее в своей религиозной общине, и мы предполагаем, что ее, очевидно, воспитывала мать в женской общине.

Хочу еще коснуться проблемы относительно катарских общин, так называемых катарских «домов», которая до сих пор остается неразрешенной в исторической науке.(12). Как мы уже видели, стать служителем катарской Церкви означало принять для себя существование, полностью посвященное Богу, монашеские обеты целомудрия, бедности, послушания, работы и молитв (монастырские Часы, отмечаемые многократным повторением Pater и Adoremus), соблюдение ритуальных церемоний (исповедь монахов или aparelhament) и жизнь в общине, в соответствии с правилами Евангелий под руководством Старшего или Старшей. Женатые или замужние неофиты освобождались супругами от брачных уз, подобно католическим неофитам. Теоретически, катарские дома были обычными религиозными общинами, подобными католическим монастырям, за тем исключением, что располагались они прямо в центре бургад, а их обитатели и посетители могли в любое время свободно входить и выходить оттуда, и они не были связаны никакими правилами затворничества. Длинные показания Арноды де Ламот дают нам точное и подробное описание таких общинных домов, и особенно дома, которым руководила в Виллемуре Добрая Женщина Понсия. Именно там Арнода и ее сестра Пейрония проходили свое первое неофитское обучение в 1208 году. На основании многих других показаний легко представить себе, как жена и муж взаимно освобождают друг друга от брачных уз и расходятся в мужскую и женскую монашескую общины, и при этом сыновья следуют за отцом, а дочери – за матерью.

Однако другие показания дают более обрывочную информацию. Удивляет, к примеру, очень большое количество катарских общинных домов, процветавших в различных местах страны до прихода крестоносцев: пятьдесят в Мирпуа, семьдесят в Виллемур…Естественно, что эти дома не могли быть такими большими как монастыри, и там не жило очень много людей. Разница между частными домами и катарскими религиозными домами в таком случае выглядит очень размытой, и как мы видим, некоторые катарские религиозные дома начинались с частных домов богатых приверженцев катаризма, как Бернард Бофиль, Бланш де Лаурак или Гарсенда дю Ма, которые, приняв монашеские обеты, создавали у себя дома мужскую или женскую общины. Таким образом, по крайней мере некоторые из этих домов, могли сохранять частный или семейный характер, в отличие от больших монастырских общин. В соответствии в Евангелием, «Ибо где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мт. 18, 20), мать и дочь, принявшие катарские монашеские обеты, могли основать собственную общину, особенно, если к ним присоединялось еще несколько других женщин. Можно также представить себе, что сестры, племянницы и другие родственницы приходили жить вместе с ними как будущие неофиты или временно. И как мы уже видим, нередко в катарских религиозных общинах воспитывались и дети…

Посмотрим на случай Финас де Тауриак. Рожденная в аристократической семье в Рабастен, она воспитывалась братом, Пельфором де Рабастен в начале тринадцатого столетия: ее мать Брайда и сестра Эксклармонда, согласно ее показаниям перед инквизитором, были Добрыми Женщинами и жили в их доме, и Финас вместе с братом постоянно с ними виделась. (13). Нам известны и другие подобные случаи, подрывающие стереотипный образ катарских обетов целомудрия. Например, в 1225 году целая семья жила в одном доме в Лабеседе, Лаурагэ: отец, Госберт Перрьер, двое его сыновей, Гийом и Пьер, его жена Бруниссенда и Номэй, ее ритуальная компаньонка, потому что Бруниссенда была Доброй Женщиной. Возможно, обе монашки решили отдаться на милость бывшего мужа одной из них во времена репрессий? Однако, в середине 1220-х годов над катарским клиром еще не нависла серьезная опасность.

Еще более интересным является случай Бернарда Пьера из Сен-Мартин Лаланд. Он сообщил инквизитору Бренарду Ко, что с 1205 года он рос в катарской семье: его отец Бернард, его мать Флориана и его братья Раймонд и Пьер были Добрыми Мужчинами и Добрыми Женщинами. «Я ел, пил и спал вместе с ними последние восемнадцать лет. Многие люди, имен которых я не назову, приходили к нам в дом, чтобы поклониться им.» (14) Этот свидетель не упоминает о том, имела ли его мать socia, ритуальную компаньонку, и как она соблюдала свои монашеские обеты в общине, где она жила под одной крышей со своим мужем или экс-мужем.

Подобный случай мы можем найти тоже в Сен-Мартин Лаланд, на этот раз в аристократических кругах. По меньшей мере три года, между 1225 и 1228 годами, то есть в те времена, когда Добрые Мужчины и Женщины не должны были прятаться в подполье, дама Дульсия де Гузен руководила катарской общиной в своем собственном доме, вместе со своим мужем Понсом де Гузен, и в этой монашеской общине, среди других людей мы находим их племянницу Бернарду и племянника Гийома, который воспитывался там и позже давал показания перед Инквизицией. (15). После того, как Понс умер (около 1228 года), Добрые Женщины жили с Пьером, старшим сыном Дульсии.

Тогда же, в 1220-х годах, Раймонд Арруфат, рыцарь из Кастельнодари, посетил своего родственника Пьера Бодрига в Ласбурд в Лаурагэ. Там он встречался с матерью и сестрой Пьера, которые жили с ним, несмотря на то, что они были уже крещены. У Раймонда также была кузина в Ласбурд, Азалаис, и у нее был муж, Пьер Ругьер, а в их доме он видел по крайней мере трех сестер-монахинь, уже упоминаемых Ругьеров, которые были Добрыми Женщинами и все равно жили в своем доме вместе с семьей (16); это было еще до того, как их брат Пьер сам принял монашеские обеты и стал Добрым Человеком. Или Понс Вигьер, крестьянин из Сен-Полет, допрошенный Инквизицией в 1245 году, признался, что в молодости, где-то около 1215 года, когда он, однажды вернувшись домой с виноградника, узнал, что его мать Одиарт, вдова, жившая вместе с ним, недавно получила крещение/посвящение катаров в соседнем доме. Несмотря на это, она по крайней мере месяц продолжала жить в его доме, он прятал ее и частично помогал ей материально, но, как объяснял он «я был беден, и не мог дать ей много, но если бы я имел больше, я бы с радостью дал ей больше, хотя я знал, что она еретичка…» (17) Это произошло в разгар крестовых походов, когда катарский клир из-за преследований вынужден был прятаться в подполье – тем не менее интересно, что только-только крещенная Добрая Женщина по крайней мере несколько недель провела в доме своего сына без ритуальной компаньонки.

Как мы можем видеть, недостатка в таких примерах нет. И в частных домах, и в более специализированных религиозных общинах, существующих в довольно различных вариантах, жили и верующие и члены клира, и, как это ни парадоксально, даже супруги, принявшие обет целомудрия, оставались иногда вместе и дальше жили под одной крышей. Таким образом, катарская Церковь обрела свое присутствие в наиболее внутренней и интимной сфере, святая святых семейных отношений, которые в принципе являются основой любой социальной организации. Им удалось сделать это благодаря своей очень гибкой, открытой структуре, отбросившей монашеское затворничество и действующей по правилам, когда религиозной, монашеской общиной считался даже союз двух лиц одного пола, двух socis или socias. Когда репрессии загнали катарскую Церковь в подполье, это взаимодействие и взаимопроникновение религиозных чувств и семейной поддержки, без сомнения, усилили возможность сопротивления подпольной Церкви, несмотря на методы Инквизиции, удачно позволяющие последней проникать в мысли допрашиваемых и подрывать солидарность преследуемых.

Катаризм в подполье

Хочу также добавить, что единственным путем искоренить катаризм, так сильно проникший вширь и вглубь окситанского общества, что он стал неотъемлемым элементом семейной жизни, было разрушить социальную и семейную солидарность. Инквизиция была создана именно для этой цели, и очень эффективно с ней справилась. Вызовы на допросы, страх быть приговоренным к бесчестию путем ношения крестов, конфискации имущества, пожизненному заключению и, наконец, сожжению на костре – судьба, которая ожидала подпольных членов катарского клира, а вскоре это наказание распространилось и на верующих, пойманных во второй раз – все это постепенно разрушало сложившиеся в обществе социальные связи и разрывало семейные узы. Но даже в этом случае сопротивление продолжалось еще очень и очень долго.

1245-1250 годы были наиболее страшными для катаризма. Граф Тулузский, умерший в 1249 году, простился даже с мыслями о восстании. «Господство клириков и французов» по выражению Понса де Гомервилля, одного из ведущих граждан Тулузы и катарского верующего (18), стало неизбежным. Иерархия катарской Церкви была уничтожена (все ее члены погибли на костре в Монсегюре или бежали в Ломбардию). Вслед за политическим и военным поражением Окситании, кампании Инквизиции в Лаурагэ и Тулузэ полностью разрушили сеньоральные связи в деревне, особенно там, где ересь гнездилась наиболее всего. Совладельцы Сен-Мартин-Лаланд были уничтожены приговорами Инквизиции, и только несколько представителей этого рода смогли переселиться в Лаурак (19). Окситанское рыцарство должно было либо приспосабливаться к новым обстоятельствам, как это сделал Оливер де Термез, либо умирать с голоду. Добрые Мужчины, гонимые повсюду – после 1250 года фактически уже не упоминаются Добрые Женщины (20) – могли рассчитывать только на то, что в состоянии были им предложить небольшая семья и солидарность маленьких городков и деревень, существовавшая даже тогда, несмотря на Инквизицию.

Cемьи, как правило, пытались защищать своих родственников, на которых шла охота, так долго, как это было возможно. В начале тринадцатого столетия, когда разразились и стали усиливаться репрессии, они прятали их, эскортировали и кормили – как это делал крестьянин Понс Вигьер во время крестовых походов. Верные катарам рыцари, «фаидиты», также безоговорочно защищали своих родственников. Пока Граф Тулузский окончательно не сдался, почти у каждого вооруженного сторонника катаризма была мать, сестра или брат, за которых он хотел отомстить. Хорошим примером этого являются защитники Монсегюра: Гийом де Лахилль, рыцарь из Лаурак, был сыном Доброй Женщины Франчезы и братом Доброй Женщины Бруны, и умер вместе с ними во время массовой казни в Монсегюре; Жордан дю Ма был внуком Гарсенды и племянником Гайлларды, а обе они были сожжены перед 1240 годом.

Раймонд де Рокевилль, сеньор Ле Кассе, как об этом сообщают информаторы Инквизиции, был, около 1240 года, «мужем еретички Раймонды». Он сам или вместе со своими братьями, совладельцами Монгискара и других земель, сопровождал с вооруженным эскортом свою жену Раймонду и ее компаньонку Маркизу, двух женщин, за которыми охотилась Инквизиция. Он защищал их, заботился о их безопасности, приносил им еду, просил их благословения и навещал их, когда они прятались в лесных укрытиях. (21).

Когда в 1245 году Понс Вигьер, наш бедный крестьянин из Сент-Пулет, предстал перед Инквизицией, он признался, что его сын Пьер оставил его несколько лет назад, чтобы стать Добрым Человеком и жить в подполье, и что его жена недавно сделала то же самое. Он пытался уверить инквизитора Бернарда де Ко, что он порвал все связи с ними. Однако есть очень много трогательных примеров лояльности родственников к подпольным преследуемым монахам и монахиням. Священник из Ауриака, который был шпионом Инквизиции, выдал Раймонда Разейре, который защищал, прятал и кормил свою мать, Добрую Женщину, в хижине в лесу возле Камбиака. Когда ее ритуальная компаньонка умерла, он привел ей свою сестру, чтобы она могла крестить ее и сделать своей socia в преследуемой вере – а ведь ей совсем немного оставалось до костра (22).

Среди разрозненных представителей этого поставленного вне закона общества, прятавшегося по лесам и искавшего приют, где придётся, среди этих скрывавшихся монахов и монахинь, узы семейных привязанностей оставались довольно сильными. В 1245 году Маркиза, socia Раймонды де Рокевилль, всё ещё скрывалась в Лаурагэ. Она и ее новая компаньонка, делившая с ней тяготы подпольной жизни, были выданы Инквизиции Арнодом де Клеренс, из Ле Кассе. Маркиза была матерью двух Добрых Людей, Понса и Арнота Айнартов, которые регулярно общались с ней и ухаживали за ней, несмотря на грозящую им самим опасность. Когда однажды ночью они прибыли в дом Арнода де Клеренс, чтобы повидать свою мать, было уже слишком поздно: обеих женщин уже арестовали. Предатель пытался наврать им о своей роли в этом деле. Он даже дал им кусок хлеба, который, как он сказал, принадлежал их матери и который она, наверное, благословила. Им ничего не оставалось, как снова уйти в ночь, унося с собой этот кусок хлеба… (23).

Бывало и такое (фактически, это было одним из факторов искоренения катаризма), что семья могла отвергнуть создававшего проблемы родственника-диссидента, который мог привести семью к разрушению ее благосостояния путём конфискации имущества или заключения в тюрьму остальных членов семьи. Искушение выдать родственника или друга, чтобы спасти собственную шкуру, стало раковой опухолью некоторых семейств, разрушая родственные связи. Мы оставили Дульсию де Гузен, когда она мирно жила в монашеском союзе со своей племянницей Бернардой, в доме своего сына, Пьера де Гузен в Сен-Мартин Лаланд. Так продолжалось пять лет. Пока однажды в 1233 году, после установлений Инквизиции и подписания Парижского мирного договора, Пьер не решил, что Дульсия и Бернарда угрожают его спокойствию, и просто вышвырнул их из своего дома. Естественно, что их тут же арестовали. Скорее всего, их сожгли (24).

Однако примеров подобного поведения относительно немного. Примечательно то, что решимость помогать и давать приют катарским проповедникам постепенно окутывалась всё большей и большей тайной. И прежде всего это касалось женщин, которые и дальше помогали преследуемым, давали им одежду и еду, а их мужья ничего об этом не знали. Женщины – матери, дочери, внучки – составляли теперь своего рода тайный заговор, оставляя своих мужей и отцов в неведении, участвуя в церемонии consolament, или помогали Добрым Людям, оказавшимся вне закона. Но количество живших в укрытии людей катастрофически сокращалось, и прежде всего, вследствие постоянных арестов и казней.

Тем не менее, даже в последние годы, предшествовавшие окончательной смерти катаризма, и которые известны нам преимущественно из записей приговоров Бернарда Ги (1307 – 1321), из того, что осталось от реестров и протоколов Жоффре д’Абли (1308 – 1309) и из толстого тома реестров показаний, собранных Жаком Фурнье (1318 – 1325), Церковь катаров, насчитывающая в это время лишь около дюжины отчаянных проповедников, всё еще могла опираться на преданность большого количества как отдельных верующих, так и целых семейств. Около 1300 года хороший верующий знал, что Изауры из Ларната «стоят на дороге добра» (26), а Изауры из Ларката – нет. Браки очень осторожно заключались между семьями верующих, чтобы не допустить волка (то есть потенциального информатора) в овчарню. Методы, которыми Инквизиция покончила со всем этим в начале четырнадцатого столетия, были ужасающими: настоящие полицейские допросы и расследования с требованиями дать список сообщников, использование шпионской сети, «зачистки» целых деревень с арестом всех жителей для дальнейших допросов, и т.д. Бернард Ги практиковал коллективные приговоры целым семьям.

Вот хотя бы один пример, среди многих, о котором я часто упоминаю: коллективный приговор семье Ма де Руги из Монклер де Кверси. Он был зачитан Бернардом Ги на публичной проповеди на ступенях Тулузского кафедрального собора 23 апреля 1312 года. Целая семья, живые и мертвые, люди и здания, были приговорены к смерти и разрушению. Те, кто уже умер – Раймонд и Бернарда де Лантар, их сыновья Бернард, Арнод и Пьер и их внук Гийом младший – получив consolament из рук Пьера Отье, были приговорены к эксгумации и сожжению останков. Их дочь и невестка, Гайларда и Раймонда де Лантар, были приговорены к пожизненному заключению; трое других – две дочери и невестка, Жоанна, Финас и Раймонда – были переданы светской власти для сожжения на костре за вторичное впадение в ересь. Что касается их дома, то Бернард Ги приказал его разрушить и сжечь, а само место было объявлено проклятым и предназначенным стать пустырём и свалкой (27).

Однако первая четверть четырнадцатого века стала удивительным возрождением катаризма после столетия систематических преследований. Между 1300 и 1308 годами новая группа очень решительных Добрых Людей, маленькая Церковь братьев Отье, развернула кампанию тайного проповедования и возродила старые связи солидарности и диссидентского братства на огромной территории между Пиренеями и нижним Кверси. Это монашеское сообщество, которое отчаянно старалась умножить своё число, привлекая новых неофитов, соглашавшихся на крещение в зубах смерти, является ярким примером солидарности семей. Три центральные фигуры этой Церкви принадлежали к одной и той же семье: двое братьев-нотариусов из Акса, Пьер и Гийом Отье, и сын Пьера Жак. Ближний круг поддержки этих подпольных проповедников состоял из их самых близких родственников: бывшая жена Гийома Гайларда Бенет и бывшая возлюбленная Пьера Монетта; брачные и внебрачные дети Пьера – Бон Гийом и как минимум две дочери Пьера; зять Пьера Арнот Тиссейр, врач и нотариус из Лордата; их братья и сёстры, кузены и кузины (Раймонд Отье и его жена Эксклармонда, Раймонда де Роде, ее муж и дети, и т.д.). Далее следовали более широкие круги поддержки, состоящие из родственников и друзей, многие из которых были богатыми и влиятельными людьми, и наконец, была восстановлена вся подпольная сеть, скрепляющая семьи всех верующих.

На первый взгляд, такое сплочение семей против преследований кажется нормальным и естественным, но при более глубоком размышлении можно увидеть, насколько серьезной опасности подвергалась каждая семья, ее имущество и сама ее жизнь. Конечно, когда мы говорим о религиозных преследованиях, то в этом плане люди очень заинтересованы спасением души, что выходит за рамки рациональных размышлений и меркантильных интересов. Но может ли одно это объяснить то тайное единство, ту заговорщическую солидарность, которую выявляла каждая семья, несмотря на опасности и наличие информаторов в своей среде? Подобное поведение отличается от условий военного или политического подполья, характерного, например, для французского Сопротивления во время Второй мировой войны, когда подпольщики, как правило, держали своих родственников в неведении относительно своей деятельности.

Я хотела бы привести хотя бы несколько примеров таких семей, объединенных своими усилиями поддержать катарскую Церковь в ее последнем порыве: скромная семья Маури из Монтайю, из которых родители, пятеро братьев (Пьер и Жан, пастухи, Гийом, Бернат и Арнот) и по крайней мере одна сестра, Гильельма, умерли в тюрьмах Инквизиции; Белибасты из Кубьер, очень влиятельная семья, из которых трое сыновей главы рода, Гийома старшего, были очень активно вовлечены в деятельность подпольной Церкви. Гийом младший, последний окситанский Добрый Человек, был сожжен в Виллеруж-Термене в 1321 году; Бернат, которого некоторые свидетели называют hereticus, был чрезвычайно активным помощником диссидентской Церкви; а Арнот – младший из братьев – был приговорен к смерти заочно…(29)

Я не буду здесь говорить много об обитателях деревни Монтайю (30), а хочу вспомнить также о верующих, эмигрировавших из Сабарте в Арк, сохранивших лояльность к вере катаров и помогавших проповедникам-диссидентам: о них свидетельствуют в начале четырнадцатого столетия реестры Жака Фурнье. (31)

Случай семьи Сикре-Бэйль, также из Сабарте, более сложный. Родители, Арнот Сикре и Сибилла Бэйль, стали жить отдельно. Очевидно, яблоком раздора в этой семье стала религия. Арнот Сикре, католик, бывший одно время кастеляном Тараскона для графа де Фуа, известен тем, что возглавил карательную экспедицию Инквизиции в деревню Монтайю в 1307 или 1308 году. Сибилла Бэйль, преданная катарам верующая, сделала из своего дома в Аксе подпольную ячейку и была одной из наиболее активных помощников Церкви братьев Отье; в 1308 году ее сожгли живьем за отказ отречься. Двое ее сыновей остались с отцом и носили его фамилию, Пьер и Арнот Сикре младший. Двое других сыновей, Бернард и Понс Бэйль, также как и дочь остались с матерью, взяв ее фамилию. Дети Сибиллы были верующими катаров: Понса крестил Пьер Отье и он присоединился к маленькой группе Добрых Людей, составляющих костяк Церкви катаров в ее последний период. Сыновья кастеляна Сикре присоединились к католическому лагерю отца. Арнот Сикре младший стал информатором и шпионом Инквизиции и, используя репутацию своей сожженной матери, внедрился в подпольную сеть для того, чтобы выдать Инквизиции Гийома Белибаста в 1321 году и получить в награду дом Сибиллы Бэйль в Аксе, конфискованный, когда она была приговорена к сожжению.

Заключение

Так умер окситанский катаризм в первой половине четырнадцатого столетия. Методы, изобретенные специально для подавления этого религиозного движения, дали возможность Инквизиции эффективно подорвать связи семейной солидарности, защищавшие преследуемых, тем более, что социальный контекст был уже и так подорван военным поражением и политической аннексией. Уничтожение одного за другим подпольщиков и тех верующих, кто пытался их защищать, стало очень важным делом для Инквизиции.

В свете потрясающих протоколов Инквизиции становится ясным, что созданное катаризмом общество, в конечном итоге, было абсолютно нормальным обществом, где люди женились и рожали детей в тех же пропорциях, что и везде. Предполагаемая вредоносность веры катаров, этого спиритуалистического христианского взгляда на мир, на самом деле была чистой выдумкой - эта вера служила скорее скрепляющим средством, а не смертоносным фактором вымирания для семьи. Такой взгляд появился, возможно, потому, что слишком много копий было сломано вокруг догматики катаризма, который был всего лишь одним из вариантов христианской религиозности, сконцентрированным на утешении с небес. Слишком мало обращалось внимания на их организационную и религиозную практику, которая принесла им намного больше «популярности среди народа», чем разговоры о падении ангелов или рассуждения о диалектике двух начал.

Церковь катаров была предшественницей таких явлений в христианском мире, как организация монастырей в городе или деревне, из которых возникли проповеднические ордена, ей принадлежит идея спасения на дому. Какой бы спиритуалистической и бестелесной не выглядела бы катарская вера, их религиозная практика была более прагматической и «близкой к проблемам людей», как сейчас принято говорить. В отличие от Римской Церкви, она переносила в отдаление и не отрезала религиозную элиту (как это делали клюнийцы или цистерианцы), для которой спасение было обеспечено, от масс народа, пребывавшего в юдоли скорби, мире, князем которого есть Сатана – а ведь все в этом пункте были согласны. Практика катарской Церкви была практикой церкви с очень гибкой структурой, позволившей ей войти в самое нутро семейной жизни.

Катары учредили не просто монастыри в городе или деревне, а монашеские общины дома и обеспечивали спасение в собственной семье. Их монахи и монахини не были отрезаны ни от профанного мира, в котором они жили раньше, ни от своей социальной среды, ни даже от своих семей. Поэтому социальная и семейная среда очень естественно стали орбитой притяжения Церкви катаров, где Спасение было обещано всем, и дорога к Спасению была открыта для всех, раньше или позже. Принимая во внимание то, что эта Церковь была намного больше приспособлена к социальным и экономическим условиям своего времени и региона, что ее клир работал не покладая рук и не требовал уплаты десятины, что эта Церковь занималась социальным обеспечением дочерей-бесприданниц, женщин, бежавших от домашнего насилия и вдов без средств к существованию, можно намного лучше понять, каким образом сложился такой симбиоз между окситанским обществом и катарской религиозностью, и почему он был таким успешным.

Семейные привязанности и пример, подаваемый близкими и любимыми людьми, были эмоциональными факторами привязанности христианских жителей Окситании к Церкви катаров, и могут объяснить ту непоколебимую и часто высказываемую даже перед инквизиторами веру, что «эти люди были добрыми христианами и могли спасти наши души». Самый искренний окситанский христианин был уверен, что найдет в диссидентской Церкви ту близкую, родную, братскую Церковь, где можно обрести спасение в обществе людей, которых он любит. Без сомнения, именно поэтому эта Церковь смогла так долго сопротивляться Инквизиции.

1.Читатель может найти общее вступление к социологии окситанского катаризма в моей книге Les Femmes cathares, Paris, Perrin, 1992, в которой я тоже ссылаюсь на используемые здесь примеры. Я также отсылаю читателя к своей статье “The Voice of the Good Women. An Essay on the Pastoral and Sacerdotal Role of Women in the Cathar Church” в книге Women Preachers and Prophets through Two Millenia of Christianity, University of California Press, 1997. См. также очень добротное исследование Richard Abel, Ellen Harrison. The participation of Women in Languedocian Catharism Mediaeval Studies, Toronto, XLI, 1979, p.215-251.

2. Очень ценное исследование по этому поводу было сделано в фундаментальной работе Жана Дювернуа Jean Duvernoy, Le Catharisme, 2 volumes (La Religion, L’Historie), Toulouse, Privat, 1979, 2-е издание 1996.

3. Здесь я ссылаюсь на Georges Duby, La chevalier, la femme et le pretre, Paris, Hachette, 1981.

4. Есть часто цитируемый, но один-единственный, изолированный случай Эрмессенды Вигьер, из Камбиак, которая сказала инквизитору, что отвернулась от катаризма, когда она была молодой беременной женщиной, а кто-то из Добрых Женщин сказал ей, что у нее демон во чреве (MS Toulouse, BM 609, f 239b). См. Anne Brenon, Les Femmes cathares…, р. 107.

5. См. к примеру Michel Roquebert, “Le catharisme comme tradition dans la “familia” languedocienne” в выпуске Effacement de catharisme (13-14 s.) журнала Cahier De Fanjeaux № 20б 1995б р. 221-242.

6. Показания Арноды де Ламот, обращенной, из Монтобана, MS Paris, B.N., Doat 23 f2b sqq. О судьбе Арноды де Ламот см. Anne Brenon, Les Femmes cathares…, р. 13-58 и также 228-230.

7. Я использую здесь исследование Patrice Cabirou “La societe a Saint-Martin-Lalande au temps du catharisme” (докторская диссертация), Университет Монпелье, 1996 г. См. также Michel Roquebert Un exemple de catharisme ordinaire: Fanjeaux” в книге Les pays cathares, которая содержит материалы Конференции 1992 года Центра катарских исследований в Каркассоне, опубликованной также в журнале Heresis, 1995, p.169-211.

8. Детали можно найти в книге Anne Brenon, Les Femmes cathares…, р. 185.

9. Показания Дульсии Фауре из Вилленев ле Комталь, MS Toulouse, B.M. 609, f184b. См. Anne Brenon, Les Femmes cathares…, р.131-132.

10 Показания Гийома Отье из Виллепинте, там же f185a.

11. Cм. Anne Brenon, Les Femmes cathares…, р. 178-179.

12. См. Anne Brenon, “La maison cathare: un praqtique de vie religiouse et communautaire etre la regle et le siecle” в Les pays cathares…, р. 213-232.

13. Показания Финас де Тауриак, Paris, B.N. Doat 22, f65 sqq. См. Anne Brenon, Les Femmes cathares…, р. 169-172.

14. Показания Бернарда Пьера из Сан-Мартин-Лаланд, MS Toulouse, B.M. 609 f34a sqq. См. также Patrice Cabirou , La societe…, р. 97-98 15 Показания Гийома де Гузен, там же f30b-31a. См. также Patrice Cabirou , La societe…, р. 97-98.

16. Cм. Anne Brenon, Les Femmes cathares…, р. 175.

17. Показания Понса Вигьера из Сен-Пулет, MS Toulouse, B.M. 609 f227b sqq. Cм. Anne Brenon, Les Femmes cathares…, р. 176-177.

18. Показания Фаурессы, жены Пьера Видаля, MS Paris, B.N., Doat 25, f43b-52a. Cм. Anne Brenon, Les Femmes cathares…, р. 291.

19. См. Patrice Cabirou “La societe a Saint-Martin-Lalande…, р.143-149.

20. Это явление хорошо рассмотрено в Richard Abel, Ellen Harrison. The participation of Women…

21 Показания Раймонда де Рокевилль, MS Toulouse, B.M. 609 f216ab. Cм. Anne Brenon, Les Femmes cathares…, р. 189, 201, 268.

22. Показания Мартина де Каселль, бывшего священника из Ауриака, MS Toulouse, B.M. 609, f237b-238a.

23. Показания де Клеренс, там же f.222a-223b. Cм. Anne Brenon, Les Femmes cathares .. р. 268-269.

24. Показания Амады, жены Пьера де Гузен, там же, f38a.

25. Cм. Anne Brenon, Les Femmes cathares…, р. 278-292.

26. Фраза, употреблявшаяся для обозначения преданных верующих во времена подполья.

27. Cм. Anne Brenon, Les Femmes cathares…, р. 347-353.

28 Там же, р. 302-318.

29. Gauthier Langlois, “Note sur quelques documents inedits concernant le parfait Guilhem Belibaste et sa familie”, Heresis, 25, 1996, р. 130-134.

30. Я отсылаю читателя к известной книге Emmanuel Le Roy Ladurie, Montaillou, village occitan,Paris, Gallimard, 1976.

31. См. Veronique Crapella, Familles cathares (докторская диссертация), Университет Монпелье, 1996

поделиться |

Benoоt Beyer de Ryke "Катары и бегины"

перевод с франц. Наталии Дульневой


Из материалов коллоквиума "Секты" и "ереси" от античности до наших дней
Брюссельский Унверситет, институт религиозных исследований, 2-4 мая 2002


Средние века и религиозные диссиденты: катары и бегины, XI--XIV вв.


В этом выступлении я позволю себе вначале презентовать новые тенденции в историографии средневековых ересей, а именно, то, что сейчас называют "коперниканской революцией" в подходе к изучению самого факта ереси (раньше, вместо того, чтобы выяснить, что на самом деле представляла собой так называемая ересь, стремились представить ее, исходя из антиеретических взглядов господствующей Церкви, которая "считала" определенные взгляды ересями, поскольку это лучше упрочивало ее власть). Затем, чтобы иллюстрировать этот новый подход, я рассмотрю два особенных случая таких средневековых "ересей", а именно: катаризм и движение бегинов. Я презентую учение каждого из этих явлений так, как они нам известны (и учитывая, что источники о них написаны противниками, и следовательно требуют критического подхода), затем я перейду к репрессиям против них, которые осуществлялись от имени экклезиальной власти. Вывод, который становится ясным из анализа этих тенденций и фактов: ересь возникает только тогда, когда Церковь и политическая власть заставляют ее существовать.


Историография средневековых ересей: "коперниканская революция" в подходе к изучению ересей

Мы можем считать, что великий историографический поворот в подходе к средневековым ересям произошел в конце 80-х годов и связан с появлением работ английского историка Роберта Мура [1], где абсолютно пересматривается значение терминов, употребляемых обычно в истории ересей. Если раньше считалось, что после 1000 года наблюдается внезапный расцвет ересей, против которых Церковь вынуждена была защищаться, перейти в контрнаступление и подтвердить свои догматы, то Роберт Мур переносит акцент на деятельность самой Церкви, которая в процессе своей реформаторской деятельности стала исключать из общества определенные группы людей: сначала это были еретики, потом евреи, а потом прокаженные, - и таким образом утверждала свою власть. Таким образом, в Европе около 1100 года была создана структура "общества преследования".

Обвинения в ереси - это новое явление в истории Средневекового Запада. В целом, в Западной Европе после казни Присциллиана из Авилы в 385 г. не было ни обвинений, ни осуждений за преступление ереси [2]. После исчезновения арианства [3] (во Франции с VI-го века с момента правления Хлодвига и его сыновей, в Италии после распада остготского королевства Теодориха, в Испании после обращения в 587 визиготского короля Рекареда), мы не находим никаких свидетельств, указывающих на то, чтобы в Западной Европе были какие-либо открытые выступления против католической веры. Первые приговоры за ересь вновь появляются только в 1022 году: дюжина орлеанских каноников были сожжены живыми по приказу короля Реберта Благочестивого. [4] Нужно в таком случае разобраться: отчего наступило такое долгое "молчание" по поводу ересей в течение семи веков. И тут мы видим одну интересную вещь: реформаторское и постреформаторское западное христианство вновь открывает для себя и актуализирует идею ересей одновременно с тем, как папство утверждает понятие воинствующей Церкви (именно тогда разрабатываются понятия священной войны и раздаются призывы к крестовым походам). Вслед за Робертом Муром, такие ведущие историки как Моник Зернье [5], Анн Бренон [6], Доминик Ионья-Пра [7] вносят свой вклад, каждый в присущей им манере, в этот историографический переворот: они также своими исследованиями подтверждают, что понятие ереси было фактически "изобретено" [8] средневековой Церковью для оправдания своих претензий на мирскую и светскую власть. Для того, чтобы иллюстрировать этот способ постижения истории, я хотел бы рассмотреть два движения средневековых диссидентов, среди множества тех, которые появились на свет в ту эпоху. В этих двух случаях я продемонстрирую, что мы имеем дело с христианскими течениями (конечно иногда неортодоксальными), которые были отвергнуты как еретические исключительно вследствие давления церковных властей.


Два конкретных случая: катаризм и движение бегинов

Катаризм

В какой период существовал феномен катаров? Мы можем дать следующую хронологическую вилку: XI- XIV-века (последний совершенный катар, Белибаст, сожжен в 1321году). Что касается географии катаризма, то это, прежде всего Лангедок на Юге Франции, это движение было распространено и в Ломбардии, и в Шампани, и во Фландрии и в рейнских землях. Тем не менее, географическим центром этого феномена был все же Юг Франции. Еретики для Римской Церкви (Бернар из Клерво видел в них «aпостолов Сатаны»), катары считали себя истинными последователями Иисуса Христа. Кем они были на самом деле, и чем было их учение - это будет первое, что я рассмотрю здесь [9], прежде чем переходить к репрессиям против них, и целям и задачам этих репрессий.

Проблемой поиска информации и знаний о диссидентских движениях Средних Веков (да без сомнения и других эпох) являются источники. Очень хорошо выразился с свое время Жорж Дюби, «мы не знаем ничего о ереси, кроме как со слов тех, кто ее преследовал и уничтожил, и читая либо приговоры либо акты отречения». Таким образом, именно с точки зрения победителей мы должны чаще всего судить о мнениях побежденных, а это недопустимо. С другой стороны, исследования пастора Наполеона Пейрата во второй половине XIX-ого века [10], а также книги его последователей фактически сформировали популярный в эзотерических кругах миф о катарах, который, конечно, поражал воображение, но имел небольшое отношение к серьезному историческому знанию. [11] В 50-е годы проблема катаризма казалась решенной: для теологов и историков религии, изучавших это явление, речь шла о средневековом возрождении особого вида зороастризма и манихейства (12), внешнего для христианства Средневекового Запада, и попавшего в латинский мир через павликиан [13] и богомилов [14]. Сегодня этот подход абсолютно изменился, прежде всего, на основании открытий новых первоисточников катаров, опубликованных только в середине XX-ого века [15], а также критического прочтения документов Инквизиции (о которой мы знаем, что она была основана папством около 1233 года именно для того, чтобы бороться против катаризма). Современные исторические исследования возвратили катаризму его христианское происхождение: катаризм является одним из видов средневекового христианства. Именно христианства, а не другой религии, происходящей из Персии и внешней по отношению к христианству. В этом контексте, ересь катаров следует рассматривать не как факт просачивания восточного манихейства в западное христианство, а как ответную реакцию на развитие и последствия грегорианской реформы. Огромная заслуга в том, что эта точка зрения была принята современной историографией, принадлежит прежде всего историку Анн Бренон, которая первой для международной аудитории продемонстрировала взгляд на катаризм как на христианство в полностью христианском контексте, уничтоженное христианской же властью. Анн Бренон пишет: «Катаризм стал еретическим, потому что был объявлен таковым. Можно это игнорировать, или не обращать на это внимания, и говорить о том, что существовало только одно христианство, но это не так с точки зрения истории.» [16] В итоге, можно следующим образом суммировать точку зрения современной историографии на катаризм: катары были христианами, которых Римская Церковь, в своем ортодоксальном наступлении, объявила еретиками.

Перед тем как говорить об учении катаров, я хочу сказать несколько слов о терминологии. Сегодня, мы охотно употребляем термин "катары" и это нам кажется само собой разумеющимся. Но мы слишком быстро забыли, что сами они никогда не называли себя таким образом (они определяли себя как христиане) и что это слово имеет негативную окраску. Большинство людей считает, что термин "катары" происходит от греческого слова "чистые". Но намного меньше известно то, что это слово было придумано в 1163 году в рейнских землях - а не в Лангедоке - клириком Экбертом де Шонау [17] который, сообщая о сожжении еретиков на костре, употребляет слово "катары", используя игру слов и псевдо-этимологию - по гречески это означает "чистые" (здесь Экберт намеренно использует ссылку на античное манихейство), а на латинском языке -колдуны и поклонники котов от catus ("кошка")[18]. Теолог и ересиолог Алан Лильский (умерший в Сито в1203 году) также иронизирует по поводу этого названия, говоря, что их называют таким образом «потому что они целуют кота в зад, и таким образом почитают Люцифера». Итак, этого слова "катары" не употребляли по отношению к ним, в любом случае почти никогда в Лангедоке. Это только в работе Карла Шмидта, История и учение секты катаров или альбигойцев [19), опубликованной в 1848-1849 годах, этому слову было придано более благородное значение, и эта работа фактически ввела термин "катары" в научный оборот и принесла ему популярность. На юге Франции, катаров часто, с 12 века - но опять-таки их противники - называли "альбигойцами " [20], так как видели в городе Альби важный центр этой ереси (точка зрения, снова поставленная под сомнение современными историками, которые не считают больше, что в Альбижуа был главный очаг движения). «Кaтары "," альбигойцы», эти названия пока что остаются в историографии, так как они удобны для определения "еретических" христиан юга Франции. Думаю, что постепенно они будут выходить из употребления, а нам нужно всегда иметь в виду, что эти термины даны нам исключительно в полемическом контексте и являются изобретением клириков и облеченных властью лиц, враждебных к течению, которое они описывают.


Учение катаров

Теперь я перехожу к презентации самого учения. Основанное исключительно на христианском Святом Писании, оно, тем не менее, не предлагает единой его интерпретации. Что же было существенным в проповедях катаров? Принципиальной проблемой, которую они пытаются решить, это происхождение зла. Катары действительно соглашались с тем, что Бог является абсолютным благом и основой происхождения всех вещей. Но как возможно тогда, чтобы от этого благого Бога произошло злое творение (тем более, что они считали, что ад находится в нашем мире)? И как объяснить это без введения особого принципа зла, так называемого Бога зла, как, в конечном счете, пыталась представить дело Инквизиция, чтобы иметь возможность связать катаров и манихейцев? Надо подчеркнуть, что любое христианство фундаментально дуалистично. Но у катаров был настоящий дуализм, который сильно отличается от римской догмы, дуализм появившийся именно в XIII-ом веке - это дуализм творения. Катары и в самом деле были фундаментальными дуалистами. Согласно их мнению, Бог является единственным творцом, это благой Бог, о котором говорил Христос, автор истинного творения (духовного). Исходя из метафоры про худые и добрые деревья, которая фигурирует в Евангелии от Матфея (7, 17-18) и которая является очень существенной для теологической мысли катаров, творением благого Бога, Бога, который есть любовь, может быть только подобное ему, хорошее и совершенное. «Худое дерево приносит и плоды худые; не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые.» Добрый плод доброго дерева должен быть только благом и светом. Но тогда таким творением не может быть материальный мир, поскольку в нем существует зло. Согласно катарам, всеблагость Бога преобладает над Его всемогуществом. Отсюда следует, что зло является производным другого принципа. «Бог не желает зла и не может его делать… Поэтому нам следует по необходимости признать, что есть другое начало, начало зла, которое самым отвратительным образом действует против истинного Бога и его созданий. И это начало, как представляется, подвигает Бога против Его же собственных созданий и создания против их Бога» (Книга о двух началах) [21]. Катары часто трактовали Старый и Новый Завет символически, и излагали свою доктрину согласно этой экзегетике. Бог - единственный Творец, потому что Его творения - это единственная реальность, которая может существовать в вечности. Это означает, что для дуалистических христиан XIII-ого века, которыми были катары, нет никакого другого ада, чем наш мир. Злое творение, этот мир, управляемый принципом зла, является только временной манифестацией зла. Если бы зло могло проявиться в вечности, оно было бы таким же сильным, как и благо. Мир сей, князем которого есть Сатана, тоже подлежит законам времени и является конечным. В этом пункте делается серьезный шаг, продемонстрировавший реальное расхождение между катарами и римо-католической догматикой, и расхождение очень существенное: они соглашались с тем, что дьявол - это Князь мира сего (Церковь это тоже принимала, приписывая происхождение зла восставшему ангелу), но говорили, что дьявол одновременно и создатель этого мира (в системе катаров дьявол оказывается принципом зла, абсолютно чуждым Богу). Но в Книге Бытия сказано, что мир создан Богом и что он хорош именно поэтому. Поэтому без сомнения из всех книг Библии, единственной книгой, которую катары отклоняли абсолютно, была книга Бытия, которую они считали злой сказкой. Такое видение мира выглядело подрывным как по отношению к римо-католической догматике, так к и идее понтификальной теократии, основывавшейся на политическом августинизме, согласно которому папство и Церковь представляют здесь, на земле, Град Божий. [22]. Катары XIII-ого века, исходя из своих взглядов, отрицали вечный ад и проповедовали, что все души являются благими и равными между собой, так как они все созданы Богом, и хотя они заключены в этом мире, но рано или поздно они спасутся.

Следует разрушить традиционное восприятие катаризма как пессимистического, восприятие, автором которого является Боссюэ ( XVII-ый век). Ад не является угрозой, простирающейся до Страшного суда, ад есть здесь и сейчас. Но все души будут спасены, в том числе и души инквизиторов, при условии, если в этой или другой жизни они получат крещение через наложение рук. Таким образом в конечном счете все доброе творение должно возвратиться к Творцу. Это настоящий фундаментальный оптимизм. Нет никакого вечного проклятия. Таким образом, катары являются христианами, которые пожертвовали всемогуществом Бога ради Его бесконечного милосердия. Всемогущество Бога ограничено как злом, так и материей. Но Его милосердие бесконечно, у него нет границ. Было бы немыслимо, чтобы этот бесконечно милосердный Бог мог обречь хоть кого-нибудь на вечное проклятие.

Cвятой Дух был для катаров основой спасения. Крещение, которое делает кого-либо христианином, для катаров - это наложение рук, через которое сходит Дух Святой. Католическая Церковь уменьшила значение наложения рук, которое было составной частью обряда крещения у первых христиан, и снизила его значение до таинства рукоположения. Конечно же, если именно Святой Дух является главной основой спасения, то в таком случае это заставляло их иначе смотреть на роль Христа и Его природу. Катары колебались между двумя очень старинными традициями, популярными в первые века христианства: адопцианизмом (Христос не Бог-Сын, но приемный Сын Бога, это творение Божье, но Он не единороден Отцу, как это говорится в Credo) и докетизмом (против которого во II-ом веке выступал Ириней Лионский; термин этот происходит от греческого слова dokein, " paraоtre», и означает что Бог воплотился только по видимости). Для большинства катаров материя была слишком нечистой, чтобы Бог мог иметь настоящую человеческую плоть.

Доказательством этой видимости для катаров было то, что Христос мог ходить по воде, исчезать и появляться и т.д. С католической точки зрения, Христос воскрес не в том теле, в котором перенес свои Страсти, но в теле славы, в теле духовном, нематериальном (хотя были катары, разделявшие и эту точку зрения). Для большинства катаров Христос не ждал своего воскресения, чтобы иметь тело славы, оно было таким с самого начала. Материальность Христа для них была только видимостью. С точки зрения катаров было трудно объяснить рождение Иисуса. Они приуменьшают роль Марии в этом процессе. Для них Христос прошел через Марию, как воды через трубу, она стала как бы воротами выхода Его в этот мир. Плотская, человеческая природа Марии не играла здесь никакой роли. Это не является настоящим Воплощением, так как Бог слишком высок для того, чтобы воплотиться в реальном человеческом теле (хотя, как мы знаем, Джованни де Луджио считал иначе). Христология катаров таким образом отличалась от христологии римского христианства, такого, как оно кристаллизировалась, систематизировалось и догматизировалось, между XI-ым и XIII-ым веками. Тем не менее, мы не можем на этом основании отказать им, как это делали в прошлом, в имени "христиане", так как они сами определяли себя как христиане, а совокупность их теологических рефлексий основывалась только и исключительно на христианском Святом Писании. Справедливо, что их христологические концепции абсолютно отличались от общепринятых в католицизме XIII-ого века. Но тогда следует напомнить, что первые христианские Церкви первых веков очень колебались в определении и трактовке природы Христа, пока не был установлен догмат о Христе Сыне Божьем, так как теперь его знаем мы. Согласно убеждениям катаров, роль Христа состояла не в том, что он искупил грехи человеческие, страдая и умирая на кресте. Катары были христианами, для которых милосердие Божье было важнее Его всемогущества (так же как Пятидесятница по своему значению была для них важнее Пасхи), и согласно им абсолютно благой Бог не мог использовать дурных средств для достижения благих целей. Страдание - это дьявольское изобретение, оно не может ничего искупить. Бесконечно благой Бог не мог послать своего Сына на муки. Что было действительно нужно - так это освобождение, нужно было, чтобы кто-то пришел освободить души, усыпленные на земле, и напомнить им об их небесном происхождении: Христу принадлежит именно эта роль. Без Христа спасение было бы невозможно. Как бы мы знали без Него, что надо получить крещение Духом Святым, чтобы наш дух, оставшийся в Боге, соединился с нашей душой и вернул нас Богу в час нашей смерти. Таким образом, роль Христа как Спасителя очень существенна, но Христос - это прежде всего посланник: Его роль состоит в том, чтобы пробудить людей (усыпленные души) и дать им средство спасения - крещение Духом Святым, который сошел на апостолов в Пятидесятницу. Разумеется, что в этом мире, князем которого является Сатана, Христа могли только преследовать. Но Он не пришел именно для того, чтобы Его преследовали.

Катары, хочу напомнить, претендовали на то, что они истинная Церковь Христова. Они утверждали, что имеют апостольскую преемственность: что они настоящие наследники Христа и апостолов. В силу этого, они отказывались (и именно поэтому были объявлены еретиками) от всех позднейших добавлений и церковных установлений, которые не содержатся в послании Христа так, как оно изложено в Новом Завете. Они отклоняли постановления всех церковных соборов, творения Отцов Церкви, короче, все то, что было принято позже и чего нет в Новом Завете. И они старались применять на практике это послание Нового Завета. Они отказывались от всех таинств, которые мало-помалу вводила Римская Церковь, начиная от эпохи каролингов в IX-ом веке и заканчивая грегорианской реформой в XI-ом веке. Они считали, что крещения водой недостаточно, а крещение детей не имеет смысла. Также, они считали, что таинство, совершенное руками недостойных, недействительно (а многие священники были признаны недостойными в XI-ом веке в ходе грегорианской реформы). Они отрицали таинство брака, которое было введено довольно поздно (и которое папы-реформаторы всеми способами старались пропагандировать), утверждая, что брак является исключительно гражданским актом и что Бог не вмешивается в подобные земные вещи. И главным образом, они отрицали таинство Евхаристии, которая является действительно краеугольным камнем католицизма, интерпретируя Тайную вечерю в символическом смысле. Вместо Евхаристии они практиковали благословение хлеба, который они ломали и раздавали в воспоминание о Христе. Вместо всех таинств Римской Церкви, которые, по их мнению, не были основаны на Евангелии, они практиковали единственное таинство, о котором говорится в Евангелии, а именно, крещение Святым Духом и огнем, крещение путем наложения рук: consolamentum. Когда душа попадает в материальное тело, ее дух остается в Боге, в Царстве Божием. Крещение наложением рук, или consolamentum, имеет следующее значение: Святой Дух нисходит на человека и приходит за своей душой, чтобы вернуть ее в рай, к Богу.

В конечном счете, главная суть катаризма, - это вера в доброту человеческой натуры и вера в милосердие Божье. Внутри каждого человека есть благая душа, которая нуждается в том, чтобы пробудиться. Даже самый закоренелый преступник по своей внутренней сущности - это ангел Божий, который забыл, кто он такой, но настанет день, и он это вспомнит. Все преступники будут спасены, все люди будут спасены. Отличительной чертой христианства катаров является их вера в то, что все души будут спасены. Например, Пьер Отье, бывший нотариус из арьежских гор, преследуемый Инквизицией за то, что стал совершенным, и сожженный в 1310 году в Тулузе перед кафедральным собором Сен-Этьен, проповедовал, что все души рождены благими и равными между собой, и нет среди них таких, которые не были бы спасены, в том числе и души инквизиторов (потому что они скрыли послание Евангелия в том числе и от самих себя, но когда-нибудь они его откроют, как это было со святым Павлом).

Среди элементов, обеспечивших успех катарам, можно прежде всего назвать практику и жизнь их Церкви. Добрые мужчины и добрые женщины были примером для верующих. Совершенные соблюдали полное целомудрие, они не воспринимали убийства ни в каком виде, даже в качестве самообороны. Кроме того, они никогда не ели мяса, сыра или молока и придерживались суровых постов. Даже местные католики считали их добрыми христианами, живущими согласно образцу апостольской жизни. Католические нищенствующие ордена в XIII-ом веке вдохновлялись именно их примером. В отличие от бенедиктинских или цистерианских монастырей, их монастыри не были удалены от мира в уединенных долинах или горах, а были расположены в центре небольших городков, в самой гуще человеческой жизни. Это были открытые для посещения мирянами дома, а не закрытые монастыри. Катары проповедовали где угодно, в том числе на улицах и площадях. Свои слова и дела они подтверждали ссылками на Евангелие, которое они носили с собой и знали наизусть, и это тоже обеспечивало им успех. Очень часто их воспринимали как особый монашеский орден, не враждебный католичеству, но приносящий дополнительную возможность спасения. К тому же, местное население имело перед собой негативные примеры Римской Церкви; часто местные клирики были плохо образованы, не выполняли своих обязанностей и славились дурными обычаями. Но этот аспект не стоит преувеличивать, так как фактически католический клир Южной Франции, особенно его низшие звенья, были очень открыты и позитивно настроены к этому диссидентскому христианству. Наиболее сильный антагонизм между катарами и католицизмом существовал на уровне Рима и Сито, именно они организовали и объявили крестовый поход.


Репрессии против катаров

Появившись в XI-XII-веках, катаризм уже занимает важное место в западноевропейском христианстве под конец XII-ого и в начале XIII-ого века. Цистерианцы внесли очень большой вклад в "конструирование" южнофранцузской ереси, именно они постоянно муссировали идею, что Лангедок является главным очагом ереси. Они считают (и выступают с обвинениями) что все население этого района впало в ересь, и что нужно любой ценой ее уничтожить. Они организовывают крупную кампанию антиеретических проповедей на Юге Франции, которая была проведена в 1145 году, самим святым Бернаром, аббатом из Клерво и настоящим "духовным жандармом " христианства [23]. Бернар проповедовал в Тулузе и Альби; однако безуспешно. Орден Сито преувеличивал опасность феномена катаров, заявляя, что все графство Тулузское "дехристианизировано", способствуя, таким образом, распространению и навязыванию идеи о том, что необходимо истребление очагов ереси вооруженным путем, а именно - призывая к крестовому походу, который будет начат против альбигойцев в XIII-ом веке.

В 1206, один кастильский проповедник, которому было около тридцати лет, Доминик де Гусман (будущий святой Доминик), делает попытку возобновить дело цистерианцев, и обратить еретиков с помощью проповедей нового типа, основанных на примере бедной и нищенствующей жизни, которая была совсем не похожа на обычную жизнь клира и цистерианских аббатов: он проповедовал босиком, носил простую белую одежду и просил милостыню для пропитания. Тот, кто проповедует истины Евангелия, должен и сам жить в бедности. Но самым важным здесь было то, что эти проповеди должны были восстановить правду ортодоксии. Но по сути будущие доминиканцы (которые будут признаны папством в 1215 году ), достигают не намного больших успехов, чем цистерианцы, в своих попытках обратить "еретическое" население " Юга Франции. Напротив, они сыграют очень определенную и эффективную роль в юридическом преследовании катаров, с того времени, как была создана и передана им институция Инквизиции, что произошло в 1230 годах.

После неудач "мирной" борьбы против еретиков, Церковь занимает более жесткую позицию. В 1208 году, цистерианец Пьер де Кастельно, папский легат, был убит возле Арля при подозрительных обстоятельствах (слугой графа?), после безрезультатной встречи с графом Тулузским Раймондом VI, благоприятно расположенным к катарам. Папа Иннокентий III отлучает графа от Церкви, освобождает его вассалов от клятв верности, призывает к крестовому походу и предлагает земли графа тем, кто захочет принять в этом участие. В то же время, он канонизирует Пьера де Кастельно.

Этот крестовый поход, известный в историографии как «Крестовый поход против альбигойцев» [24), разделяется на два периода: первый, феодальный 1209-1224 [25], и второй, королевский (1224-1229 [26]). Его значение, с точки зрения всеобщей истории, также имеет два элемента: прежде всего, в области религиозной идеологии, это организация крестового похода в христианскую страну; крестовый поход, становится, таким образом, способом вооруженной борьбы против еретиков внутри христианства; во-вторых, в области национальной истории Франции, его последствиями является реальное присоединение Южной Франции к Франции Северной, присоединение, которое даже сегодня рассматривается некоторыми патриотами Окситании как настоящая " колонизация" и "ассимиляция" страны языка oк страной языка oйль.

Начиная с 1229 года, борьба Церкви против еретиков на юге Франции (катаров, но также и вальденсов [27]) принимает вид Инквизиции [28) основанной папой Григорием IX в 1233 году и переданной доминиканцам ( а затем в равной степени и францисканцам). Начиная с 1215 года, орден братьев-проповедников, основанный в Тулузе св. Домиником, был признан Четвертым Латеранским Собором. Не удивительно, что Инквизиция была отдана в руки именно профессионального ордена проповедников. Чтобы бороться против ересей, нужно было иметь солидную интеллектуальную основу. В случае доминиканцев, их орден прежде всего имел тройную миссию: исследования, проповедь и забота о душах.

Инквизиция – это учреждение, кодифицированное текстами. Эта институция создавалась мало-помалу, начиная с Никейского Собора в 325 году, где была определена догматика. Но в этом случае мы еще не можем дать ей имя "Инквизиции". Это система контроля за религиозной мыслью, особенно такой, которая может быть опасна для ортодоксальной религии. Инквизиция в том виде, в каком мы ее знаем, была учреждена как институция и обрела свою форму в 1233 году после установления судов особой юрисдикции. Инквизитор располагает властью, делегированной папой, он ответственен за свои действия только перед папой. Случалось, что епископы проявляли чрезвычайную враждебность к инквизиторским трибуналам. Была установлена только одна процедура, названная инквизиторской, которая заменила обвинительную процедуру. В обвинительной процедуре, обвинитель должен доказать перед судьей свои обвинения. В случае инквизиторской процедуры, не довольствуются больше тем, чтобы осуждать еретиков, когда они появляются перед трибуналом, но специально разыскивают их. Эта процедура, частично определенная уже IV Латеранским Собором в 1215 году, еще до того, как было образовано само учреждение, главным образом основана на доносах. Руководствуясь одним только подозрением в ереси, инквизитор может начать процесс против какого-либо лица. Церковь, таким образом, получила грозное и репрессивное учреждение, эффективно действующее против всевозможных ересей, которые угрожали ее власти. Распространяя по всей Европе власть этого недавно основанного чрезвычайного трибунала, понтификальная монархия XIII-ого века собирается установить новый духовный порядок, опираясь на силу светской власти, которая должна была обеспечивать приведение в исполнение приговоров Инквизиции. Инквизиция существует тогда и потому, что король (или другие находящиеся при власти силы) этого хочет.

После завершения крестового похода против альбигойцев в 1229 году, и после установления Инквизиции в 1233 году, совершенные катары уходят в подполье. Этот факт имеет скорее символическую, чем реальную политическую значимость: речь идет об осаде и взятии Монсегюра в 1244 году. Начиная с 1240 года, в крепости Монсегюр [29] скрывается крупная община катаров, где проживает до тысячи лиц. В 1243 году, десятитысячная армия в сопровождении инквизиторов, осаждает замок. Монсегюр сопротивляется почти целый год, с 13 мая 1243 года по 15 марта 1244 года. Двести мужчин и женщин из тех, которые там жили и которые отказались отречься от ереси, сожгли 16 марта 1244 года. Традиционно этот военный эпизод означает конец сопротивления катаров. Однако и после этого трагического события, быстро ставшего легендой (и до сих пор являющегося эмблемой поверженной Окситании), Инквизиция и дальше систематически преследует катаров. Катаризм последовательно стирают с лица земли, пока он окончательно не исчезает в XIV-ом веке (последним совершенным катаром был Гийом Белибаст [30], сожженный в Виллеруж-Термене в 1321 году).


Бегинизм

Если никто не удивится тому факту, что я рассматриваю катаризм в контексте исследования о средневековых религиозных диссидентах, то не должно показаться странным (по крайней мере с точки зрения средневековой ересиологии), что я равным образом рассматриваю здесь случай движения бегинов. Действительно, когда мы думаем о спокойной жизни бегинов Фландрии (Брюгге, Лувен, Гент, итд), трудно представить, что это религиозное движение стало так подозрительно в глазах церковных властей, и что оно пострадало от жестоких репрессий в своих наиболее спиритуалистических и теологически отважных формах.

Когда это движение появилось и как оно развивалось? Мы можем считать, что феномен бегинов существовал с конца XII-ого века до начала XIV-ого века в неортодоксальной форме, а до наших дней он дожил в ортодоксальной форме (разрешенной Церковью). Истоки этого течения главным образом находятся во Фландрии, в Рейнских землях и на Севере Франции.

Как и в случае с катарами, именно инквизиторские источники главным образом позволяют нам раскрыть те аспекты этого движения, которые были осуждены как отклонения. Между тем мы располагаем несколькими видами источников по бегинам: действительно, некоторые бегины писали, на местном наречии, произведения, отличавшиеся большой теологической смелостью.[31). Можно привести примеры с Мехтильдой из Магдебурга, которая писала на немецком языке, Хадевьич из Антверпена, писавшей на фламандском, и Маргариты Порет, писавшей на французском. Поскольку эти писания были на местном, а не на латинском языке, эти бегины распространяли среди верующих теологические идеи, которые до того были зарезервированы исключительно для клириков. Их произведения некоторые историки мистических идей называют локальной теологией. Огромное количество этих бегинов – как например Маргарита Порет – трагически погибли на кострах по инициативе церковных властей.

Прежде чем говорить, кто играл главную роль в течении бегинов, и каким было их учение, я хотел бы начать - как и в случае с катарами – с небольшой этимологической ремарки, подчеркивая негативное значение, с самого начала придававшееся слову «бегин». Термин этот появляется в конце XII-ого века и об этом упоминает немецкий цистерианец Цезарий Гейстербахский. Все-таки происхождение этого слова очень противоречиво. Предлагаются очень различные интерпретации. Жозеф Ван Миерло сближает термины альбигойцы и бегины (al-bigensis), что дает нам возможность дополнительных предположений о контактах движения бегинов и движения катаров. Слово «бегин» могло еще появиться, как это предполагает Алькантара Мен из старонемецкого beggen («молиться, просить милостыню»). Некоторые предположения очень произвольны, как, например, что слово «бегин» произошло от святой Бегг, дочери Пипина Короткого (VII-ой век.), или как та, которая считает, что это слово произошло от имени одного льежского проповедника, Ламберта «li Beges» († 1177).

То, что историки называют движением бегинов [32], как правило, представляет собой совокупность различных видов религиозного опыта и образа жизни, а главным объединяющим элементом этого духовного движения является его светский характер. В основном так называют женскую ветвь этого движения, хотя и мужчины, называемые как бегинами, так и бегардами, практиковали подобный вид монашеской жизни, основанный на личном религиозном опыте и личном поиске совершенства в религиозной области. Вдохновившись принципами бедности и милосердия, проповедовавшимися недавно возникшими нищенствующими орденами, бегинизм получает большое развитие в XIII-ом веке. Именно тогда наблюдается огромный приток женщин в движение[33]. На это имеются свои причины. Прежде всего, увеличение числа женщин объясняется демографическими причинами. Женщины высших классов, незамужние, вдовы, часто не могли обеспечить свое существование, занимаясь каким-то ремеслом. Если по каким-либо причинам такие женщины хотели уйти в монастырь, то тоже не могли этого сделать, потому что религиозные ордена не открывали таких монастырей в нужном количестве. Так как они не находили себе места внутри традиционных институций, то бегинизм становился для них выходом. Особенно благоприятной для развития религиозного опыта бегинов была городская среда. Некоторые бегины жили отшельниками, отдельно от других, некоторые коммунами, внутри городов. Как в городах, так и в селениях, бегины имели свои дома или что-то вроде монастырей, где была общая часовня и больница. В XIII-ом веке насчитываются десятки общин бегинов в разных городах Северной Европы. Очень трудно определять количество таких общин, так как, в отличие от традиционных монашеских общин, от бегинских общин не сохранилось почти никаких документов. Тем не менее, количество бегинов оценивается так: по крайней мере, четыреста их было в Бале, около тысячи в Страсбурге и немного больше в Кельне. Бегины не давали никаких монашеских обетов. Поэтому у них не было статуса монахинь в строгом смысле этого слова. Но из-за того, что они посвящали свою жизнь покаянию и созерцанию, они называли себя религиозными женщинами (mulieres religiosae). Многие историки сегодня называет образ жизни этих набожных светских женщин "полу-монахини". Эти полу-монахини начинали служить Богу, не отказываясь от светской жизни, и таким образом, не соблюдали никаких правил, принятых церковной иерархией. Но этот смешанный статус был очень подозрительным в глазах остального мира, особенно традиционного клира, поскольку он снова ставил под сомнения различие между светскими людьми и клириками, подтвержденное григорианской реформой. Кроме того, обычные верующие, не зная об их образе жизни, обвиняли их в лицемерии. Бегины жили милостыней, как братья-проповедники, а также ручным трудом. В большинстве случаев эти благородные или происходящие из бюргерских слоев (по крайней мере, в начале движения) дамы, часто становились предметом поклонения. Они также читали, комментировали и переводили священные тексты.


Учение бегинов

Как и в случае с катарами, здесь нам тоже надо будет прибегнуть главным образом к инквизиторским источникам для того, рассмотреть неортодоксальные идеи бегинского диссидентства. Главная критика Церковью движения бегинов состояла в его близких отношениях с " сектой" Свободного Духа, которая пропагандировала идеи с пантеистическим привкусом. Движение Свободного Духа, кажется, очень эффективно восприняло еретические аспекты локальной теологии бегинов. Их, как и бегинов, укоряли в том, что они чересчур настаивают на обожествлении души и на достижении ею совершенства, и таким образом отрицают различие между человеком и Богом. [34] Взгляды секты «братьев и сестер Свободного Духа» можно уточнить и определить по работам Романы Гварньери, Роберта Е. Лернера и особенно Рауля Ванейгема, который открыл корни некоторых движений ХХ века в диссидентстве Средних веков [35]. Некоторые историки – особенно Лернер и Вошез - вообще подвергают сомнению реальность этой секты, считая, что в этом случае мы наблюдаем чисто «инквизиторскую ересь», [36], то есть явление, искусственно созданное Инквизицией в процессе классификации догматических отклонений. Иначе говоря, движение Свободного Духа существовало только в чьем-то воображении. Гварньери и Ванейгем, однако, также как Грюндман и Кон до них, считают, что подобные общины или братства в широком смысле этого слова действительно существовали, и что они контактировали между собой. Вот что пишет Романа Гварньери: «Они называли свои коммуны paradisi: они занимались там самобичеванием, поисками экстаза, и возможно практиковали свободную любовь. Среди их сторонников была и городская аристократия, и торговцы, и клирики, и неграмотные сельские жители.» (37] Но в любом случае, речь здесь не идет о какой-то организованной секте, как считала Церковь, а только о различных способах веры, практиковавшихся мужчинами и женщинами, которые пытались следовать личному религиозному поиску, и в общем были согласны с теориями Свободного Духа, которые распространяли ученики Амори Бене († 1207), клирика, преподававшего философию и теологию в Париже. Амористы были близки к учению пантеистов и философским концепциям Давида де Динан, доктора искусств, который преподавал в Париже в начале XIII-ого века и который описал в своем произведении - Quaternali – пожар в Парижском синоде в 1210 году. Предполагаемые ученики Амори были осуждены в 1209 и 1211 годах. Между тем, первые письменные свидетельства, относящиеся непосредственно к свободному духу (spiritus libertatis) датируются концом XIII-ого века. Первое из них - это Determinatio novo spiritu Альберта Великого Большое, где рассматриваются 97 еретических положений (с его точки зрения – пелагианских и манихейских) которые проповедовались в Рьесе, диацез Аугсбург, в 1270-1273 годах двумя мужчинами, Арнольдом и Тьетмаром. Секта «Свободного Духа» впервые упоминается как такая в коротком папском послании в 1311 году. Описание Альберта, и в особенности документы инквизиции [38,] позволяют нам приблизительно изложить тезисы движения Свободного Духа. К тому же, Романа Гварньери демострирует нам, что Зерцало простых душ Маргариты Порет следует признать манифестом движения Свободного Духа. В силу этого, эта книга должна быть одним из главных источников об учении этого движения [39].

Именно Романа Гварньери в 1946 году [40) идентифицировала Маргариту Порет как автора Зерцала, которым прежде считалась блаженная Маргарита Венгерская. Согласно Гварньери, Зерцало является чем-то вроде манифеста, где изложены мистические тезисы Свободного Духа. Речь идет о французском тексте, полное название которого звучит следующим образом: Зерцало душ простых, единственной страстью которых является желание любви. Речь идет об одном из значительных произведений западной мистики, по своему теологическому смыслу очень близком к Мейстеру Экхарту. Здесь поднимаются темы отказа от самоидентичности, о подъеме духа к божественности и о союзе между человеком и непознаваемым Богом. Это куртуазный диалог любви между символическими персонажами: Душа, Дама Любовь, Разум.... Этот диалогический текст напоминает платоновские диалоги, хотя их построение не столь ригористично. Книга эта напоминает также рыцарский роман: это история одного поиска, поиска «высшей любви». Душа принуждена Разумом объясняться по поводу слияния с Любовью. Центральная идея книги выражена в названии второй главы: Истинное устремление этой книги состоит в том, чтобы сказать, что Душа не имеет воли. Душа, соединенная с Богом теряет всю свою волю, она исчезает для Бога. Душа, таким образом, становится нежелающей (отрицающей желание) и потому абсолютно обожествленной: Такая душа становится Богом вследствие любви. Такая обожествленная душа, которой коснулась благодать Божья, становится безгрешной. Главная претензия инквизиторов к Маргарите была та, что она отказывалась от добродетелей – для обожествленной души добродетели теряли смысл. Божественная душа отказывается как от добродетелей, так и от дел – это нечто вроде квиетизма до появления самого этого термина - потому что дела бесполезны: «надо спастись только верой, без дел», сказано там. Кроме того, это равнодушие к внешним выражениям веры базируется, в Зерцале, на оппозиции между «Большой Святой Церковью» (Saincte Esglise la grant), управляемой Любовью, и «Малой Святой Церковью», Церковью добродетелей и обрядности, управляемой Разумом; первая предназначена для совершенных, а вторая для верующих. Тот факт, что книга была написана не на латыни и позволяла простой публике ознакомиться с ней, представляло дополнительную опасность для Церкви. Если бы Маргарита Порет не писала на местном наречии, возможно она не была бы осуждена.

Главной идеей Свободного Духа является обожествление христианина. Основы этого учение лежат в пантеизме: Бог есть все существующее, и человек может оказаться Богом по своей природе. Свободный Дух утверждает возможность союза человека с Богом, если человек освободит себя для Него. Это точный смысл этой свободы духа, у которого нет ничего общего, например с вольнодумством в вольтерьянском стиле. Освободить свой дух, - это значит делать его пустым, чтобы встретить и поселить там Бога. Тот, чей дух стал нищим, может тогда заявить: «я стал Богом». В коммунах или братствах Свободного Духа существовало четкое различие степеней духовного продвижения: incipientes, proficientes и perfecti. Те, кто достигли этого полного совершенства - perfecti или совершенные – становились объектами поклонения. Они называли себя королями и королевами и роскошно одевались. Посредническая роль священников, таинства и культ святых казались им излишними; дела и добродетели бесполезными. У совершенных было что-то вроде общей морали, в особенности в сексуальной области. Говорилось о том, что если физическая близость происходит ради духовного союза, то она не имеет в себе греха. Свободный Дух, таким образом, мог вести к "либертинизму». Все принадлежит всем, и поэтому кража тоже могла быть позволена. Между тем, не стоит особенно доверять обвинениям в «разврате» и «моральных отклонениях», поскольку такие обвинения в глазах инквизиторов, считавших, что ошибки в области веры приводят к аморальности в области обычаев, часто неотделимы от обвинений в ереси.[41]. Следует помнить, что мы знаем положения Свободного Духа лишь благодаря инквизиторским документам. Все то, что об этом известно, сильно зависит, таким образом, от точки зрения цензора. Также удивительно, почему инквизиторы акцентируют внимание на еретических аспектах именно этого учения, в то время, как некоторые теологи того же времени, писавшие на латыни, выражались еще более смело и амбициозно о мистической интуиции.


Репрессии против движения

Независимость движения бегинов по отношению к церковной иерархии неизбежно должна была вызвать неприятие и враждебность Церкви в XIII-ом и XIV-ом веках. [42]. С такими движениями у Церкви было два типа отношений: отвержение или интеграция. Церков отвергла неортодоксальних бегинов, признанных еретиками, и ассимилировала бегинов ортодоксальных, вынужденных объединиться с другими монашескими или светскими орденами[43]. Отвержение Церковью движения бегинов, признанного еретическим, в основном характерно для начала XIV-ого века. 1 июня 1310 года, Маргарита Порет сожжена в Париже на Гревской площади, во Франции во времена правления Филиппа Красивого, вместе со своей книгой Зерцало простых душ. В 1311-1312 годах Венский церковный собор (во Франции) осуждает ереси бегинов и бегардов. Папа Климент V (1305-1314) возобновляет главные пункты обвинения против них в своих буллах Ad nostrum и Cum quibusdam mulieribus. Эти последние, собранные в 1313 в так называемых Клементинах, которые были опубликованы после его смерти в 1317 году. В том же году, постановления Венского Собора были использованы Иоанном XXII для организации тотального преследования бегинизма, в особенности в рейнских землях, где архиепископ Кельна, Генрих де Вирнебург, занимается их преследованием еще с 1306 года. Он сжигает на кострах или топит в Рейне огромное количество бегардов и бегинов. Все же, в 1319 году, папа вынужден был уточнить, что ортодоксальные бегины не должны быть объектом гонений. Таким образом, движение бегинов, в своей разрешенной форме, продержится на протяжении всего XIV-ого века, но только на Севере Европы (в основном во Фландрии и Нидерландах).

Под конец я хотел бы, более детально остановиться на процессе Маргариты Порет [44]. Она родилась около 1250 года и происходит из Валансьена. Все, что мы знаем о жизни Маргариты, почерпнуто по большей части из документов инквизиции. Еще в 1306 году ее книга была впервые сожжена в Валансьене на городской площади, по приказу епископа Камбре Ги II, а ее чтение было запрещено под страхом отлучения от церкви. Ги II также запрещает Маргарите распространить свои новые писания, иначе она будет осуждена как еретичка. Не послушавшись этого предупреждения, она завершает и доделывает свое Зерцало простых душ, свою единственную программную книгу. Ее вызывают к преемнику Ги, Филиппу де Мариньи, а затем в более высокую инквизиционную инстанцию, к инквизитору провинции Верхняя Лотарингия. Она была арестована, допрошена и наконец, осуждена. Однако, у Маргариты нашлись защитники, которые пытались ее спасти. Так, например, на некоторых рукописях ее книги мы находим позитивные рецензии трех клириков: во-первых, известного теолога, бывшего ректора Парижского университета Годфруа де Фонтейна, затем цистерианца по имени Франк из аббатства Виллер в Брабанте, и францисканца по имени Жан. Но ничто не могло ей помочь. Маргарита должна была давать показания перед главным инквизитором королевства, доминиканцем - и к тому же исповедником короля Филиппа - Гильомом Парижским, который начиная с 1307 года занимается одновременно процессом против тамплиеров. Он завершает процесс против Маргариты Порет, которая провела в тюрьме полтора года (так часто делалось с упорствующими, чтобы дать им возможность подумать и раскаяться): наконец Инквизиция осудила ее и ее книги к передаче в руки светской власти для сожжения на костре в 1310 году. [45]


Заключение

Главной идеей моего исследования является следующее: для того, чтобы неортодоксальное течение было признано и провозглашено еретическим, необходимо, чтобы таковым его признали структуры власти. В средневековой Европе, Церковь, опираясь на поддержку светской власти, стала проводить политику дискриминации между ортодоксией и неортодоксией, и, таким образом, «изобрела» ересь. В заключение я процитирую пассаж из великой книги Роберта Мура, которая стала отправной точкой данного коллоквиума, целью которого является исследование вопроса о смешении религиозной и политической областей в вопросе о ересях: «ересь существует только в той мере и только тогда, когда власть решает объявить о ее существовании. Еретиками становятся те, кто отказывается придерживаться концепций и правил, которых требует Церковь: если бы не было этих требований, не было бы и ереси. Ересь … может родиться только в контексте нажима властей, вызывающего сопротивление инакомыслящих: таким образом, она является исключительно политическим, а не религиозным делом.» [46]

[1] R. I. MOORE, La persecution, sa formation en Europe, Xe-XIIIe siecles, Paris, Les Belles Lettres, 1991 ; reed., Paris, Les Belles Lettres 1997 («10/18») [ed. angl. The Formation of a Persecuting Society : Power and Deviance in Western Europe 950-1250, 1987] ; Id., «À la naissance d’une societe persecutrice : les clercs, les cathares et la formation de l’Europe», также R. I. MOORE, dir., La persecution du catharisme, XIIe-XIVe siecle, Actes de la 6e Session du Centre d’etudes cathares/Rene Nelli, Carcassonne, Centre d’etudes cathares, 1996 («Heresis»), p. 11-37.

2] Я хотел бы отметить по ходу дела, что главным пунктом его обвинения была не ересь, но колдовство.

3] Я отсылаю читателя к статье N. BOGAERTS, «La repression du paganisme et de l’arianisme dans les conciles occidentaux des IVe-VIIe siecles» в данном издании..

4] Это, насколько мне известно, первая казнь на костре в Средние Века.

5] M. ZERNER, dir., Inventer l’heresie ? Discours polemiques et pouvoirs avant l’Inquisition, Nice, Z’Editions, 1998 («Collection du Centre d’etudes medievales de Nice» 2). Эта работа основана на гипотезе, что «анти-еретический дискурс сконструирован, чтобы защищать развитие церковных институций». См. также, Id., «Heresie», J. LE GOFF et J.-Cl. SCHMITT, dir., Dictionnaire raisonne de l’Occident medieval, Paris, Fayard, 1999, p. 464-482.

6] Я дальше буду ссылаться на работы А. BRENON, которые касаются катаризма.

7] D. IOGNA-PRAT, Ordonner et exclure. Cluny et la societe chretienne face à l’heresie, au judaisme et à l’islam, 1100-1150, Paris, Aubier, 1998 («Collection historique»). В этой книге демонстрируется то, как христианское общество становилось обществом преследования – и центральное место в этом занимало Клюни – как постепенно в этом обществе вырисовывались три образа Врага: внутренний враг (еретики), полувнутренний – полувнешний враг (евреи), и внешний враг (мусульмане). Таким образом (и вопреки золотой легенде, окружающей аббатство Клюни), в христианский дискурс вводилось понятие отвержения и исключения.

8] Речь не идет, конечно, об изобретении в полном смысле этого слова. Не имеется в виду, что ортодоксия выдумала ересь. Просто неортодоксальные течения и различие мнений в христианстве существовали всегда, но они признавались еретическими только тогда, когда их провозглашала такими политическая власть.

9] О катаризме существует огромное количество книг и всевозможных статей, но многие из них, к несчастью, просто неправдоподобны. Кроме недавнего превосходного небольшого исследования катаризма и других верований и видов религиозной практики средневекового Лангедока - J. BERLIOZ, dir., Le Pays cathare. Les religions medievales et leurs expressions meridionales, Paris, editions du Seuil, 2000 («Points Histoire», 279), я буду упоминать здесь главным образом серьезные и новаторские труды А. BRENON, которая очень много сделала в качестве директора, с 1982 по 1998 годы, Исследовательского центра изучения катаров им. Рене Нелли в Каркассонне, и как секретарь редакции международного научного журнала о средневековых ересях Heresis. Она заставила нас посмотреть на тексты катаров таким образом, чтобы мы поняли их аутентичное послание, состоявшее в том, что они хотели основать христианство Духа, опираясь на Пятидесятницу, и возвратиться к евангельским проповедям апостольских времен. Среди работ А. BRENON, я цитирую: Le vrai visage du catharisme, Portet-sur-Garonne, Loubatieres, 1989 ; Les femmes cathares, Paris, Perrin, 1992 ; Les cathares, vie et mort d’une Eglise chretienne, Paris, J. Grancher, 1996 ; Les cathares, pauvres du Christ ou apôtres de Satan ?, Paris, Gallimard, 1997 («Decouvertes», 319) ; Les archipels cathares, dissidence chretienne dans l’Europe medievale, Cahors, Dire editions, 2000 ; Le dico des cathares, Toulouse, Milan, 2000. Я отмечу еще книги других авторов: R. NELLI (великий окситанский поэт и ученый-историк, умерший в 1982 году), La philosophie du catharisme, Le dualisme radical du XIIIe siecle, Paris, Payot, 1975, reed. Toulouse, Privat, 1988 ; M. ROQUEBERT (один из крупнейших историков катаризма, который видит в нем возрождение христианского гностицизма первых веков), L’epopee cathare, в 6 томах: 4 tomes, Toulouse, Privat, 1971-1989, 2 tomes, Paris, Perrin, 1998, reed. en 2 vol., Paris/Toulouse, Perrin/Privat, 2001 reed.; J. DUVERNOY, Le catharisme, в 2 томах (t. 1, La religion des cathares ; t. 2, L’histoire des cathares), Toulouse, Privat, 1976 et 1979, reed.; и классическая вещь E. LE ROY LADURIE, Montaillou, village occitan, de 1294 à 1324, Paris, Gallimard, 1979, где автор использует реестры Инквизиции (1318-1325) Жака Фурнье – из Памье-, будущего папы Бенедикта XII. См. также, de Ch. THOUZELLIER, Catharisme et valdeisme en Languedoc à la fin XIIe et au debut du XIIIe siecle, politique pontificale et controverses, Paris, PUF, 1966 («Publications de la Faculte des lettres et sciences humaines de Paris, Serie Recherches», 27), reimpr. Marseille, Laffitte Reprints, 1982 ; Id., Heresie et heretiques : vaudois, cathares, patarins, albigeois, Rome, Edizioni di Storia e letteratura, 1969 («Storia e letteratura, Raccolta de Studi e Testi», 116). И наиболее недавние работы: M. ZERNER, dir., L’histoire du catharisme en question : le «concile» de Saint-Felix, 1167, Nice, Z’Editions, 2001 («Collection du Centre d’etudes medievales de Nice»,3) [около 1170 года (традиционная дата 1167 год единогласно больше не принимается историками) в замке Сан-Фелис де Караман возле Тулузы состоялся, церковный собор катаров, возглавленный богомильским епископом Константинополя Никитой (Niquinta), целью которого была организация и распределение катарских епархий. Некоторые современные историки ставят под сомнение факт организации этого собора, или по крайней мере достоверность его заключительных актов. Эти акты были опубликованы в XVII-ом веке согласно копии с 1232 года (достоверность которой была оспорена). Однако палеографическая экспертиза, а также подтверждение этого факта другими источниками, заставили большинство историков отвергнуть эту гипотезу. См. J. BERLIOZ, «Le concile cathare de Saint-Felix a-t-il eu lieu ?», L’Histoire, 231 (1999) 19-20]. Я позволяю себе также процитировать свое собственное исследование о катаризме: B. BEYER de RYKE, «Le defi cathare, une heresie dualiste en plein Moyen Âge ?», Villers, 21 (2002) p. 36-49.

10] N. PEYRAT, Histoire des albigeois, Les Albigeois et l’Inquisition, 3 vol., Paris, Lacroix-Verboeckhoven, 1870-1872 ; reed., Nîmes, Lacour, 1996.

11] См. Y. HAGMAN, «Les historiens des religions et les constructions des esoteristes», в Le Catharisme : l’edifice imaginaire, Actes de la 7e Session du Centre d’etudes cathares/Rene Nelli, Carcassonne, Centre d’etudes cathares, 1998 («Heresis»), p. 131-143.

12] P. JIMENEZ SANCHEZ, «La vision medievale du catharisme chez les historiens des annees 1950 : un neo-manicheisme», в Le catharisme : l’edifice imaginaire, ibid., p. 65-96 ; и также, A. BRENON, «Le catharisme meridional : questions et problemes», Le Pays cathare, op. cit., p. 81-100.

13] "Секта", которую византийские императоры напрасно пытались истреблять в IX-ом веке. Они противопоставляли хорошего Бога, который создал небо и ангелов, Богу зла, творцу видимого материального мира.

14] Движение богомилов ( по имени своего легендарного основателя священника Богомила, что по болгарски означает «друг Божий») - это дуалистическое еретическое движение, которое родилось в X-ом веке в Болгарии и распространилось в балканских странах, затем в византийской Империи, в XII-ом веке. В богомильстве противопоставляется свет и тьма, то есть Добро и Зло. Богомилы опираются на Евангелия, но отклоняют Ветхий Завет. Для них, творение – плохое по своей сути - не могло быть творением доброго Бога, но Дьявола. Они противились официальной Церкви и отклоняли некоторые ее доктрины, как например, таинства крещения, евхаристии и брака, так же как и почитание изображений, особенно распятия, и храма как священного места. В XII-ом веке, богомильские миссионеры, пришедшие из византийской Империи, где это движение преследовали, направились в Ломбардию, и оттуда в Западную Европу. Это движение играет определенную роль в развитии катаризма во Франции и Италии в XII-ых и XIII-ых веках. Между богомильством и катаризмом существуют очевидные структурные подобия.

15] В общей сложности, сохранились два трактата и три ритуала катаров: Латинский анонимный трактат, Книга о двух началах - резюме трактата, написанного Джованни де Луджио-, Лионский ритуал, Флорентийский ритуал и Дублинский ритуал. Все эти тексты собраны в R. NELLI, Ecritures cathares, в новом издании осовремененном и дополненном A. BRENON, Monaco, editions du Rocher, 1995. Что касается Книги о двух началах, то она издана под редакцией о. A. DONDAINE, в Un traite neomanicheen du XIIIe siecle, le «Liber de duobus principiis», Rome, 1939.; есть также новое издание: Ch. THOUZELLIER, Livre des deux principes, Paris, Cerf, 1973 (Sources chretiennes, 197).

16] A. BRENON, «Le catharisme meridional…», Le Pays cathare, op. cit., p. 84.

17] Каноник из Бонна, затем аббат из Шонау, Экберт был братом Элизабет де Шонау и близким к аббатиссе Хильдегарде де Бинген.

18] Нам известно, что в Средние века это животное считалось далеким от святости. См. интересное исследование L. BOBIS, Le chat, histoires et legendes, Paris, Fayard, 2000.

19] Париж / Женева, 1848-1849, переиздание Париж, под ред. Жана де Бонно, 1996. О Карле Шмидте и его описании катаров, см. M. JAS, «L’orthodoxie protestante, le rêve albigeois, Schmidt et Peyrat», в Le catharisme : l’edifice imaginaire, op. cit.

20] Согласно A. BORST [Die Katharer, Stuttgart, Hiersemann, 1953 («Schriften der Monumenta Germaniae Historica», 12), переизд. Freiburg, Herder, 1995; фр. перевод Les cathares, Paris, Payot, 1974] первое упоминание термина «альбигойцы» для обозначения еретиков фигурирует в Четвертом каноне Турского церковного собора в 1163 году. Поскольку эта дата совпадает с первым упоминанием слова " катары " Экбертом де Шонау, речь может вестись о реконструкции термина a posteriori. См. J.-L. BIGET, «Les ‘albigeois’ : remarques sur une denomination», Inventer l’heresie ?, op.cit., p. 219-255 [225-226].

21] Livre des deux principes, издание и перевод Ch. THOUZELLIER, Paris, Cerf, 1973 («Sources chretiennes», 198)

22] См. B. BEYER de RYKE, «L’apport augustinien : Augustin et l’augustinisme politique», в A. RENAUT, dir., Histoire de la philosophie politique, t. II, Naissances de la Modernite, Paris, Calmann-Levy, 1999, p. 43-86.

23] Согласно выражению de J.-L. BIGET, «Les ‘albigeois’…», op. cit., p. 229-230.

24] В октябре 2002 года, Центр исследований катаров в Каркассоне организовывает коллоквиум под названием „Крестовый поход против альбигойцев», под председательством М. Рокеберта. В этом коллоквиуме принимают участие: Господин.М. ОРЕЛЛ, Р.И МУР, Ф. КОНТАМИН, М. ЗЕРНЬЕ, П. ХИМЕНЕС, Ж.-Л. БИЖЕ. Рассматриваемые вопросы: 1 o источники для изучения крестового похода против альбигойцев; 2 o причины и события крестового похода; 3 oучастники крестового похода; 4 o последствия крестового похода.

25] Я напомню, что в этом первом феодальном крестовом походе, центральную роль играл Симон де Монфор, дворянин из Иль-де-Франс, вставший во главе крестоносцев. В этой экспедиции грабежи и массовые убийства были обычным явлением: в Безье все население было уничтожено (после слов «Убейте их всех, Бог узнает своих!», приписываемых епископскому легату и аббату Сито, Арно Амори), все защитники Лавора повешены, у всех мужчин города Брам, выколоты глаза и отрезаны носы и тд.

26] В 1226, король Людовик VIII лично возглавил крестовый поход, приведший (после его смерти) к окончательной аннексии Юга Франции Капетингами.

27] Одновременно с катарами, развивается другое апостольское движение, - вальденсы или «лионские бедняки», которые практикуют религиозную жизнь, отличающуюся от религиозности Римской Церкви. Это были благочестивые светские люди, которые хотели вести жизнь, бедную и преданную Богу. Их название происходит от их основателя, Пьера Вальдо, богатого лионского купца, который начал буквально следовать Евангелию и жить в бедности как Христос. В 1175 году, он раздал все свое имущество в пользу бедных, оставил жену и двух дочерей, и стали жить милостыней, Многочисленные набожные светские люди (и даже несколько клириков) присоединяются к нему. Он со своими товарищами ведет все время путешествует, не имея собственного жилья, и прося подаяние. Вальденсы очень быстро стали подозрительны в глазах Церкви, так как в их рядах было много светских людей и особенно женщин. Кроме того, они переводят Библию на простонародные языки, чтобы простые люди могли понимать Евангелие и следовать его благой вести без посредничества Церкви. Церковь осуждает их как еретиков в 1184 году. Но они имеют очень сильные позиции в долине Роны и в Лангедоке. Интересно, что проповеди вальденсов были использованы Церковью против катаров, по отношению к которым вальденсы испытывали враждебность. В Лангедоке Церковь относилась к ним толерантно до 1230 года, но потом их тоже стали преследовать. Сейчас существует несколько объединений вальденсвов в Швейцарии, Италии, и даже в США и Южной Америке.

28] L. ALBARET, L’Inquisition, rempart de la foi ?, Paris, Gallimard, 1998 («Decouvertes», 366) [короткое и ясное представление деятельности Инквизиции историком, который занимается этой темой под руководством J. CHIFFOLEAU].

29] Я хочу напомнить, пользуясь случаем, что знаменитые «катарские замки» не имеют к катарам никакого отношения. Конечно катары там часто укрывались, но они их не строили. Это еще один аспект так называемого катарского мифа. Что касается Монсегюра, то это крепость, построенная в 1205 году на скалистом основании, на высоте более тысячи метров над уровнем моря, в гористом графстве Фуа.

30] Можно прочитать романизированную биографию этого персонажа, принадлежащую перу GOUGAUD, Belibaste, Paris, Seuil, 1982.

31] С бегинов фактически началась рейнско-фламандская мистика. Мы обнаруживаем у них веяние отрицательной дионисийской теологии, которая является одним из наивысших достижений христианской теологии. Хотя средневековые женщины находятся в полной власти мужчин, этих «средневековых самцов», как выражался Жорж Дюби, женщины-бегинки добились признания своей власти – хотя и в духовном смысле, но все же власти, что было незаурядным явлением для лиц женского пола. Без сомнения, это является причиной, почему историография бегинов стала предметом интереса и для феминистических студий. Будучи женщинами, они сумели в Средние Века закрепить за собой определенное социальное поле, а именно поле внутренней религиозности. Будучи мистиками, они развили теологическую мысль в очень спиритуалистической форме влюбленности в Бога – эта теологическая линия развивалась цистерианской школой – и христианской негативной теологии, неоспоримым источником которой является Дионисий Ареопагит, в V-VI- веках.

32] О движении бегинов существует обширная историография. Я ссылаюсь на следующие работы: : B. DELMAIRE, «Les beguines dans le nord de la France au premier siecle de leur histoire» в M. PARISSE, dir., Les religieuses en France au XIIIe siecle, Nancy, 1985, p. 121-162 ; G. EPINEY-BURGARD et E. ZUM BRUNN, Femmes troubadours de Dieu, Turnhout, Brepols, 1988 («Temoins de notre histoire») ; H. GRUNDMANN, Religiöse Bewegungen im Mittelalter, Untersuchungen über die geschichtlichen Zusammenhänge zwischen der ketzeril, den Bettelorden und dern religiösen Frauenbewegung im 12. und 13. Jahrhundert und über die geschichtlichen Grundlagen der deutschen Mystik, Berlin, 1935, reed., Darmstadt, 1961 ; M. LAUWERS, «Paroles de femmes, saintete feminine, l’Eglise du XIIIe siecle face aux beguines», в G. BRAIVE et J.-M. CAUCHIES, dir., La critique historique à l’epreuve, Liber discipulorum Jacques Paquet, Bruxelles, 1989 («Travaux et recherches», 17), p. 99-115 ; E. W. McDONNELL, The beguines and beghards in medieval culture, with special emphasis on the belgian scene, New Brunswick, 1954 ; A. MENS, Oorsprong en betekenis van de nederlandse begijnen en begardenbeweging, Anvers, 1947 ; E. NEUMANN, Rheinisches Beguinen-und Begardenwesen, Meisenheim, 1960 ; J.-C. SCHMITT, Mort d’une heresie, l’Eglise et les clercs face aux beguines et aux begards du Rhin superieur du XIVe au XVe siecle, Paris/La Haye/New-York, Mouton, 1978 ; W. SIMONS, «The beguine movement in the southern low countries. A reassessement», Bulletin de l’Institut Historique Belge de Rome, 59 (1989) p. 63-105. Я позволю себе процитировать мое собственное небольшое исследование о бегинах: B. BEYER RYKE, «La spiritualite des beguines, Trois femmes mystiques du XIIIe siecle : Mechtilde, Hadewijch, Marguerite», Villers, 14 (2000) p. 8-14.

33] G. EPINEY-BURGARD et E. ZUM BRUNN, Femmes troubadours de Dieu, op. cit., p. 11.

34] Тот же упрек будет сделан позже Мейстеру Экхарту. См. B. BEYER de RYKE, Maître Eckhart, une mystique du detachement, Bruxelles, Ousia, 2000, [об отношениях между Мейстером Экхартом и бегинами, см. стр. 48-62; то, что я говорю здесь о бегинах, основывается на выводах данной книги].

35] О Свободном Духе, см. R. GUARNIERI, Il movimento del Libero Spirito, testi e documenti, Rome, Edizioni di Storia e Letteratura, 1965 («Archivio italiano per la storia della pietà», 4) ; Id., «Freres du Libre Esprit», Dictionnaire de spiritualite, V, col. 1241-1268 ; R. E. LERNER, The Heresy of Free Spirit in the Later Middle Ages, Berkeley, University of California Press, 1972 ; R. VANEIGEM, Le mouvement du Libre Esprit, generalites et temoignages sur les affleurements de la vie à la surface du Moyen Âge, de la Renaissance, et, incidemment, de notre epoque, Paris, Ramsay, 1986. Cf. aussi N. COHN, Les fanatiques de l’Apocalypse, Paris, Julliard, 1964 [ed. angl. The pursuit of the Millenium, 1957].

36] Согласно M. d’ALATRI, «Eresie perseguitate dall’ Inquisizione in Italia», The concept of heresy, 1976, p. 211-224. В. VAUCHEZ считает к тому же, что секта братьев и сестер Свободного Духа «существовала всегда только в воображении инквизиторов», что речь идет в итоге об «удобном ярлыке, позволявшем избавиться от недовольных» См. Cf. A. VAUCHEZ, La spiritualite du Moyen Âge occidental, VIIIe-XIIIe siecle, Paris, Seuil, 1994 («Points Histoire», 184) [le ed., Paris, PUF, 1975; это новое дополненное издание издание], р. 168.

37] R. GUARNIERI, «Freres du Libre Esprit», op. cit., col. 1245

38] Что касается интересующего нас периода, то важнейшие документы о нем относятся к таким проблемам: 1 o преследование бегардизма в Страсбурге (1317-1319) Жаном Цюрихским (1306-1328); 2 o инквизиционный процесс дознания, возбужденный в 1322 г. Генрихом II из Вирнебургм (1304-1332) против Уолтер из Голландии и ее товарищей; 3 o еще один процес в 1335 году, организованный пражским инквизитором Галлюсом Ньюхаусом против Іоанна и Альберта из Брно. Можно также сослаться на следующие процессы: в 1332 году, против бегина Швайдница; в 1350 году против Константена из Эрфурта; в 1367 году, снова в Эрфурте, против Йоханнеса Хартманна; и в 1381 году против Конрада Каннлера.

39] См. J. ORCIBAL, «Le miroir des simples âmes et la secte du Libre Esprit», Revue de l’histoire des religions, 1969, vol. 88, P. 35-60.

40] Osservatore Романо, 16 июня 1946.

41] См. Cf. A. VAUCHEZ в M. MOLLAT du JOURDIN et A. VAUCHEZ, dir., Un temps d’epreuves (1274-1449) : Histoire du christianisme des origines à nos jours, t.VI, Paris, Desclee/Fayard, 1990, p. 339-340.

42] Враждебность против бегинов начинается с конца XIII-ого века и начала XIV-ого века, см. J.-C. SCHMITT, op. cit. Белое духовенство и верующие видели в них тунеядцев, нищих, конкурентов.

43] Создаются также религиозные организации набожных светских людей, как мужские так и женские. Это делалось для светских людей, желающих вести христианскую жизнь, не порывая тем не менее, с семейной и профессиональной жизнью. Первые религиозные ассоциации этого типа появляются в XII веке.

44] О Маргарите Порет, см Femmes troubadours… , p. 174-213. О тексте Зерцала, см. R. GUARNIERI, Il movimento del Libero Spirito, testi e documenti, Rome, Edizioni di Storia e Letteratura, 1965 («Archivio italiano, per la storia della pietà», 4), p. 501-708. О переводах средневековых латинских текстов на французский язык (ed. Romana Guarnieri), см. Margaretae Porete, Speculum simplicium animarum, ed. P. VERDEYEN, Turnhout, Brepols, 1986 («CCCM», 69). Существуют также другие французские переводы, см. Le Miroir des âmes simples et aneanties, trad. M. HUOT de LONGCHAMP, Paris, Albin Michel, 1984 («Spiritualites vivantes», 147); Le Miroir des simples âmes aneanties, trad. C. LOUIS-COMBET, pres. E. ZUM BRUNN, Grenoble, Jerôme Millon, 1991. M. BERTHO, Le Miroir des âmes simples et aneanties de Marguerite Porete, une vie blessee d’amour, Paris, 1993. См. A. HOLLYWOOD, «Suffering Transformed : Marguerite Porete, Meister Eckhart, and the Problem of Women’s Spirituality», в B. McGINN, dir., Meister Eckhart and the Beguine Mystics : Hadewijch of Brabant, Mechtilde of Magdebourg, and Marguerite Porete, New York, Continuum, 1994, p. 87-113 ; M. LICHTMANN, «Marguerite Porete and Meister Eckhart : The Mirror for Simple Souls Mirrored», в Meister Eckhart and the Beguine…, p. 65-86; L. RICHIR, Marguerite Porete, une âme au travail de l’Un, Bruxelles, Ousia, 2002 («Figures illustres».

45] О процессе Маргариты Порет, см. P. VERDEYEN, «Le proces d’inquisition contre Marguerite Porete et Guiard de Cressonessart (1309-1310)», Revue d’histoire ecclesiastique, 1986, vol. 81, nol-2, p. 47-94.

46] R. I. MOORE, La persecution, op. cit., p. 82.

поделиться |

Франческо Замбон, интервью

перевод с франц. Наталии Дульневой


Pirenees cathares, 2004, p. 18-20
беседовал Филипп Терранкль

Франческо Замбон – профессор филологии и романской литературы университета Тренто; подготовил полный перевод на итальянский язык Песни о крестовом походе.
Photobucket zoom
Слова и время

- Можете ли Вы сказать нам, какими письменными источниками на данное время мы располагаем для изучения катаризма и вообще средневековых ересей?

- Следует различать как в области изучения катаризма, так и других средневековых ересей, опосредованные источники (хроники, письма, документы Церкви, полемические католические трактаты, протоколы Инквизции) и непосредственные, более редкие источники, то есть тексты, происходящие от самих еретиков. Что касается катаризма, то у нас, кроме огромного количества опосредованных источников, есть несколько очень важных оригинальных текстов.

Я имею в виду два Ритуала, один на окситан и один на латыни, где описан consolament, единственное таинство катаров, комментарий к Pater, единственной молитве, принимаемой еретиками, и три теологических трактата, среди которых выделяется Книга о двух началах - изложение доктрины абсолютного дуализма, написанное в середине XIII века на латыни доктором из региона Бергамо, Италия, Джованни де Луджио. Некоторые современные историки пытаются представить ересь как простое «изобретение» Церкви, практически полностью забывая или игнорируя источники, которые, несмотря на их малочисленность, доносят до нас голос самих еретиков, их идеи, их чувства. К тому же, эти тексты были изучены и оценены такими крупнейшими специалистами по катаризму как Рене Нелли, (который перевел на французский язык и опубликовал Писания катаров, исправленные и переизданные в 1995 году Анн Бренон), или позже Мишелем Рокбертом, восстановившего в своей новаторской книге Религия катаров (изд. Perrin) способ мышления еретиков, исходя из их оригинальных текстов.

- Какие библиотеки наиболее богаты рукописями этого периода?

- Все крупные европейские библиотеки содержат средневековые рукописи. Но если Вы имеете в виду именно рукописи, где находятся сведения о катаризме и других средневековых ересях, то стоит назвать Национальную Библиотеку Парижа с огромной коллекцией Доат и единственным экземпляром рукописи Песни о крестовом походе против альбигойцев; Ватиканскую библиотеку, где находится Реестр Инквизиции Жака Фурнье, и другие важные источники, как Adversus Catharos Монеты Кремонского; Национальную Библиотеку Флоренции, где отец Донден открыл в 1939 году Книгу о двух началах и Латинский Ритуал катаров; муниципальную библиотеку Тулузы, где находится рукопись 609 великого реестра Инквизиции относительно Лаурагэ. Этот список можно еще продолжать…

- Расскажите нам о наиболее интересных литературных открытиях, которые Вы сделали, читая эти древние тексты.

- Изучение Песни о крестовом походе, особенно ее второй части, написанной анонимом, которого итальянский филолог Саверио Гвида идентифицировал с трубадуром Ги де Кавайлльоном, было для меня удивительным открытием. Это поэма, дающая нам возможность поучаствовать - в буквальном смысле этого слова - в драматических событиях, имеющих символическую ценность и фундаментальную мотивацию для всей нашей цивилизации. Симона Вейль посвятила этому бессмертные страницы. Более того, это труд высочайшего поэтического качества, но практически непризнанный. Я готовлю вместе с Саверио Гвида первый полный итальянский перевод этой поэмы.

- Как Вы думаете, следует ли еще нам рассчитывать на открытие текстов, которые изменят наш подход и восприятие феномена катаров?

- Я думаю, что мы еще можем ожидать нахождения новых документов: не забудьте, что все открытия оригинальных катарских текстов относятся к последним шестидесяти годам. Но я не думаю, что эти возможные открытия могут существенно повлиять на наше восприятие феномена катаров: серьезные историки уже сделали все, что могли, чтобы открыть то, чем был этот феномен.

- Ереси часто известны нам по осуждающим их документам: полемике, опровержениям, инквизиторским текстам. Какие меры предосторожности следует предпринять по отношению к этим текстам? Какую реальность отражают средневековые тексты – ведь они исходят от Церкви того периода? Не преувеличивают ли они значение средневековых ересей?

- Следует быть очень осторожными. Разумеется, цели инквизиторов и католических полемистов состояли в том, чтобы исказить или упростить идеи, с которыми они воевали. Они создали определенные схемы восприятия религиозного диссидентства, заимствованные у ересиологов первых веков, начиная с Ипполита и святого Иринея. Таким образом, полемисты имели тенденцию, к примеру, свести – искренне или нет – всю дуалистическую доктрину к манихейству и заполнить лакуны в своем познании о проповедях катаров, тем, что им было известно из доктрины Мани благодаря трактатам святого Августина. Так же было и с инквизиторами. Но если Вы при этом отбросите все показания как простой вымысел или конструкцию церковного «дискурса», как поступают сегодня сторонники «негативизма» по поводу ереси, то это будет все равно что выплеснуть ребенка вместе с водой. То, что следует делать, так это сравнить, согласно тщательному филологическому методу, все эти источники между собой, и особенно сравнить их с оригинальными документами катаров, которыми мы обладаем. Так мы сможем отличить правду от неправды. Еще перед нами достаточно много работы, особенно в том, что касается многочисленных итальянских источников, некритически воспринимаемых одними и полностью отбрасываемых другими. К примеру, как можно отрицать существование – зафиксированное католическими полемистами – теологических дискуссий между «конкореццо», сторонниками умеренного дуализма, и «альбаненсами», сторонниками абсолютного дуализма, тем более, что весь трактат Книга о двух началах – аутентично катарского происхождения – посвящен опровержению доктрины «конкореццо»?

- Существует ли диссидентская литература, связанная с еретическим феноменом? Во Франции? В Италии? В Болгарии? Или где-нибудь еще?

- Никогда не существовало настоящей диссидентской литературы, ни во Франции, ни в других местах, за исключением, разумеется, собственно религиозных текстов, наподобие Interrogatio Johannis, апокрифа богомильского происхождения, используемого также и катарами, где изложены некоторые космологические и сотериологические мысли этих еретиков. Тезис, согласно которому поэзия трубадуров была символическим, закодированным выражением катарской доктрины – это всмего лишь выдумки оккультистов, пропагандируемые Эженом Ару и Жозефином Пеладаном: потому что даже у самых яростных противников клириков и французов – как Пейре Карденаль или Гийом Фигейра – мы не встречаем ни малейшего следа катарских доктрин. Напротив, существуют очень интересные и малоизученные литературные тексты, полемизирующие с еретиками или представляющие их в карикатурном виде. Можно упомянуть, к примеру, Las Novas de l’heretge, поэтическую дискуссию на окситан, написанную в середине XIII века, между инквизитором Изарном и «совершенным» еретиком Сикартом де Фигейрас, достаточно известным историческим персонажем.

- Говорят, что богомильство дожило в различных формах до XVII века в Украине. Остались ли от него какие-то литературные источники?

- Существует множество сказок и легенд на староболгарском, русском и других славянских языках, которые верно или ошибочно приписывают богомилам. Достаточно много этих легенд было издано на болгарском: (Иванов Й. Богомилске книги и легенди, София, 1925). Существует перевод этой книги на французский с предисловием Рене Нелли (1976). Но в этих рассказах очень трудно отделить достаточно смутный материал о еретических изысканиях от народных и полународных традиций.

- Как объяснить то, что современные сектанты пытаются присвоить себе имя богомилов и катаров? Они ошибочно интерпретируют их тексты?

- Сектанты пытаются присвоить себе имя богомилов и катаров уже с конца XIX века, причем толкуют их тексты не только ошибочно, но и совершенно произвольно. Конечно, существование определенных «гностических» тенденций в этих ересях нельзя отрицать: согласно катарам, Христос принес спасение людям через пробуждение и «познание истины», что на окситан называлось устремлением к добру, entendensa de be. Многие источники говорят нам, что у катаров было знание для посвященных, более образованных. Но это было теологией, а ни в коем случае не являлось какой-либо оккультной доктриной; к тому же связка некоторых современных «эзотериков» с тамплиерами, розенкрейцерами или Граалем не имеют никаких исторических подтверждений. Неокатаризм родился из смешения различных течений: постромантического и визионарного южного патриотизма Наполеона Пейра, тайных обществ конца XIX –начала XX веков, вагнеризма, антропософии Рудольфа Штайнера и даже нацистского оккультизма. Все эти направления современной философии пытаются просто «привязать» к себе катаризм в более или менее бредовых интерпретациях. Поскольку на самом деле катаризм был всего лишь ярким, сильным и пассионарным выражением средневековой христианской духовности. И в этом смысле – если отбросить все мифографические конструкции и осмелиться взглянуть в лицо исторической правде – нам еще много чего есть о нем порассказать сегодняшним людям.

поделиться |

Мишель Рокберт "Религия катаров"

перевод с франц. Наталии Дульневой


Editions Loubatiers, juin 1994


Катаризм – это религия спасения, основанная на Книге Откровения. Её святым Писанием является Библия, и особенно Евангелие от святого Иоанна, а ее посланием – послание Христа и Его апостолов. Она никогда не претендовала ни на что другое, кроме как быть аутентичной формой христианства.

Однако в своём ответе на проблему Зла, эта форма христианства оказалась несовместима с ортодоксией Римской Церкви. Катаризм говорил о двух вечных и антагонистических началах творения – благом и злом принципах. Этот дуализм, и многие другие его положения, казались чем-то внешним, чуждым христианству, и Рим постановил искоренить этот феномен путём ужасных репрессий. С 11 по 15 столетие по всей Европе, и особенно в Лангедоке, тысячи мужчин и женщин умерли за веру катаров. Но всё же Запад не знал более прекрасного послания христианской любви со времен апостолов…



Религия спасения

Катаризм – это религия спасения, основанная на Откровении. Его священной Книгой является Новый Завет. Его молитвой является «Отче наш». Посланцем Бога и носителем Откровения является Христос и только он один. Спасение достигается через аскезу и крещение. Таким образом, катаризм является христианством; он никогда не был и не желал казаться ничем иным; он никогда не ссылался на источники других религий; более того, он претендовал на то, что в нём содержится аутентичное учение Христа.

Однако, интерпретация катарами Святого Писания было несовместимо с Римской ортодоксией. Катары не верили ни в крещение водой, ни в Евхаристию, ни в таинства католической Церкви. Это было христианство без искупительной роли Страстей, без Страшного Суда и без воскресения в телах. Их теология, литургия, моральное учение и основы догматики были абсолютно противоположны католическим. Их дуализм казался возрождением манихейства – религии, основанной в третьем столетии нашей эры персидским пророком Мани. Как бы там ни было, это «иное» христианство подавалось как нечто чуждое западному миру и угрожающее как догматике, так и структуре официальной Церкви, которая с 10 по 15 столетие обрекла катаризм на ужасные репрессии и фактически добилась того, что он был стёрт с лица земли.


Как мы можем что-либо знать о катаризме?

Катаризм известен по трём категориям исторических источников.

Прежде всего, это писания самих катаров. Они должны были быть очень многочисленны, однако, преследования привели к тому, что почти все они были уничтожены. Тем не менее, в наши руки попали два богословских трактата и три ритуала. Один из этих трактатов, сохранившийся во Флоренции, является латинским манускриптом, датированным около 1260 года, и представляет собой резюме фундаментального труда, написанного катарским доктором Джованни де Луджио, из Бергамо, около 1230 года: Книга о двух Началах. Другой трактат, обнаруженный в Праге в 1939 году, является латинской копией анонимного манускрипта, первоначально написанного на языке ок в начале 13 столетия, автором которого был очевидно «совершенный» Бартомью из Каркассона. Оба эти документа чрезвычайно ценны для изучения дуалистической теологии. Такими же ценными являются три ритуала для изучения литургии: Латинский Ритуал из Флоренции, Провансальский Ритуал, сохранившийся в Лионе и содержащий полный перевод Нового Завета на окситан, используемый катарами Лангедока, и еще один Ритуал на окситан, находящийся в Дублине. Каждый из этих документов датируется приблизительно 1250 годом. Следует также упомянуть о нескольких апокрифических писаниях, то есть о неортодоксальных христианских текстах, не содержащихся в каноническом Писании. Прежде всего, это «Видение Исайи», старинный текст, используемый еще богомилами, и «Вопросы Иоанна», текст, переданный богомилами итальянским катарам около 1190 года.

Очень полезными для нас являются также полемические работы, анализирующие и пытающиеся опровергнуть катаризм, принадлежащие перу католических теологов. Нам известно более тридцати таких произведений, написанных в конце 12 и в 13 веке, правда, не все они имеют одинаковую ценность и важность. Многие из них не пытались исказить описываемую ими религию, наоборот, они часто предупреждали читателей о том, чтобы те не верили досужим вымыслам о катаризме, распространяемым уже в их время. Их интересовали серьезные доктринальные вопросы, которые они детально исследовали с большой интеллектуальной честностью, хотя их отношение к катаризму крайне враждебно: особенно это касается «Liber contra Manicheos» бывшего вальденса, обращенного в католицизм, Дюранда де Хуески, «Summa quadrapartita» Алана Лилльского, написання в Монпелье или “Summa adversus catharos” Монеты Кремонского. Кроме того, не следует забывать о работе Райнерия Саккони, бывшего Совершенного катаров, обращенного в католицизм и ставшего доминиканцем и инквизитором. По крайней мере, он знал о катаризме не понаслышке.

И, наконец, последняя группа документов - это источники юридического характера, то есть показания и допросы, собранные инквизицией по всей стране, начиная с 1234 года. По ним очень подробно можно проанализировать ситуацию в Лангедоке - около 7000 сохранившихся показаний говорят нам о 40 000 верующих и более 1000 Совершенных. Большинство из этих источников до сих пор не опубликовано (за исключением реестров инквизиторов Жака Фурнье и Жоффре д’Абли). Именно там содержится огромное количество информации о социальной жизни того времени и о том, что представляло собой сформированное катарами общество. Что же касается доктрин, верований и ритуалов, то данные инквизиторов только дополняют предыдущие источники. В любом случае, знакомясь с этими документами, можно без особых затруднений увидеть и обстоятельства жизни людей, и их мнения, и даже то, в чем они говорили правду или лгали. В одном из показаний приводится например, даже молитва верующих катаров Лангедока: “ Paire sant, Dieu dreyturier de bons speritz…” (Отец Святой, Боже правый добрых духов).


Тайна происхождения

За последние сорок лет, в основном благодаря работам Арно Борста, Жана Дювернуа и Рене Нелли, которые проводили исторические исследования, используя неизвестные ранее источники или более критически анализируя те, которые уже использовались. Вследствие этого не только усовершенствовались наши знания о катаризме, но и наше представление об этом явлении претерпело значительные изменения. Хотя тайна происходжения катаризма до сих пор не раскрыта, мы больше не можем считать катаризм прямым наследником Персидского манихейства, развившегося через посредничество различных еретических сект, таких как павликиане или мессалиане. Если катаризм и совпадает с манихейством по некоторым пунктам, это не значит, что он от него происходит. Концептуальный универсум катарских текстов абсолютно чужд как понятийному словарю, так образам и мифологии манихейских писаний. Определенная часть фундаментальних верований, разделяемых катаризмом, старше манихейства. Возможно, как манихейство, так и катаризм, почерпнули некоторые из своих идей у гностических христианских сект, к одной их которых Мани первоначально принадлежал. Это относится, например, к идее о двух противоположных творцах-началах; или о том, что душа является «не-созданной», а частью божественной субстанции, излитой в бренный мир, узницей Материи и Времени, забывшей свою истинную природу; или о том, что спасение достигается через своего рода просвещение, знание. Все это существовало у гностиков еще до возникновения манихейства и до катаров. Таким образом, вместо того, чтобы искать гипотетическое влияние манихейства на происхождение катаризма, современные исследователи обращаются к некоторым тенденциям первого христианства, которое, не ассимилировавшись полностью с гностицизмом, все же испытало на себе значительное влияние гнозиса, особенно в области прочтения и интерпретации Нового Завета. К примеру, некоторые Отцы Церкви, особенно Ориген из Александрии (2 столетие), тоже приложили руку к формированию и развитию религиозной системы катаризма.

Следует также учесть, что современная историческая наука считает само собой разумеющимся то, что болгарское богомильство 11 века и катаризм, известный в Западной Европе с 12 по 14 век - это одна и та же религия. Так называемый богомильский «Папа» из Константинополя, Никита, председательствовал на катарском соборе в 1167 году в Сан-Фелис-де Караман, возле Тулузы.


От катаров к альбигойцам. Церковь Друзей Божьих

В течение долгого времени считалось, что термин «катары» происходит от греческого “Katharos”, что означает «чистый». Сегодня нет сомнений, что сами катары никогда себя так не называли. Этот термин по отношению к ним употреблялся только их врагами, и, как мы можем судить, использовался в оскорбительном смысле немецким монахом Экбертом из Шонау, впервые упомянувшим его в своих проповедях в 1163 году. Через тридцать пять лет католический критик Алан Лилльский пишет, что им давали такое прозвище от латинского слова “catus” - кот, потому что, «как о них говорят, когда Люцифер является им в образе кота, они целуют его в зад…» Это оскорбление объяснялось тем, что катары, как мы увидим дальше, приписывали творение видимого мира принципу Зла, а во многих средневековых традициях, особенно в Германии, кот был символическим животным Дьявола. Распространялись слухи, что если катары считают, будто мир создан Дьяволом, то они и поклоняются ему в образе кота, - хотя на самом деле катары как никто были далеки от поклонения Дьяволу. Следует заметить, что средневековое немецкое слово Ketter, означающее «еретик», происходит от слова Katte - «Кот» (в современном немецком языке Ketzer и Katze). Дуалистам также давали и другие прозвища: если в Германии их называли «катарами», то во Фландрии «попликанами» и «пифлами», в Италии и Боснии «патаренами», на Севере Франции - «буграми» или «булграми» - особенно оскорбительное выражение, которое означало не только «болгары», но часто являлось синонимом слова «содомиты». Но им давали также и необидные прозвища. Например, в регионе Ок их часто называли «ткачами», потому что они предпочитали эту профессию. Использовали также региональные обозначения: «еретики из Ажена, Тулузы, Альби…» Последнее слово, вместе со словом «катары», приобрело огромную популярность, и с течением времени, слово «альбигойцы» стали эквивалентом слова «катары», и им стали называть людей, проживающих далеко от региона Альбижуа…

Однако сами себя катары называли «христиане» и «добрые христиане». Обычные верующие иногда называли их «совершенными», «добрыми людьми», но особенно часто употреблялось слово «друзья Божьи», о чем очень много свидетельств в Лангедоке 13 столетия. Это был буквальный перевод славянского слова «богу-мил». Так что будет абсолютно справедливо и в соответствии со словарем того времени называть эту дуалистическую Церковь, известную как «богомилы» на Балканах и «катары» на Западе, «Церковью Друзей Божьих».


«Мир» и «Царствие»

Если в катаризме присутствует дуализм двух начал, то это, без сомнения, и прежде всего дуализм двух творений. Вся остальная их система покоится на том, что для катаров было непререкаемым атрибутом жизненного опыта: существование двух категорий противоположных реальностей.

С одной стороны, это спиритуальное бытие, невидимое и вечное: это Царствие благого Бога, «правого Бога», «живого и истинного Бога», «Бога справедливости и правды», из которого души исходят путем эманации, «как лучи из солнца». Царствие - это «новая земля и новое небо», о котором говорится в Откровении Иоанна Богослова: «новое» - означает «иное», абсолютно отличное от того, что есть на видимой земле и в небесах.

С другой стороны, видимый Мир, соединение материальной и временной реальности, преходящий, обреченный на порчу и разрушение. Именно в этом Мире появляется Зло: кровь и плоть обречены на страдание, болезни, смерть; здесь, в этом материальном мире, становятся возможными горе, несчастья и бедствия. Иоанн сказал, что Мир «лежит во зле».

Можно привести очень много цитат из Нового Завета, которые катары использовали в доказательство фундаментальной оппозиции Мира и Царствия. «Все видимое преходяще, а невидимое вечно», «Земля и небо прейдут, а Слово Мое не прейдет», «Царство Мое не от мира сего», «Я не от мира» и т.д.

Но обе эти категории реальности, сталкиваясь лицом к лицу, не являются равноценными. Только Царствие есть абсолютным Бытием, потому что оно фактически совпадает с Богом, сущностью которого являются Любовь и Милосердие. Что же касается Мира, то он преходящ и суетен, и философски говоря, он как бы вообще не существует. Какой смысл в существовании и жизни, если они не вечны? Таким образом, Мир - это на самом деле Ничто. Это давало возможность катарам придать метафизическую интерпретацию словам святого Павла «без любви я ничто», в которой католики видели только моральный смысл. Для катаров слова «без любви я ничто» означают также: если во мне нет этой частицы божественной субстанции, которая является любовью, то я тогда - всего лишь сгусток плоти и крови, обреченных на смерть, принадлежащих этому Миру, и вследствие этого, принадлежащих Ничто.


Теология двух начал

Катары не могли согласиться с тем, что одно и то же Бытие сотворило нетленное Царствие, где нет места для Зла, и преходящий Мир, отягощенный Злом. Это привело их к признанию двух различных и противоположных начал творения.

Этот фундаментальный для катаризма принцип базируется на трех типах аргументов. • Аргументы чисто формальной логики, взятых из Аристотеля: «Противоположные начала противостоят друг другу. Добро и Зло - это противоположные принципы. Следовательно, они содержат и противоположные начала». И созвучно этому аргументу они цитировали Евангелие от Святого Матфея: «Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые; не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые».

• Аргументы из Писания. При этом они ссылались на третий стих первой главы Евангелия от Иоанна: “Per ipsum omnia facta sunt, et sino ipso nihil factum est”. Католики переводили это как «Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть». Но катары считали этот перевод неверным из-за многозначности греческого оригинала и латинского перевода. Они переводили «Без Него Ничто стало быть». То есть, весь видимый мир. Фактически здесь все дело в том, можно ли придать латинскому слову «nihil» в данном контексте грамматическое, и лексическое значение существительного (в русском переводе это трудно продемонстрировать). Нет, говорили католические доктора. Да, говорили катарские доктора, и приводили множество цитат из Нового Завета, где слово ничто действительно употребляется как существительное, и в том числе цитируемый выше отрывок из св. Павла. Но тут они наталкивались на одну трудность: Иоанн говорит, что Бог сотворил Все; как можно тогда вообразить иное Творение, которое может существовать Без Него, даже если это Ничто? На это катары отвечали, что слово Все не всегда имеет одно и то же значение в Новом Завете: когда Иоанн говорит, что Бог сотворил все, это следует понимать как невидимый универсум, Благое Творение (omnia invisibilia): но существует также еще и видимый универсум (omnia visibilia), к которому Бог не имеет отношения. В доказательство они приводили то, что в Писании часто говорится «Все - суета». Но тогда мы не можем говорить об одном и том же «все», потому что Бог не может создать суетный универсум. Таким образом, существует Злое Творение, и оно имеет свое собственное начало.

• Третий аргумент является экзистенциальным: это был чисто моральный, этический отказ признавать и верить в то, что бесконечно добрый Бог может создать условия, позволяющие существовать Злу, то есть материю и время, иными словами, Мир. Для католиков Бог был прежде всего всемогущим, и Зло могло быть частью его тайного замысла. У катаров была своя иерархия божественных атрибутов.

Конечно Бог является всемогущим, говорили они, но только и исключительно в Благе, потому что Его всемогущество ограничено Его бесконечной добротой. Поскольку Он есть Любовь, Он не может быть Злом или творить зло, не противореча самому себе и не отрицая самого себя.

Следовательно, мы можем предположить, что существует отдельное от Бога начало Мира, где существует Зло. Это начало «несотворенное» и единовечное с Благим Богом. Но это не «истинный Бог». Он ни в коем случае не может быть даже сравним с Богом. Это - Князь князя мира сего, Князь Тьмы, Враг. Кроме того, он не имеет абсолютного существования, принадлежащего только Благому Богу. Это негативное, деструктивное, разрушительное начало, а не «творческое» в подлинном смысле этого слова. Под его «творением» следует понимать только бесконечные попытки разрушить Благое Творение. Столкнувшись с Духом, он «изобретает» или «привлекает, использует» Материю, чтобы заставить Дух пасть: столкнувшись с Вечностью, он «изобретает» Время, чтобы все имело свое начало и конец. Его главная цель - разрушить Царствие и сделать так, чтобы оно было поглощено Миром, то есть, фактически, «сведено к ничто». Эта сила, противоположная Богу, в каком-то смысле является Его оборотной стороной, но не в коем случае не равной Ему, ни в области ценностей, ни в Бытии.

Вот каким образом катары рассматривали реальность Зла и «отягощенность» им мира.


Миф о падении.

Своей душой человек участвует в Царствии Духа, в Добром Творении; в своем теле он живет в Мире, в злом Творении. Это, как говорили катары, «смешение двух натур». И произошло все это из-за «великого Возмущения», то есть, Падения, которое катары объясняли с помощью нескольких мифов. Некая эманация Злого Начала, которую можно назвать Сатаной, Люцифером или Дьяволом, явилась искушать духов, с целью нанести удар по Благому Богу. Некоторые из этих духов соблазнились и добровольно пошли за Дьяволом, а некоторые были обмануты им. Тогда Проклятый сделал для них «одеяния из плоти», чтобы иметь возможность пленить их и поселить их на «земле забытья», чтобы они забыли и о своем происхождении, и о своей «небесной отчизне». Но тем не менее, у каждой души остался в Царствии ее небесный двойник, ее ангел-хранитель, который катары называли Духом. Спасение для них заключалось в воссоединении души и ее Духа.

Известно, что на вопросы относительно Падения различные течения в катарской Церкви отвечали по-разному: для некоторых Дьявол действовал без ведома Бога: так считали «абсолютные» дуалисты; для иных - с ведома Бога («умеренные» дуалисты). Но когда мы говорим о внутреннем единстве этой системы, то подобные различия являются второстепенными, а доктринальные различия часто были инспирированы оригинальными идеями отдельных личностей. По-видимому, подавляющее большинство катаров были абсолютными дуалистами. Особенно это заметно в регионе Лангедока.


Спасительное знание.

Можно, конечно, сделать вывод, что для катаров спасение души состояло в освобождении из плотской тюрьмы и воссоединении с Царствием. Но смерть, считали катары, не может автоматически освободить душу от тела, представить ее на Суд Божий, где решается ее судьба - быть ей посланной в Рай или в Ад на веки вечные (в такое они вообще не верили ни в каком виде): нет другого Ада, чем этот мир. Душа не может достичь воссоединения с Богом, пока она не покается, не осознает своей божественной природы, не узнает правды, которую принес ей Посланец Божий, призванный освободить людей: Христос. Только крещение, основанное Христом, может дать это знание. Потом с помощью аскезы можно подготовить свою душу к освобождению. Если человек не получил крещения, или не был готов к нему, его душа переселяется в другое тело. Разве святой Павел не говорил, что он уже умирал?.. Души могут переселяться не только в тела людей, но и в животных: катары считали, что тела животных тоже были тюрьмами для падших небесных духов.

Спасительное знание - это гнозис, оно дается только Духом Святым. В своем Ритуале катары пишут, что они получили это от самого Христа, и со времен Апостолов это знание передается путем возложения рук. Дух пребывает в тех, кто уже получил его, и кто может передать его другим. Именно это было для катаров истинным крещением; этот обряд передачи знания через контакт, в противоположность крещению водой, которое установил Иоанн Креститель, и которое является очищением, оно «смывает», но «ничему не учит». Кроме того, Иоанн Креститель сказал: «…но Идущий за мною сильнее меня…он будет крестить вас Духом Святым и огнем...» И есть много примеров тому, как Христос возлагал руки на других. Катары называли это «крещением огнем» (в противоположность «крещению водой») или «духовным крещением». Символизм здесь очень четкий: ведь Святой Дух сошел на Апостолов именно в виде огненных языков. Этот обряд также называли Утешением, “consolament” на языке ок, “consolamentum” в латинских текстах, потому что именно Параклит, Дух-Утешитель несет с собой знание, l’entendensa del be, постижение Добра на языке ок, что фактически является эквивалентом «Знания Высшего Блага» у гностиков. Так происходит мистический брак, мистическое соединение плененной в теле души с Духом, находящимся в «Небесах», так душа «получает» свой Дух, так Дух приходит искать душу, или, по крайней мере, указать ей путь, который она должна пройти, чтобы с ним воссоединиться. Если Зло побеждает во Времени, то лишь Добро способно победить в Вечности: все души освободятся и все (Доброе) творение будет спасено.


Христос как посланник.

Естественно, что представление о Христе у катаров и католиков отличалось. Его миссией было не искупление. Бог послал Его, чтобы Он напомнил людям об Истине, а не искупил грехи человечества своей смертью.

Однако у катаров не было единого мнения по этому поводу. Иногда они называли Христа Богом, единосущным с Отцом. Иногда они называли Его творением Божьим, усыновленным Богом, и находящимся ниже Бога. Некоторые катары таким образом, признавали Троицу, а некоторые нет.

То же можно сказать и о Воплощении Христа. С их точки зрения, Христос имел только «образ и подобие человеческие», ведь, как свидетельствуют многие отрывки из Евангелия, Христос появляется и исчезает, ходит по воде и т.д. Не имея человеческой плоти, он не умер на кресте по-настоящему. Но некоторые из них верили в то, что у него была плоть, и что он по-настоящему умер на кресте. К тому же все катары с большим уважением относились к Страстям Христовым, считая их исторической случайностью, победой Зла во Времени, но не в Вечности, и они говорили об этом в своих проповедях. Более того, именно поэтому они отказывались почитать Распятие, орудие пытки: «Если бы повесили твоего отца, - говорили они, - стал бы ты почитать веревку, которая принесла ему смерть?»

Все чудеса Христа они толковали исключительно в спиритуальном и символическом смысле, но никогда не в материальном. Когда Христос исцелил слепого своей слюной, это следует понимать в том смысле, что он дал ему возможность прозреть духовно, а не физически, что он сделал его восприимчивым к знанию. То же и с Тайной Вечерей: хлеб и вино, которое он разделил между своими учениками, были Его телом и кровью исключительно в духовном смысле: то есть, Его посланием, Его Словом (что логично, поскольку, Христос был Словом, и тело и кровь Его, следовательно, были Словом). Таким образом, катары не верили в реальное присутствие Тела Христова в облатке, и считали католическую Евхаристию чистым идолопоклонством. Но это не мешало им самим преломлять хлеб в память о Христе, но они делали это в Его воспоминание, как писалось в Евангелии. Это был акт почитания, уважения, а не причастие в католическом смысле.


«Совершенные» и «верующие».

Духовное крещение путем наложения рук, “consolament” , было единственным таинством катаров. Оно было доступно только взрослым, потому что для крещения необходима была сознательная вера, свободный выбор, ясное, четко сформулированное согласие: катары отвергали крещение маленьких детей, которые не понимают значения таинств.

Мы уже рассмотрели функцию крещения как средства Спасения. Теперь для того, чтобы увидеть, в каких обстоятельствах оно происходило, мы должны уяснить, что так же, как и католики, катары делились на обычных верующих и служителей Церкви.

Первые назывались «верующими», или, как говорят нам документы инквизиции, «верующими в еретиков». Служители, члены катарского клира, одни имели право называться «христианами», «добрыми христианами», «добрыми людьми» или «Друзьями Божьими». Именно их историки часто называют «Совершенными». Это неплохое слово, но следует сказать, что сами себя они тоже никогда так не называли. Это инквизиторы называли «совершенными еретиками» всякого, получившего крещение духом, что означало на их сленге «конченые еретики», и не придавали слову «совершенный» позитивного значения.

Простой верующий не получал крещения, кроме как на смертном одре, чтобы «достичь хорошего конца». Он готовился к крещению путем общения с Совершенными и обучения истинам Евангелия всю свою жизнь. Очень важно было, чтобы человек, желающий получить крещение на смертном одре, был способен говорить, сознательно отвечать на вопросы и произносить молитвы. Людям, находящимся, к примеру, в коме или без сознания, крещение не уделялось. Но когда войны и преследования увеличили опасность насильственной и внезапной смерти - как, например, во время осады Монсегюра - верующие заключали с Совершенными соглашение, называемое convenenza (в буквальном переводе пакт). Они заранее просили крестить их, даже если они будут смертельно ранены; в таком случае лица, находящиеся без сознания, могли быть крещены; «даже если я уже не смогу говорить, но в моем теле все еще сохранится дыхание жизни», как говорит текст, предписанный convenenza.

Будучи крещением умирающих и соборованием одновременно, “consolament” было также и таинством посвящения, если верующий желал стать Совершенным, ощутив в себе призвание, и не хотел дожидаться, пока смерть не постучит в двери, чтобы спастись. Тогда он проходил послушничество в общине Совершенных, которое продолжалось до трёх лет. Это было духовное обучение, изучение Святого Писания и практическая подготовка к очень суровой жизни, которую он обязывался вести после своего посвящения, чтобы быть достойным служения Богу: пастырское служение, помощь верующим, проповеди, уделение крещения умирающим, работа, в том числе и физическая, жизнь в общине и послушание правилам.

Теоретически, поскольку ритуал был один и тот же, простой верующий, который получил «утешение», потому что был серьезно болен и боялся умереть, но потом выжил, мог не возвращаться к прежней жизни, а продолжать свою жизнь в качестве Совершенного. На практике, давшие ему «утешение» Совершенные делали все возможное, чтобы уговорить его остаться с ними, но если у него не было призвания, его не заставляли это делать. «Получивший утешение», но выживший, мог вернуться к жизни простого верующего и получить другое крещение на смертном одре. Известно несколько случаев, когда «утешенные» отказывались от пищи и умирали голодной смертью, если начинали выздоравливать (так называемая «endura» или «пост» на языке ок). Однако такие случаи наблюдаются только в 14 веке, когда Совершенных почти не осталось, и верующие боялись, что об их крещении стало известно Инквизиции, или что они больше никогда не встретят Совершенного, и не будут иметь шансов получить второе крещение. Однако подобное самоубийство никогда не было ритуальным и никогда не предписывалось катарской Церковью, хотя враги катаров постоянно обвиняли их в этом, и долгое время люди считали, что катары поощряли самоубийства.

Со своей стороны, инквизиция не делала разницы между просто «утешенными» и «посвященными». Всякий, получивший “consolament” был, с их точки зрения «конченым еретиком», и должен был либо отречься, либо закончить свою жизнь на костре.


Литургия крещения.

Тот, кто уделяет крещение, сам должен быть Совершенным, потому что для передачи крещения, нужно самому иметь его. Крещение-посвящение происходило в присутствии других Совершенных, а также родственников и друзей посвящаемого - мужчины или женщины. Неофит должен был ответить на все вопросы, а потом, после того как все присутствующие Совершенные выражали своё согласие на это крещение, он или она давали обет следовать «правилам правды и справедливости» и «отдаться Богу и Церкви Добрых Христиан». Если он или она были связаны супружескими узами, то супруг или супруга посвящаемого торжественно освобождали их от всех супружеских обязанностей. После ритуальной проповеди, исповеди и покаяния в грехах наступала церемония передачи «традиции», то есть «Книги и Молитвы Господней», а именно Нового Завета и молитвы «Отче наш». Неофит становился на колени перед столом, покрытым белой скатертью. Тот, кто совершал крещение, возлагал ему на голову Новый Завет, а все присутствующие Совершенные возлагали на него правые руки. Тогда совершающий крещение произносил “Benedicite”, трижды “Adoremus”, семь раз “Pater”, и еще трижды “Adoremus”. После чтения Евангелия от святого Иоанна еще трижды повторяли “Adoremus” и завершали словами Прощения.

В случае крещения умирающего, если человек чувствовал себя очень плохо, церемония могла быть сокращена. Больной мог получить “consolament” не вставая с постели. Во время преследований - а в Лангедоке это время начинается с введения инквизиции с 1230-х годов - утешение давалось подпольно, тайно и преимущественно ночью, в присутствии только двух Совершенных, уделяющего крещение и его компаньона, soci, преданных служителей запрещенной Церкви.


Работа и аскеза.

Правила обязывали Совершенных, как мужчин, так и женщин, работать и жить плодами своих трудов, как требовал того святой Павел: «Не работающий да не ест». Ни для кого, в том числе и для лиц аристократического происхождения, не делалось никаких исключений. Совершенные занимались разными профессиями: делали обувь, шляпы, иголки, ковры, нанимались на сезонные работы в сельском хозяйстве, были ткачами, подражая святому Павлу, который делал шатры. В Лангедоке Совершенные очень часто были врачами. Женщины преимущественно шили, пряли, вязали, работали и руководили мануфактурами, производящими атрибуты модной женской одежды: вуали, рубахи, перчатки.

Совершенные должны были жить и путешествовать как минимум по двое. Они были одеты в черные или синие одежды. Мужчины часто носили бороду, по крайней мере, в мирное время, чтобы отличаться от мирян. Религиозные обязанности катаров были многочисленны. На практике аскетизм катаров не отличался от очень ригористических правил обычных монашеских орденов. Но в отличие от католицизма, их аскеза являлась не только отрешением от мира, чтобы лучше служить Богу, она имела метафизическую ценность.

Прежде всего были запрещены все продукты животного происхождения: мясо, жир, яйца, молоко, масло, сыр. Причины для этого были довольно сложными. Христос сказал: «Не убий». Поэтому они не убивали животных. Каждое животное могло быть душой, ожидающей спасения. Кроме того, остальные продукты животного происхождения происходили от копуляции, которая была дьявольской по своей природе и, согласно господствующим тогда представлениям, мешали душе очиститься от мира, привнося в тело страсти, а в душу - мирские стремления. Но рыба была позволена, так же как она позволяется католикам по пятницам и во время поста.

Совершенные, мужчины и женщины, трижды в год обязаны были соблюдать строгие посты, преимущественно перед Пасхой, Пятидесятницей и Рождеством. Кроме того, по понедельникам, средам и пятницам они также постились, употребляя только хлеб и воду. Это суровое воздержание впечатляло современников и вызывало их уважение.

Следующим абсолютным правилом было целомудрие. Это не был вопрос целибата: сам телесный акт был изобретением дьявола и привязывал человека к миру, откладывая освобождение его души. Именно для того, чтобы множить «темницы плоти», Князь мира сего создал разницу в телах и возможность телесного соития. Телесный союз, таким образом, был в принципе греховным, и никакое таинство не могло сделать его священным. Поскольку католическая Церковь заявляла, что может освятить телесный акт через таинство брака, катары заявляли, что она действует как сводница. Эти правила были столь строги, что Совершенные не могли прикоснуться к представителю противоположного пола и должны были избегать ситуаций, когда они непроизвольно могли задеть лицо противоположного пола.


Правила справедливости и правды.

Тот, кто получил крещение, должен был придерживаться правил справедливости и правды, следовать Евангелию и учению Христа буквально и без всяких исключений. Клятвы были абсолютно запрещены («А Я говорю вам: не клянись вовсе» - Мт. 5,34). Запрещалось сознательно лгать, даже если Совершенный попадал в руки инквизиции и был приведен на допрос. Тем не менее, некоторые из них избегали выдавать всю информацию, прибегая к умалчиваниям и уклончивым ответам. Не менее абсолютным был запрет на убийство («Не убий»), даже в случае самозащиты. Этот запрет распространялся на всех животных, кроме рыб и земноводных. Отказ зарезать цыпленка привел многих Совершенных на костер.

Катары отрицали светское правосудие («Не судите и не судимы будете…») Вместе с запретом на убийство, эта заповедь сделала их защитниками ненасилия и врагами смертной казни и пыток. Если катары обнаруживали, что их верующие виновны в убийстве, им предписывали креститься и в качестве покаяния стать Совершенными. Так было в случае с Белибастом, последним известным в Лангедоке Совершенным, сожженным инквизицией в 1321 году. Если между верующими возникал конфликт, то они предпочитали обращаться не в суд, а к Совершенному, который становился арбитром между ними и решал дело полюбовно.

Но самым страшным грехом катары считали трусость, и мужество перед лицом смерти и мучений считалось у них превыше всех добродетелей. Принявший крещение, давал обещание не отрекаться от веры, даже под страхом смерти на костре.

Нарушение правил было чрезвычайно серьезным событием, потому что, освобожденный крещением от Зла, Совершенный полностью отвечал за свои действия. Если он согрешил, то получал прощение только после долгого и тяжелого покаяния, а иногда даже после повторного крещения.

Касательно обычных верующих, то будучи в когтях Зла, они абсолютно не могут не грешить. Получалось, что это как бы Дьявол грешит вместо них и заставляет их грешить. То есть на самом деле грехом для них считались серьезные сознательные проступки: ложь, убийство, предательство. Живя в мире и подчиняясь мирским правилам, верующие не отвечали за склонности своей плоти и свои страсти. Поэтому верующие не обязаны были следовать образу жизни Совершенных. Они, так же как и все, женились и имели детей, ели мясо, воевали и т.д. Но они должны были иметь веру, слушать проповеди Совершенных и пытаться жить добродетельно: не делать никому зла, не лгать, не убивать, не совершать насилия, не красть и тому подобное, таким образом, готовя себя к принятию крещения на смертном одре. Церковь катаров отвечала за их души, помогала им очиститься и ожидала, когда их души пробудятся и станут готовы принять крещение. Простые верующие тоже имели многочисленные обязанности по отношению к Церкви. Встречая Совершенного или Совершенную, они должны были исполнить ритуал melhorier на языке ок или melioramentum на латыни, который инквизиторы называли adoratio, почитание: трижды поклониться до земли, стоя на коленях, и говоря Benedicite, благословите. Совершенный должен был отвечать ему: «Пусть Бог благословит тебя, пусть сделает из тебя хорошего христианина и приведет тебя к счастливому концу».

Верующие обязаны были посещать проповеди и присутствовать на церемониях Церкви, - а они все были публичные, и заканчивались Поцелуем Мира, когда все присутствующие обменивались ритуальными поцелуями: женщины между собой, мужчины между собой. Верующие разделяли трапезу с Совершенными и Хлеб Святой Молитвы, благословенный и преломленный служителем, присутствующим на трапезе, в память Тайной Вечери Иисуса Христа.


Церковь и общество катаров.

Катарская Церковь была организованной Церковью. Был ли у них титул, подобный католическому «папе», то есть, существовал ли верховный глава, координирующий как западноевропейские диоцезии катаров, так и богомильские Церкви на Балканах? Некоторые источники сообщают, что Никита в 1167 году был таким «еретическим папой». Однако здесь столько противоречий и неясностей, что вряд ли можно позитивно ответить на этот вопрос. По крайней мере, современный уровень исследований не дает на него ответа.

Точно известно, что существовали поместные Церкви. Четыре Церкви Лангедока были созданы в 1167 году: Ажен, Альби и Каркассон и Тулуза. Пятая Церковь, Разе, была создана в 1226 году. В Италии нам известны Церкви Децензано, Конкореццо, Баньоло, Виченце, Флоренции и Сполете. На Балканах были Церкви Болгарии, Драговицы, Мелинги и Далматии. Каждую Церковь возглавляли епископ и двое коадьюторов: Старший Сын и Младший Сын. После смерти епископа Старший Сын становился Епископом, Младший - Старшим, а нового Младшего Сына избирали. Диаконы отвечали за более мелкие территории. Нам известны имена восьмидесяти катарских епископов, коадьюторов и диаконов, которые исполняли свое служение на протяжении 13 столетия.

Совершенные жили общинами (с соблюдением разделения полов), называемыми «Домами» и возглавляемыми Старшими или Приорами. Эти дома были и мануфактурами, и семинариями, где послушники учились какой-либо профессии и проходили моральное и догматическое обучение, чтобы впоследствии принять крещение, если община находила их достойными этого.

Кроме большого количества времени, посвящаемого работе, Совершенные были обязаны уделять очень много внимания молитвам и проповедям, разъясняя верующим значение Нового Завета (и прежде всего Евангелия от Иоанна). Между 1200 и 1250 годом в Лангедоке известно около тысячи Совершенных. Многие из них ходили от дома к дому, проповедуя где придется: в общине, в частном доме, на площади, в поле или в саду. А во время преследований - в лесах, в подвалах или других тайных укрытиях.

Каждый месяц община Совершенных должна была проводить церемонию Servici или Apparelhament на языке ок. Все Соврешенные должны были исповедоваться и каяться в грехах перед диаконом. Верующие могли присутствовать при этом. После церемонии следовала проповедь, заканчивающаяся Поцелуем Мира.

Стиль жизни Совершенных был абсолютно противоположным замкнутости тогдашних католических монахов, которые вели созерцательную жизнь: катарская Церковь была в постоянном контакте с массой верующих. Поскольку их общины часто были и мануфактурами, это облегчило их интеграцию в социально-экономическую жизнь общества. Их Церковь была институцией, но не в том смысле, как католическая Церковь. В отличие от последней, катарская Церковь не участвовала в феодальной иерархии, не имела светской власти, не владела землями, не собирала податей, не заставляла работать на себя. Ее успех во многом зависел и от этого. Но несмотря на то, что Совершенные жили скромно, их Церковь была богатой: она собрала много денег как из пожертвований, даваемых верующими, которые крестились, так и благодаря собственной производственной и коммерческой деятельности. Деньги шли на развитие и обустройство общин, вкладывались в коммерческие предприятия и торговлю; во время преследований на них содержались эмигранты в Ломбардии, оплачивались вооруженные эскорты, охранявшие Совершенных, когда они должны были уделять “consolament” на территории, где их могли арестовать. Иногда верующие доверяли свои деньги Церкви, и она служила им своеобразным банком или сберегательной кассой - как было во время знаменитой осады Монсегюра.


Распространение катаризма.

Катарская Церковь, называлась ли она богомильской, патаренской или собственно катарской, с 10 по 15 столетие прошла путь к универсальности. Она стала свершившимся фактом европейской жизни.

Раньше всего эта вера распространилась в Болгарии, где «поп» по имени Богомил проповедовал ее постулаты около 950 года. Было ли это его настоящее имя, эквивалентное греческому Теофил? Или это было прозвище человека, представлявшего Церковь Друзей Божьих? Об этом очень мало известно. В любом случае, из Болгарии богомильство достигло Драговицы (западная Македония), Мелингвы (Пеллопонес), Филадельфии (нынешняя Турция), Далмации и Боснии. В конце 12 века, «бан», правитель Боснии, Кулин, провозгласил богомильство государственной религией. Даже крестовый поход венгерского короля по приказу папы не изменил его решения. Богомильство исчезло с Балкан только после турецкого завоевания, начавшегося в 1463 году и завершившегося в 1481 году.

Богомильство распространялось не только на Балканах, но и в Западной Европе, благодаря бродячим проповедникам, использовавшим торговые пути: долина реки По, Долина Роны, долина Рейна. Однако спонтанно подобные дуалистические варианты христианства возникали и параллельно на Западе. Первая «еретическая» волна поднялась в 11 столетии: Вертус в Шампани около 1000 года, Тулуза - 1017 год, Орлеан - 1022 год, Монтефорте в Италии - 1034 год. Между 1050 и 1100 годом наблюдается кажущееся затишье, возможно наступившее вследствие успеха грегорианских реформ. Но затем все снова началось сильнее, чем прежде, и 12 век можно назвать «золотым веком ереси»: Антверпен, Лувен и Брюгге с 1110 по 1115 годы, Суассон в 1114, Утрехт в 1135, Льеж в 1135 и 1144, Тулуза и Альбижуа в 1145, Оксфорд в 1160, Кельн и Безансон в 1163, Треве в 1164, Везелэ в 1167, Аррас в 1172, Реймс в 1170, Труа в 1200, Лондон в 1210, Страсбург в 1211, итд. В то же время, как мы уже видели, катаризм организовался в Церкви в графстве Тулузском и виконтстве Каркассон, и серьезно укоренился в Ломбардии и Центральной Италии. Позже он пересек Пиринеи и достиг Каталонии и Северного Арагона.


Репрессии: крестовые походы и инквизиция.

Очень быстро Римская Церковь стала понукать светскую власть искоренить религию, которая не только шла вразрез с официальной догматикой, но и стала, с ее точки зрения, угрожать структуре и институциям этой Церкви: катары, естественно, не собирались платить десятину Церкви Дьявола, которая почитает Бога Старого Завета и поклоняется Творцу видимого мира.

Там, где светская власть послушалась Рима, репрессии были ужасающими: все приводимые выше даты - это в большинстве случаев даты казней на костре или на виселице. Но там, где феодалы и городские консулы отказывались марать руки в крови, катаризм развивался свободно и в свою очередь сам стал институцией. Кроме Боснии это произошло в Ломбардии и в Лангедоке. Теперь это была уже не «секта», приверженцы которой, едва их выявляли, шли на смерть и муки, а настоящая Контрцерковь, открыто оппонировавшая Риму, внутренне организованная, со своими собственными социально-экономическими структурами. Фактически она превратилась в новую систему, готовую сменить зашатавшийся порядок.

Репрессии катаризма в Лангедоке были огромной трагедией: они изменили историю Европы, и регион, который по своему естественному положению больше относился к Барселоне, чем к Парижу, попал во владение династии Капетингов. Отвечая желаниям Папы Иннокентия III, занявшего этот пост с 1198 года, в 1209 году, был начат «крестовый поход против альбигойцев». Девять лет северные бароны, возглавляемые Симоном де Монфором, опустошали страну «огнем и мечом», сжигая на кострах Совершенных и убивая мирное население без разбора их религиозной принадлежности, а также конфискуя завоеванные земли для собственных нужд. Педро II, король Арагона, граф Барселоны, сам католик, выступил против них. Но он был убит в 1213 году во время битвы при Мюрет, и Симон де Монфор был объявлен Графом Тулузским.

Между 1216 и 1224 годом, во время освободительной войны, лангедокские феодалы смогли отвоевать значительное количество своих земель, и катаризм вернулся к своему прежнему положению. Но королевский крестовый поход принца Людовика VII нанес огромное поражение лангедокским князьям, а Парижский мирный договор 1229 года узаконил последствия завоеваний и аннексии. После этого место аристократии Севера в преследовании Совершенных заняла инквизиция. Целое столетие она выслеживала их, ловила и приговаривала к смерти, одного за другим, чтобы уничтожить их Церковь, чтобы стереть из сердец людей самую память о теологии Двух Начал. Но католическое противодействие было также и духовным. Были созданы проповеднические ордена доминиканцев и францисканцев, которые пытались демонстрировать, что иметь искреннюю веру и вести апостольскую жизнь можно и в Римской Церкви. В Италии факторами уничтожения катаризма были как объединенные усилия инквизиторских репрессий, так и привлекательность новых монашеских орденов.

Тем не менее, Запад сохранил это глубинное послание веры и морали, проповедуемое Церковью Друзей Божьих. Оно слишком стойкое, слишком живучее. История неоднократно давала слишком пессимистический ответ относительно их действительных шансов на выживание. Ведь осталось это послание любви, и по большому счету, свободы и толерантности. Не случайно сегодняшний мир имеет мужество с глубокой печалью склониться перед пеплом этой мученической религии.

поделиться |

Фей Мартино "Итальянские катары"

перевод с франц. Наталии Дульневой

Heresis № 29, 1999, с.7-29 / Centre d’etudes Cathares/Rene Nelli

Два антагонистических принципа и Спасение: итальянские катары ХIII столетия и Книга о двух началах.



Итальянские катары ХIII столетия играли чрезвычайную роль в развитии теологии своей Церкви. Для этого существовали как минимум два благоприятных обстоятельства. Во-первых, в то время в Италии религиозные преследования были менее интенсивными, чем на Юге Франции. Кроме того, эта относительно мирная атмосфера позволила сохранить некоторые оригинальные тексты, и среди них Книгу о двух началах. Именно в этих текстах религиозные идеи катаров можно увидеть без того фильтра, через который рассматривают их ортодоксальные авторы. Книга демонстрирует нам то, как катаризм относился к доктринам Римской Церкви. Путём анализа последней главы этого трактата и оценки культурного и исторического окружения его автора, я хочу показать, что теология катаров не строилась исключительно на противопоставлении своей тематики официальному христианству, но эффективно использовала большое количество традиционных для этого христианства текстов, излагая их согласно собственным концепциям.

Книга (около 1245 года) написана катарским епископом Джованни де Луджио и/или кем-то из его окружения. Она заканчивается основанной на Святом Письме дискуссией относительно Страстей Христовых и преследований Его истинных учеников и последователей. (1). Эти истинные ученики, страдающие от преследований - то есть сами катары - помещены здесь в эсхатологическую систему, отмеченную аутентичной, христоцентрической набожностью. Я попытаюсь отследить, как выглядел катарский вариант этих центральных для западного христианства тем - учения о страдании, окончательном искуплении и покаянии. При этом я предлагаю аргументацию трёх типов.

Согласно с позицией и концепциями итальянских катаров, преследования имеют интеллектуальное измерение. Такие вещи, как физические страдания, аресты, тюремное заключение, пытки имеют значение не только сами по себе, но и являются выражением институционального триумфа глубинно фальшивой теологии. Во-вторых, катарские интеллектуалы пытаются исправить эту ошибку уникальным синтезом почерпнутой из Нового Завета идеологии Спасения с радикальным дуализмом, обосновывающим злое происхождение материального мира и вечное существование зла. В-третьих, и это связано со вторым аргументом, этот синтез завершается отдельной теологией, очень целостной и интегральной как по отношению к Римскому католицизму, так и к так называемому умеренному дуализму, который верил в хотя бы частично божественное происхождение мира и предлагал окончательное уничтожение зла. Все эти тезисы рассматриваются здесь с глубоко христианской точки зрения, а именно радикального христианского дуализма.

Но до того как развить эти идеи в свете детального исследования последней главы Книги, я попробую дать общий обзор исторического контекста, в котором появился трактат.

Историография средневекового катаризма сама по себе дуалистична. Исследователи делятся на два лагеря, в частности, касательно признания фундаментальной идентичности этой неортодоксальной религии и ее места и влияния на западную культуру. Малькольм Ламберт, Кароль Лансинг и Гордон Лефф отодвигают веру катаров на самую дальнюю периферию. Они настаивают на том, что это чуждая Западу секта, исключительно зависимая от восточных влияний, и признают ее абсолютно нехристианской. Для Ламберта абсолютный дуализм полностью несовместим с ортодоксальными тезисами, и на этом основании он считает его совсем другой верой. (2). Лансинг утверждает, что они были сектой, по-настоящему неспособной к серьёзной конкуренции с Римским католицизмом ни в церковном, ни в доктринальном плане. (3). Лефф считает, что проникновение этой ереси в средневековую Европу вызвало «реакцию отторжения». (4)

В то же самое время подавляющее большинство исследователей, и среди них Вальтер Уэйкфилд, Остин Эванс, Бернард Гамильтон, Милан Лус, Лоренцо Паолини, Жан Дювернуа, Мишель Рокеберт, Анн Бренон и другие, очень решительно отстаивают идею о том, что катаризм в Италии и Лангедоке был хотя и другим видом христианства, но бесспорно, христианством. Уэйкфилд и Эванс считают, что у катаров возможны восточные (болгарские) влияния, но окончательный анализ выявляет у них симбиоз дуализма, заклейменного как чужой/еретический, с дуалистическими тенденциями, характерными для всего западного христианства. (5). Гамильтон считает, что «катаризм был для Запада относительно автохтонным движением», поскольку первые его миссионеры на Западе принадлежали к латинской Церкви Константинополя. (6). Лус описывает динамические отношения между ортодоксией и гетеродоксией, утверждая, что хотя теология катаров последовательно отвергала преходящий мир, тем не менее, она оперировала теми же понятиями, что и католическая теология, «то приближаясь, то удаляясь в их толковании от генеральной линии христианства». (7). Паолини вводит катаризм в общую структуру европейского антиклерикализма, популярной религиозности, схоластических методов аргументации и доктринального разнообразия, доминировавших в европейской культуре в ХІ-ХІІ столетиях. Паолини отрицает пренебрежительную оценку возможностей катарской схоластики противостоять теориям католицизма. Он ясно показывает, что катары использовали типичные для западной экзегетики аргументы для высказывания и защиты своих христианских идей. (8). И, наконец, Анн Бренон с абсолютной уверенностью доказывает, что катаризм является глубоко христианской, хотя само собой, некатолической религией. В то время, как Уэйкфилд, Эванс, Гамильтон и Лус несколько колеблются, размышляя над тем, где и как разместить катаризм на карте христианства, Дювернуа, Рокеберт и Бренон определяют эту неортодоксальную веру как «христианскую религию, основанную на Новом Завете», христианство без «культа Распятия и Преосуществления». (10).

Несмотря на такие разногласия в научном мире, я попробую согласовать эти разные тезисы и/или определить свою собственную позицию. Мне трудно оправдать жестокое уничтожение катаризма как продукта абсолютно экзотического импорта, чуждого европейской культурной среде, по той простой причине, что подобный тип реакции рьяно применялся и оправдывался в те времена. Я считаю эти аргументы полностью необоснованными. Ни Ламберт, ни Лефф не учитывают в своих исследованиях преследований других групп людей, которых признавали еретиками, а также не предлагают фундаментального анализа катаризма с убедительным обоснованием этой якобы радикальной чуждости. Наоборот, историки, принадлежащие ко второй группе, высказывают свою точку зрения последовательнее и убедительнее. Их исследования включены в контекст интеллектуальной, общественной, религиозной и культурной ситуации в Западной Европе того времени, и в целом дают справедливую оценку катаризму. Их работы содержат подходы и выводы, проясняющие специфику Церкви катаров, в том числе в Италии ХІІІ века. Эта разница в исторических подходах позволяет продолжить дискуссию относительно ортодоксии в Лангедоке и Италии и развитии отдельной от нее теологии.

Документальные свидетельства о среде итальянских катаров, имеющиеся в нашем распоряжении, выявляют четыре характерных особенности этой среды: катарские общины чрезвычайно активны; между ними существуют доктринальные различия; несмотря на эти различия, фундаментально они представляют собой единое целое; они принимают участие в общей схоластической культуре европейского общества. Именно объединение этих элементов сделало возможным появление Книги о двух началах, идеи которой постепенно выкристаллизовывались на протяжении десятилетий, прошедших от первых миссий и проповедей до установления организованной церковной структуры, которая появляется уже во второй половине ХІІ века.(11). Географическое распределение этих катарских церковных общин по городам и регионам зафиксировано в часто цитируемом историками документе, а именно в отчёте, составленном около 1250 года доминиканским инквизитором - бывшим катаром - Райнерием Саккони. В его Summa de catharis эти группы локализуются следующим образом: Верона, Ломбардия, Мантуя, Брешия, Бергамо, Милан, Романья, Венеция, Тоскана и Сполете. Саккони приблизительно подсчитал, что итальянских катаров (Добрых Людей) на то время насчитывалось 2400, но точность этих цифр трудно доказать.(12). Гордон Лефф заметил, что геополитическая структура Италии способствовала расцвету свободных идей и концентрации религиозных диссидентов в урбанистических центрах, независимых от местных епископов, контролировавших всё в других городах католической Европы. (13).

С теологической точки зрения, документы демонстрируют нам скорее сложное разнообразие, чем элементарное разделение между радикальным и умеренным дуализмом. Большое количество историков считает, что радикальный дуализм проник в катарские Церкви Италии из Франции после 1170 года при посредничестве епископа Никиты, византийского богомила. Однако Паолини, Лус и Бренон придерживаются точки зрения, которая в последнее время привела к переоценке появления радикального дуализма. Паолини описывает чрезвычайно благоприятную роль Никиты в этом процессе: он стоял у истоков сложного развития, смысл которого для итальянцев состоял в том, что под его влиянием их религиозная ориентация сосредоточилась больше на этическом и практическом, чем на доктринальном аспектах. Они не приняли радикальный дуализм пассивно, но решились на настоящую интеллектуальную реконструкцию собственных идей, которая выстраивалась десятилетиями, и опиралась как на Святое Писание, так и на неоплатонизм, аверроизм и, хоть это и не так заметно, на достижения западного католицизма. (14). Вследствие этого, несмотря на разногласия между радикальными альбаненсами, базировавшимися в Вероне/Ломбардии (группа, к которой принадлежит автор Книги) и умеренными катарами из Конкореццо (группа, также базирующаяся в Ломбардии), на которых настаивает Саккони, считается, что эти различия выявлялись скорее в живых дебатах, чем во взаимоисключающей оппозиции.

Лус и Бренон подробно описывают эту ситуацию: оба они справедливо замечают, что католические инквизиторы типа Саккони специально акцентируют на центробежных тенденциях среди неортодоксальных мыслителей. (15). По наблюдениям Паолини, Луса и Бренон, это выпячивание служило для инквизиторов поводом для оправдания гонений и преследований, а также для прекращения дискуссий на тему веры.

Наряду с этими двумя вышеописанными характеристиками итальянского общества катаров того времени, а именно - широким географическим распространением и наличием доктринальных различий - существовали еще два элемента: религиозное единство и схоластическая теология, завершающие комплекс факторов, приведших к написанию Книги. Это существование внутреннего доктринального разнообразия не может и не должно обесценивать катаризм как единый христоцентричный спиритуальный комплекс и альтернативную ортодоксии религиозную систему. Лус и Бренон подчеркивают как теологическое, так и ритуальное единство, существовавшее между разными общинами. Лус замечает у них наличие всеобщего «чувства единства и живого осознания внутренней сопричастности». Он объясняет далее, что «мы всегда видим какую-то определенную границу, которую мысль катаров целиком сознательно никогда не пересекала - так называемое фундаментальное отречение от мира, чуждого Богу… Все они были едины в своём отвержении того, что привязывает бытие человека к этому миру». (16). Бренон подтверждает стабильный докетизм катаров и настаивает на фундаментальной тождественности их ритуалов, согласованных в том числе и между итальянскими группами: «Вся история катаризма, итальянского или окситанского, демонстрирует нам желание иметь единую Церковь, унифицированную в своих ритуалах, но ведущую постоянные дискуссии относительно идей». (17). Завершая этот историографический обзор, я прихожу к выводу, что в своём дальнейшем исследовании я буду руководствоваться двумя согласованными принципами анализа: признанием действительно христианского измерения катаризма и учётом их специфически аутентичного мировоззрения, а именно, радикального дуализма.

Итак, когда мы смотрим на целостный контекст итальянского катаризма, то его общий образ выглядит вроде бы парадоксально: катары придерживаются разнообразных версий дуализма и, как правило, имеют теологические разногласия, представляя собой при этом взаимосвязанное единство; они, несомненно, являются христианами, но так же несомненно - неортодоксальными христианами. Фактически, катаризм ХІІІ столетия, так же, как и современный ему католицизм, демонстрирует большое внутреннее разнообразие, сохраняя при этом параметры монолитной идентичности. Опять таки подобно католицизму, катаризм разработал собственную систему схоластических методов disputatio. Паолини, изучавший этот феномен, отмечает высокую репутацию итальянских катаров в этой области, их удачные аргументы, всегда сопровождаемые скурпулёзным изучением Библии, патристики, современной им теологии и философии, как античной, так и средневековой.(18). Бренон обращает особое внимание на эрудированность аргументации сторонников дуализма, замечая, что схоластический метод позволял их интеллектуалам, избравшим радикальную форму дуалистических взглядов, обосновывать эти взгляды, согласовывая их с общепринятыми тенденциями в христианстве: «катарские «доктора» просто искали возможность преодолеть недостатки и внутренние противоречия системы христианского дуализма… Абсолютный дуализм появился как попытка обосновать христианскую веру, и в то же время последовательно изложить Евангелия согласно требованиям логики». (19).

Это удачное выражение Бренон демонстрирует внутренние дискуссии между катарами, представляющими умеренный и радикальный дуализм. Первый, кажется, был более склонен смешиваться с ортодоксальными концепциями, особенно в вопросе о происхождении зла, и мог довольно эффективно сглаживать все претензии на теологические преимущества со стороны тех, кто называл еретиками его приверженцев. Но я хочу уделить особое внимание тем итальянским интеллектуалам, которые, подобно автору Книги, были радикальными дуалистами и поборниками согласования христианских доктрин. Я считаю, что с их стороны имело место решительная попытка выковать единую теологию, которая абсолютно чётко была бы как специфически катарской (дуалистической), так и христианской.

Влияние схоластики и взаимосвязь между разными интеллектуальными методами, вместе с другими вышеописанными историческими факторами, были той плодородной почвой, которая породила Книгу о двух началах. Относительная безопасность катарских общин, обострение теологических споров, острая необходимость в унификации Церкви - в подобной атмосфере Книга с ее подробной аргументацией объединяет глубинное отчаяние относительно земной жизни с глубокой верой в покаяние для жизни вечной. Поскольку мы не имеем точной информации относительно автора и даты написания данного текста, то кроме 1245 года иногда называют другие годы ее создания. Сам текст, находящийся в нашем распоряжении, сохранился в виде манускрипта, переписанного двумя лицами между 1258 и 1280 годами. Он предлагает нам редкую возможность посмотреть на собственно катарский подход к ортодоксальным доктринам. (20). Из этого изложения, особенно в последнем разделе данного трактата, четко видно, какие именно теологические и литературные приёмы использовались радикальным христианским дуализмом для своей защиты.

Возможно, этот трактат представляет собой резюме «огромного тома из десяти книг», который Саккони описывает как источник, откуда он черпал информацию о взглядах Джованни де Луджио. Пытаясь разыскать этот том, Антуан Дондейн высказал мнение, что Книга, возможно, была предварительным изданием, составленным Джованни де Луджио. Однако, многие авторы, к примеру, Паолини, Лус и Бренон, а также Рене Нелли, заявили, что представленные в Книге теологические исследования и аргументы более позднего происхождения и, возможно, принадлежат кому-то из круга Джованни де Луджио и Церкви Альбаненса (Децензано). (21) Здесь я попытаюсь выразить собственное мнение, исходя из трёх методологических принципов. Во-первых, как отмечают Нелли, Лус и Бренон, существуют определённые теологические и интеллектуальные расхождения между Книгой и идеями Джованни де Луджио, как их представляет Саккони. Во-вторых, опять согласно утверждениям Нелли и Бренон, трактат, тем не менее, содержит существенные идеи, очень характерные для Луджио. В-третьих, Нелли считает Райнерия Саккони достойным доверия источником относительно взглядов Церкви Альбаненса. Хотя Бренон справедливо предупреждает нас о том, что не стоит слепо доверять документам инквизиторов, отчёт Саккони, содержащий комментарии к написанному Джованни де Луджио «огромному тому из десяти книг», достаточно чётко идентифицирует доктрины катаров, с которыми он боролся. (22). Исходя из этого, я помещаю собственное исследование седьмой главы Книги в более широкий теологический контекст, используя при необходимости отчёт Саккони и блестящий анализ Рене Нелли, посвящённый христианской радикализации итальянского катаризма.

На первый взгляд, седьмая глава, завершающая Книгу, очень контрастирует с предыдущими главами, где представлены и развиты многочисленные аргументы, подкреплённые цитатами из Святого Писания, подтверждающие существование двух начал, доброго и злого, которые пребывают в вечном антагонизме. (23). Отказ от этого диалектического стиля в седьмой главе компенсируется увеличением количества ссылок на Святое Писание, а также приданием этой главе христологического и апокалиптического характера. Доминирующими темами этой главы являются следующие: преследование миром Христа и Его апостолов; пророки Ветхого Завета являются предшественниками Христа; а Его последователями, истинными христианами, являются катары, «те, которых называют еретиками» (185). Именно об этих последних говорится в Евангелии, как об истинных пророках, и именно потому они настолько беззащитны перед человеческой ненавистью и наказаниями, налагаемыми на них толпой грешников, являющихся христианами только по названию. Эти темы постепенно излагаются в шести подглавах, построенных следующим образом: вступительное объяснение Страстей Христовых действиями злого начала, которые Бог-Отец вынужден был позволить и стерпеть (181); общая картина преследований, где особо выделяются клевета, триумф фальшивой идеологии и аморальных поступков (182); страдания пророков Ветхого Завета (183); юность Христа, Его крещение, Его процесс и Страсти (184 - 185); муки апостолов и их истинных последователей (185 - 186); финальная картина преследований апостольской эры (186 - 188).

Весь ансамбль этой главы меняет ориентацию всей Книги, где изложены аргументы относительно космических начал, антагонистических принципов, отсутствие свободы воли, полной испорченности материального мира и эсхатологической надежды на освобождение и небесное спасение. Это изменение перспективы является не точкой отсчета, а, скорее, завершением развития. Нелли определяет седьмую главу как «логический вывод всей Книги». (24). Глубокая правда этого утверждения, возможно, будет продемонстрирована в последующем анализе текста, и хотя Нелли очень подробно исследовал всю Книгу, я детально прокомментирую только одну эту седьмую главу. Путём анализа текста я хочу показать, как схоластические методы Книги превращаются в окончательную попытку сконструировать доктринальные основы, отталкиваясь от которых катарское христианство поднимается к формулировке собственной версии вечного покаяния.

Заключительную главу Книги открывает подглава под названием «Гонения, которые испытал Пастырь» (181). Здесь смело поднимается проблема вынужденного согласования ужасной жертвы Христа с верой во всемогущего и всемилостивого Отца. Автор Книги бросает вызов этой проблеме наравне со своими ортодоксальными коллегами. Решая ее с помощью абсолютного дуализма, он подтверждает окончательное преимущество Отца - принципа добра. Это видно из того, что весь смысл этой главы сосредоточен на Спасении, определяемом существенными для теологии Книги (и собственно Джованни де Луджио) факторами и элементами. Совокупность этих элементов тщательно формировалась десятилетиями: существование двух абсолютно противоположных принципов, одинаково вечных, но полностью несовместимых и абсолютно качественно неравноценных. Зло, являющееся причиной хаоса, несчастий, лжи и уничтожения, вечно, но по своей сути является небытием, которое само по себе противостоит правде и неизменности власти добра. (25). Книга ясно и четко ставит Отца Небесного вне какой-либо связи со страданиями Христа: «Таким образом, это злое начало, действовавшее через Пилата и фарисеев… совершило это убийство» (181). Тем не менее, это не смогло причинить серьёзный ущерб принципу преимущества добра, и в этом автор Книги основывается на Иоанна 19, 11: «Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше». Могущество зла превращается в его поражение: «Истинный Бог позволил, чтобы совершилось это преступление, потому что не было иного способа освободить своих людей из-под власти врага». Как и в ортодоксальной трактовке, катаризм пытается согласовать разнородные элементы - всемогущий Бог, неумолимое зло, Спасение. Но, в отличие от ортодоксии, он отказывается платить подобную цену и компрометировать всемогущество Божье соединением - даже опосредованным - абсолютного блага с силами зла. Уважение катаров к Богу не допускало установлений связи божественности с действенным злом. Несмотря на свою краткость, вступление к седьмой главе является краеугольным камнем всего смысла Книги: здесь, в своеобразном теологическом букете, собраны воедино все предыдущие аргументы и вырабатывается новая тематика, утверждающая неизменный суверенитет Отца Небесного и окончательную победу Христа. По мере раскрытия этой главы мы видим, как нам открывается всё больше и больше граней христианской доктрины, выразительно изложенных в катарском духе.

Пока тезис об искуплении и покаянии не становится доминирующей темой, в соответствующей подглаве «Гонения, которые испытали пророки, Христос, апостолы и их последователи» (182- 183) на первый план выходит идея об испорченности материального мира. Эта идея подтверждается примерами преследований тех, кто получил просветление и пытается жить согласно религиозным идеалам. Эта точка зрения диссидентской группы, которая чувствует себя осажденным меньшинством, встречается часто; но в данном случае, радикальный дуализм делает этот взгляд особенно значимым, провозглашая, что репрессии диссидентов в этом мире - неизбежный феномен, неотъемлемый от существования зла. Это явление разоблачается прямо, с использованием цитат из Нового Завета, где повторяется список дел и черт злого начала, который детально перечисляется в остальных частях Книги. Что же касается развития этих идей в данной подглаве, то ее значимость состоит в оправдании истолкования всего Евангельского послания через измерение другого мира. Существующий мир не был реформирован Воплощением и Страстями Христовыми, он не ответил на этот вызов прощения, терпения и морального усовершенствования. Однако идея о настоящем перерождении не уходит на второй план. Чтобы не оставаться в греховном отчаянии, катары предлагали своё видение мира в качестве его реалистического восприятия, приводящего к трансцедентному оптимизму как единственной истинной надежде. С точки зрения экзегетики, эта вторая подглава, где описывается всеобщая злоба и аморальность, соответствует пассажам из Евангелия от Матфея, Второму Посланию Петра и Посланиям Павла. К особенностям гонений и преследований относится еще и то, что они проявляются не только в физической, но и интеллектуальной сфере - злоба, оскорбления, клевета, ссоры, триумф ложного знания и ложных пророков. Данная подглава заканчивается подтверждением этой специфической угрозы (Деян. 20, 29 - 31) «…войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою. Посему бодрствуйте, памятуя…» (183). В этих словах мы можем увидеть опыт самих итальянских катаров, как относительно интеллектуальных нападок на них, так и в плане доносов и наказаний за неортодоксальные взгляды, которые всё больше и больше формировали реальность их исторической среды. Информация, предоставляемая Саккони, тоже связана с текстом этой подглавы: он подает список терминов, которыми Джованни де Луджио определяет злое начало. Прежде всего, это слова, описывающие аморальность, угнетение и унижение словом: «коварство, жадность, злоба, сварливость, несправедливость, безжалостность… путаница». Зло также пользуется «языком, о котором святой Иаков сказал, что это «неудержимое зло, исполненное смертоносного яда» (Иак. 3,8). (26). И Книга, и текст Саккони отражают историческую реальность, которая тогда была еще довольно толерантна для групп катаров и давала им возможность критиковать то, что они называли нестерпимой гегемонией лживого и лицемерного христианства. Но если Саккони в своих ссылках подчеркивает ошибки катаров и до определенной степени передает их внутренние разногласия, то Книга, всё ее послание в целом, ориентирована исключительно на внешние споры.

После описания атмосферы испорченности христианской доктрины, в двух следующих подглавах происходит пересмотр истории Спасения с точки зрения катаров, идентифицировавших себя с аутентичными наследниками ветхозаветных пророков и апостолов. Сосредоточение внимания на библейском аспекте, на разделении Ветхого и Нового Заветов, занимает центральное место в 3, 4 и 6 подглавах. Третья подглава «Гонения, которые испытали пророки» (183) и четвертая «Страсти и преследования Иисуса Христа» (184- 185) еще больше драматизируют картину царства террора, устроенного злым началом, но с другой стороны, формулируют основания трансцедентной надежды.

Это оптимистическое послание составляет настоящий костяк третьей подглавы. Она начинается описанием славных дел многочисленных пророков, взявших всё лучшее у природы и общества, и их яркие подвиги «за веру». Эта подглава заканчивается вознесением Иакова, описанным как пример судьбы пророков, которых за их терпение и страдание вознаградил Господь справедливый и милосердный (183). Но между этими двумя позитивными моментами, по контрасту, разворачивается картина физического насилия, абсолютно несовместимая с идеалом жизни пророков; открывается другая сторона бытия - мир, жаждущий крови. Эта дуалистическая интерпретация пророчеств и судьбы ветхозаветных пророков представляет важную веху в развитии взаимного притяжения катаров и основных идей западного христианства. Обычное отбрасывание катарами еврейских писаний в Италии не осуществлялось в такой резкой форме и, возможно, не было общепринятым. Как говорит Саккони, Церковь Децензано признавала довольно большую часть - хотя и не весь комплекс - Ветхого Завета, и в том числе Книги Пророков. Джованни де Луджио пошел еще дальше и принял всю Библию в целом. (27). Третья подглава седьмой главы Книги отражает определенный компромисс: пророки почитаются здесь очень откровенно, но, в отличие от первых схоластических глав Книги, все цитаты приводятся здесь исключительно из Нового Завета. (28). Тем не менее, в идеях Джованни де Луджио очень легко увидеть процесс всё большего втягивания религиозного универсума Римской Церкви в орбиту катарской теологии.

В четвёртой подглаве (184 - 185) содержится теологическая суть, ядро всей седьмой главы: жизнь Христа, Страсти, смерть и Воскресение. Тут высказываются два фундаментальных тезиса: Христос является эманацией Отца; тем самым он ниже Отца, но остается абсолютно чистым и благим. В отчёте Саккони мы видим, что вся Церковь Альбаненса соглашалась с этими двумя тезисами. (29). Пункт, в котором возникали несогласия, был связан с тезисом о воплощении и страданиях Спасителя. Хотя представители Церкви Децензано были откровенными докетистами, Джованни де Луджио, наоборот, утверждает, что Божественное воплощение не было простой видимостью, но телесной реальностью, и повлекло за собой физические страдания и смерть. Однако Джованни де Луджио по-своему формулирует теологию воплощения и демонстрирует, как именно жизнь и Страсти Христовы стали дорогой к Царству Божию. (30). В целом, эта идея на первый взгляд представляет собой компромисс, утверждая, что совершенный Сын Божий мог до определенного уровня пережить телесный опыт этого мира. Однако, даже в этом случае, для катаров Он никогда ни в малейшей степени не покорялся Царству зла. В то же время, признание Распятия историческим, физическим актом еще больше связывало, через божественное со-страдание, Страсти Христовы с муками Его учеников, преследуемых в этом мире. Эта идея очень существенно демонстрирует благочестие катаров, которые, даже разделяя близкие, параллельные ортодоксии тезисы, никогда не смешивали собственную интерпретацию с ортодоксальной.

Позицию автора Книги относительно того, как разместить опыт Христа в контексте иного мира, трудно определить в свете большей части Книги, носящей схоластический характер, и даже в свете самой седьмой главы. (31). Тем не менее, текст четвертой подглавы отражает пылкую набожность автора, выявляющуюся в цитировании Евангелия, и демонстрирует нам его убежденную веру в физическую реальность Страстей, смерти и Воскресения Спасителя. Эта вера особенно заметна в подборе цитат из Первого Послания Петра, где указывается на то, что Христос перенес именно телесные страдания: «Христос пострадал за нас плотью» (185). Выдержки из четырёх Евангелий расставлены в этой подглаве по эпизодам и объединены между собой, описывая, таким образом, юность Христа, и связывая ее с Его процессом, распятием, положением во гроб и Воскресением. (32). В финальном эпизоде эту подглаву завершает смерть Иисуса на кресте. Еще два элемента раскрывают нам катарскую природу этого текста. Во-первых, сам подход к распятию, которое ассоциируется, скорее, с деревом, чем с крестом, что подтверждается тремя разными цитатами из Деяний: «…Которого вы умертвили, повесивши на древе» (Деян. 5, 30); «И мы свидетели всего…что наконец Его убили, повесивши на дереве» (Деян. 10, 39); «Когда же исполнили всё написанное о Нем, то, снявши с дерева, положили Его во гроб» (Деян. 13, 29). Это отвечает традиционному отказу катаров создавать культ этого предмета, который обожествляла Римская Церковь. Во-вторых, это непосредственная связь описываемых эпизодов с цитатами из Иоанна, 15: «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы своё…» (184) - где подчеркивается бездонная пропасть, отделяющая нынешний мир от настоящей веры и истинного спасения. Евангелие тут толкуется очень динамически, превращаясь в пассионарное провозглашение, которое является настолько же христоцентричным, насколько катарским. Еще лучше это пылкое погружение в историю Страстей проявляется в драматических картинах последнего эпизода, где через образ Спасителя в агонии проглядывает позитивное послание - триумфальное Воскресение, экзальтация, спасение всех благих душ. Так радикальный дуализм, признавая вечность зла, ограничивает его качественно.

В двух последних подглавах автор Книги выдвигает на первый план тему окончательного Спасения, которое постепенно появляется в двух предыдущих подглавах. Это очень резко выводит смысл седьмой главы в эсхатологическое измерение. Вследствие этого, описание преследований выходит за пределы специфической ситуации итальянских катаров и охватывает духовные и физические страдания, которые будут продолжаться до конца времен. Природа эсхатологии катаров является проблемой, вызывающей споры среди современных исследователей. Рене Нелли признает возможные противоречия в доктрине относительно вопроса о вечности зла и окончательной победе добра. Существование хаоса представляет потенциальную опасность появления новых циклов падения и необходимости борьбы за восстановление Спасения. Однако Нелли настаивает на том, что принцип добра у катаров по своему характеру намного качественнее и обеспечивает необратимую трансформацию и условия Спасения. Материальный мир, Дьявол и его присные будут изолированы в своей сущности, в самонаказуемой вечности. (33). Анн Бренон, в свойственной ей манере, подтверждает достоверность длительного покаяния в радикальном дуализме. Она описывает «эсхатологию надежды», отказывающуюся от той идеи, что хоть одна созданная Богом душа может попасть в адский огонь. С точки зрения катаров этот пожар уничтожит лишь видимый мир, отягощенный злом: «Для вечности, всей вечности, добро всегда побеждает». (34).

Аргументы Нелли и Бренон относительно теологии итальянских катаров, и в особенности Джованни де Луджио, выглядят убедительно. Саккони тоже говорит о взглядах, разделяемых Церковью Альбаненса: адский огонь - судьба лишь материального мира. Таким образом, у нас еще больше оснований считать, что эту доктрину разделяли как сторонники Джованни де Луджио, так и большинство альбаненсов: все творения Божии навсегда связаны с их Творцом, все они «освободятся от вины и греха», достигнут воскресения на небесах и «каждая связанная с Богом душа получит своё истинное тело». (35). Седьмая глава Книги, логически объединенная с аргументацией предыдущих глав и всеми доктринами Джованни де Луджио, на самом деле предлагает оптимистическую эсхатологию. С одной стороны, в ней непрерывно демонстрируются доказательства увеличения проявления зла в мире. Однако все души, которые этого хотят, навсегда спасутся из своей тюрьмы. Пятая подглава «Муки святых» (185 - 186) непосредственно описывает ситуацию самих катаров: «те, кого называют еретиками… эта секта… с которой повсеместно борются…» (185). Здесь резко разворачивается картина событий космического масштаба: мир, являющийся источником гонений, предназначен на небытие в огне вечном, а люди благого Бога окончательно искуплены. В подтверждение этого приводятся многочисленные апокалиптические пассажи из Матфея, где чередуются угрозы и обещания в эсхатологическом плане: «претерпевший же до конца… спасётся» (186). Тем не менее, не забываются и события реальной жизни, те, что происходят сейчас. Автор приводит многочисленные примеры произвольных арестов, осуждений и массовых убийств, напоминая об опыте Лангедока. Пятая подглава заканчивается повтором, но как бы в новом прочтении, цитаты из Иоанна, 15: «но Я избрал вас от мира» (186).

Последняя подглава «Каким образом святые будут вознаграждены» отталкивается от выводов предыдущей. Хотя в ней приводятся постоянные ссылки на времена апостолов, шестая подглава выстраивает одну линию между прошлым, теперешним и будущим: преследования первых христиан, клевета на диссидентов 13 столетия, судьба всех душ, предназначенных для небесного вознаграждения после великого катаклизма. Хотя Книга в целом ссылается на времена Нового Завета, ее автор в своих выводах проводит линию, связующую катаров с Христом и апостолами, а также с надеждами на окончательную эсхатологию. Здесь приводятся цитаты из Евангелия, демонстрирующие нам «иоанническую» оппозицию, разделяющую тех, кто от мира, и тех, кто не от мира, формируя определенный рефрен всего ансамбля Книги. Размещенные в начале последней подглавы, эти слова из святого Иоанна играют особенно важную роль: они усиливают и углубляют угрозы и обетования Святого Писания, в то же время согласовывая их с перспективой радикального дуализма.

Очень значимой характеристикой катаров была их уверенность в наследовании институций и начал первого христианства. В продолжение цитат из Евангелия, остальная часть подглавы основана исключительно на текстах, приписываемых святому Петру, и на различных Посланиях святого Павла. Цитаты из Петра чередуются в первой половине подглавы с цитатами из Посланий Павла (186 - 187), а вторая половина подглавы полностью составлена из слов Павла (188). Выбор павлианистских текстов был очень важен, поскольку они подбирались на основании связи с главной темой. Четыре первых цитаты иллюстрируют раскаяние святого Павла относительно той роли, которую он вначале играл как преследователь христиан. Это неоднократное напоминание об обращении апостола тоже очень важно, поскольку оно определяет центральное, сущностное для Книги послание, в котором сфокусирована оппозиция между добром и злом. Личный опыт преображения, пережитый определенным человеком, очень связан с целостным смыслом Книги. Бытие индивидуумов - это путь в мире иллюзий, но те, кто от Бога, искуплены из-под власти зла и окончательно спасены; добро одержало победу, и случай Павла демонстрирует эту победу, являясь примером того, что человек, о котором даже нельзя было этого представить, стал примером набожности и руководителем Церкви. Возможно, для автора Книги эта история стала также попыткой подорвать веру в «божественное право», на которое ссылались средневековые инквизиторы, преследовавшие, как и Павел до своего обращения, тех, кто идентифицировал себя с истинными христианами.

Последняя подглава содержит образы, часто встречающиеся у Петра и Павла, трактуя их в дуалистической манере: рассказывая о жестоких преследованиях, апокалиптических потрясениях и окончательном спасении. Совокупность этих тем, составляющих основу теологии, фундаментальной для катарской интерпретации, находится здесь на центральном месте. Использование автором цитат, описывающих как ужасные физические насилия, так и клеветнические нападки, наводят на мысль, что в этой подглаве, в отличие от второй подглавы, имеются в виду именно катары. Разнообразные страдания, переносимые с терпением и прощением, связывают всю Церковь катаров с мучениками времён раннего христианства, и вообще со всеми теми, «кто не от мира сего» - и так будет до ужасов конца света и окончательного триумфа Христа. Относительно этих великих потрясений, Книга о двух началах четко стоит на позициях христианского послания Павла (Второе Послание к Тимофею), его последних слов: «А ты последовал мне… в гонениях, каковые я перенёс, и от всех избавил меня Господь. Да и все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы.» (2 Тим. 3, 10 - 12).

Смысл всей седьмой главы, от одной подглавы к другой, раскрывается с помощью аргументации в пользу искренней веры в то, что в окончательном счёте доброе начало победит навсегда. Сначала аргументы Книги построены таким образом, что на первый план выводится доктрина о двух антагонистических началах, и большая часть Книги посвящена доказательству существования этих начал. Однако эта аргументация отсутствует в заключительной части Книги, где выстраивается иная конструкция. Добро, неотделимое от Отца, зло, неотделимое от преходящего мира, наследие пророков Ветхого Завета, искупительная жертва Христа, постоянное и непрерывное преследование злом Его истинных учеников и последователей на протяжении столетий, эсхатологический катаклизм и окончательное спасение в вечности - вот структурные компоненты, составляющие для нас картину христианства катаров. Созданная в стране, где господствовала сложная политическая ситуация, тем не менее, позволявшая существовать религиозному диссидентству, эта теологическая конструкция объединяет радикальный дуализм и христианскую надежду. Твердо и настойчиво стоя своим лагерем перед лицом средневекового католицизма, вытесненные на его обочину, эти диссиденты не смогли окончательно выстроить свою систему, потому что они были уничтожены. Тем не менее, Книга о двух началах сохранила для нас в своём просветительском синтезе, свидетельство тенденции, периодически возникавшей в недрах западного христианства - тенденции конструктивного бунта против традиционной концепции о том, что может быть только одна святая и апостольская Церковь.

1. Проблемы датирования и авторства дискутируются в Walter L. Wakefield/ Austin P.Evance. Heresies of the High Middle Ages: Selected Sources Translated and Annoted, New York, Columbia University Press, 1991, p.511. Относительно авторства среди ученых существует общий консенсус, что источником Книги были скорее всего работы Джованни де Луджио.

2. Malcolm Lambert посвящает истории катаризма главу в своей книге: Medieval Heresy: Popular Movements from the Gregorian Reform to the Reformation, Oxford, Blackwell, 1996. pp. 105-146. Он считает теологию катаров в принципе несовместимой с христианством, а скорее искажением последнего, перешедшего в совсем иную веру: «Дуализм отверг суть христианской веры, Воплощение» (с. 124) Эта слишком резкая позиция по отношению к катарам была высказана также в Steven Runciman, The Medieval Manichee: A Study of the Christian Dualist Heresy, Cambridge, Cambridge University Press, 1955.

3. Carol Lansing дает оценку катаризму в эпилоге к своей книге The Albigensian Crusade, Joseph R. Strayer, Ann Arbor, The University of Michigan press, 1992, pp 175-239. Как и Ламберт, он считает катаризм „несовместимым с римским христианством” (p.180)

4. Gordon Leff. Heresy in the Later Middle Ages: The Relation of Heterodoxy to Dissent c. 1250-1450, vol.1, Manchester University Press, 1967, p.2. Однако в этой книге Лефф признает связь возникновения катаризма с движениями за религиозные реформы, характерными для всего Средневековья.

5. Walter L. Wakefield/ Austin P.Evance в книге Heresies of the High Middle Ages, op.cit, pp.6-19 рассматривают происхождение катарского дуализма и дают целый исторический обзор различных восточных дуалистических сект и их учений, и дают оценку разным аргументам относительно связи катаризма с восточными традициями. В конце концов, они приходят к следующим выводам: « катарская ересь несет на себе следы сильного влияния Востока, но не могла быть создана путем непосредственного импорта этих взглядов» (p. 19). В данном случае, они имеют в виду, что оригинальный западный дуализм был усилен богомильским влиянием.

6. Bernard Hamilton. “Wisdom from the East: the reception by the Cathars of Eastern dualist texts” в Heresy and Literacy, 1000-1530, Peter Biller ed., Cambridge, Cambridge University Press, 1994, pp. 38-60. В своих комментариях он говорит о автохтонной идентичности катаризма как собственно западноевропейского движения, (pp.59-60.) Подобно Уэйкфилду и Эвансу, Гамильтон признает богомильское влияние на ранних стадиях развития европейского катаризма. Тем не менее, он заявляет, что «после 1200 года катары больше не перенимали теологических писаний от богомилов, а развивали свою собственную религиозную литературу.» ( р. 56.)

7. M. Loos, Dualist Heresy in the Middle Ages, Prague, Academy of Sciences, 1974, p. 250.

8. L. Paolini. “Italian Catharism and written culture”, Heresy and Literacy, op.cit, pp. 83-103.

9. В этом анализе я буду ссылаться на аргументы Anne Brenon в ее Les Cathares, Pauvres du Chrisr ou Apotres de Satan?, Gallimard, 1997 и Le vrai visage du catharisme, Toulouse, Loubatieres, 1988, 1995. Я сама разделяю мнение о валидности этих аргументов.

10. Brenon, Le vrai visage…, op.cit, 65-66.

11. В очень многих исследованиях говорится о значительном влиянии на развитие катаризма события, имевшего место в 1170 году - визите во Францию и Италию Никиты, епископа богомильской Церкви Константинополя. Никиту как правило считают (или обвиняют) в том, что он принес в Италию и Францию радикальный дуализм. Паолини пишет о том, что теология Никиты, с энтузиазмом воспринятая итальянцами, стала поворотным пунктом в истории итальянских катарских общин, которые с тех пор стали акцентировать критерии своего единства не на теологии, а на практике и этике (Paolini, “Italian Catharism…op.cit., p.87) И Паолини и Гамильтон очень выразительно показывают, как весь теологический контекст катаров, несмотря на многочисленные внутренние споры и разногласия, где были представлены различные степени дуализма, представлял собой единство в конфронтации с ортодоксией ((Paolini, “Italian Catharism…op.cit., p.87-92; Hamilton. “Wisdom from the East”, op.cit., p.46). Анализ Бренон совсем иной. Она считает, что изучение ранних итальянских источников по истории катаров не дает оснований считать, что под влиянием Никиты произошло обращение из умеренного в абсолютный дуализм. Но Бренон признает, что византийский епископ повлиял на изменения в области организации, акцентировав внимание преимущественно на структурном единстве и обеспечении ритуального единства, которое, а не их доктринальные различия, с того времени стало основной характеристикой итальянских катарских общин. Из анализа Бренон явствует, что эта доктринальная разница была очень естественной для того времени и той исторической ситуации, когда водораздел в основном шел даже не по доктринальным расхождениям, а по персоналиям и моральному авторитету отдельных епископов (Brenon, Le vrai visage…, op.cit, 124-126).

12. Ссылки, парафразы и цитаты из Summa Саккони приведены у Walter L. Wakefield/ Austin P.Evans, Heresies of the High Middle Ages, op.cit, pp.329-346. Географическое распределение и приблизительные цифры р. 337. Бренон, которая очень осторожна с инквизиторскими источниками, тем не менее, считает Саккони довольно ценным источником (Brenon, Le vrai visage…, op.cit., р.126).

13. Gordon Leff. Heresy in the Later Middle Ages… op.cit., р. 33-34, 36.

14. В отношении Никиты см. прим. 11. Paolini. “Italian Catharism and written culture”, op.cit., где подается очень широкий круг источников, которым пользовалась теология катаров в Италии в течение нескольких десятилетий, последовавших за визитом Никиты (рр. 87, 95-99). Там приводится список авторитетов, цитируемых автором Книги: Физика и другие труды Аристотеля…иные различные авторы, такие как Боэций, Тертуллиан, Ириней, Иероним, Августин, и, возможно, Гильом Оверньский (р.98)

15. Milan Loos, Dualist Heresy… op.cit., р.247-251. Brenon, Le vrai visage…, op.cit., 122-131. В отношении антиеретической полемики Бренон замечает: « Мы постоянно видим огромное преувеличение значимости этих споров между абсолютным и умеренным дуализмом, которое, несомненно, являлось «шитым белыми нитками» для целей антиеретической полемики (p. 129).

16. Loos, Dualist Heresy… op.cit., р.248, 251.

17. Brenon, Le vrai visage…, op.cit., рр. 66,125.

18. Paolini. “Italian Catharism and written culture”, op.cit. В статье приводится очень много примеров использования катарами схоластической методологии.

19. Brenon, Le vrai visage…, op.cit., р.128.

20. Информация о манускрипте из Walter L. Wakefield/ Austin P.Evance. Heresies of the High Middle Ages, op.cit., р. 511.

21. Rene Nelli упоминает о тезисах Дондейна и выдвигает свои собственные в La philosophie du catharisme: le dualisme radical au XIII s. (Paris, Payot, 1975), pp. 77-78. подобные аргументы о Книге он развивает и во вступленни к Книге в работе Ecritures cathares (ed. Du Rocher, 1995), pp. 75-76. Такой же точки зрения придерживаются Paolini. “Italian Catharism and written culture”, op.cit., р.95; Loos, Dualist Heresy… op.cit., р.247; Brenon, Le vrai visage…, op.cit., р. 51.

22. Обсуждая проблему об авторстве Книги, Нелли объясняет свою точку зрения соотношением того, что говорит Саккони о взглядах Джованни де Луджио и тем, что мы видим из Книги. Нелли отмечает очень много сходных черт, и несколько различий, но самое главное различие - в общей направленности, поскольку Джованни де Луджио был теологом-систематизатором, а Книга имеет более практическое значение и полемическую направленность. (Nelli Rene “Notice”, op.cit., pp. 75-76). Но я считаю, что Нелли немного преувеличил эту последнюю разницу. Однако, анализируя многочисленные совпадения, Нелли пришел к выводу, что Книга отражает теологию Джованни де Луджио, а Саккони в общем можно считать источником о взглядах сторонников Церкви Альбаненса. Я очень обязана глубокому анализу Книги и радикального дуализма в целом, сделанному Нелли в Philosophie du catharisme, op.cit. См. также Loos, Dualist Heresy… op.cit., р.247. Бренон обсуждает связь между теологией Луджио и той, которая содержится в Книге во Le vrai visage…, op.cit., рр. 127-129, а также в предисловии к Книге в новом издании Ecritures cathares, op.cit., рр. 85-86. Бренон очень часто выражает недоверие к инквизиторским источникам, однако она признает: «У нас нет никаких причин подозревать в интеллектуальной нечестности этих важных клириков, изучавших доктрины тех, кого они считали еретиками, и составляли на этом основании свои Суммы для опровержения этих доктрин» (р.121)

23. Все ссылки, парафразы и цитаты из Книги о двух началах взяты из Walter L. Wakefield/ Austin P.Evance. Heresies of the High Middle Ages, op.cit., рр. 511-591. 7-я глава находится на рр. 578-591.

24. Nelli Rene “Notice”, op.cit., p. 74.

25. На мою интерпретацию теологии Книги очень повлияло исследование Rene Nelli La philosophie du catharisme, op.cit.

26. R. Sacconi, Summa de Catharis et Pauperibus de Ludguno. N.D.L.R., ed. Franjo Sanjek, 1974, p.52.

27. См. Sacconi, Summa…, ed.cit., pp. 56-57. Джованни де Луджио ситал что вся Библия написана в горнем мире, и что все указанные в ней события следует истолковывать символически, как события горнего мира.

28. Возможно, отсутствие в 7-й главе цитат из Ветхого Завета означало именно христологическую ориентацию этой главы, где должны были приводиться цитаты исключительно из Нового Завета.

29. Sacconi, Summa…, ed.cit., pp. 53, 55. Из этого общего согласия между всеми сторонниками Альбаненсов и Джованни де Луджио, согласно Саккони, вытекает и предположение, что взгляды этой общины и Джованни де Луджио согласовывались и в иных, более детальных аспектах.

30. Sacconi, Summa…, ed.cit., pp. 51, 57.

31. Rene Nelli в Philosophie du catharisme, op.cit., p. 103, говорит о том, что возможно Луджио предполагал, что и евангельские события имели место также и в ином мире.

32. Эта позиция, свидетельствующая о более глубоком принятии Страстей, возможно, отражает тенденцию определенных теологических процессов, а именно: как катары приняли и ответили на вызов францисканской теологии, очень популярной в то время.

33. Впервые этот аргумент появляется в работе Rene Nelli, Philosophie du catharisme, op.cit. Там анализируется судьба зла в эсхатологии катаров.

34. Бренон исследует теологию катаров в вопросе о покаянии и освобождении в работе Le vrai visage…, op.cit., рр. 70-72.

35. Sacconi, Summa…, ed.cit., pp. 44, 46, 52, 56-57. Эта вера в окончательное воскресение, но в истинных, небесных телах, объясняется верой катаров в реинкарнацию в целом. Саккони отмечает этот взгляд у Альбаненсов: души переселяются их одного тела в другое, но только на небесах получат свое истинное тело. (р. 41)

поделиться |

Рене Нелли "Писания катаров" [фрагмент]

перевод с франц. Наталии Дульневой


Прочтение катарами Евангелия от св. Иоанна


Евангелие от Иоанна несет в себе следы дуалистических концепций. Концепции эти стали во многих случаях источником гностицизма, дававшего о себе знать еще в текстах ессеев из Кумрана в которых - как говорят издатели Иерусалимской Библии - выражается „антиномия света и тьмы, Правды и лжи, а также ангелов света и ангелов тьмы” (Белиар). Дуализм этот - очень легко уловимый, стоит нам хотя бы на минуту задуматься над этим — является одним из существенных факторов появления и развития западного катаризма. Дуализм Евангелия от Иоанна был как бы его вестником. Потому естественно, что именно в Евангелии от Иоанна - более "эзотерическом" чем прочие — катары двенадцатого века искали (и находили) обоснование собственных теорий. К нему они относились особенно набожно, потому что именно там содержится связанное с мистикой любви стремление к единству, а откровение Истины ставится в зависимость от божьей благодати. Во время церемонии consolamentum именно Евангелие от Иоанна читали вслух от места In principio erat Verbum до Gratia et veritas per Jesum Christum facta est. Чтобы понять философию катаризма, найти ее фундаментальные, собственно "религиозные" постулаты, и проникнуться духом, который был присущ самим еретикам при толковании святого текста, следует прочитать это Евангелие в окситанском переводе (1). У Иоанна есть много мест, которые сами по себе - без каких-либо поправок - имеют дуалистический характер. Есть однако и другие места, которые катарами интерпретировались возможно и противоречиво, но тем не менее, имели для них большое значение. Таким образом, разница между ортодоксией и "ересью" иногда основывается на семантических нюансах или на пропуске, цезуре, в том или ином стихе.


1. Двойное творение

Кажется, катары понимали слово principium (In principio erat Verbum) так же, как и католики. В Лионском ритуале слово principium переводится как comenzament (La Paraula era al comenzament ab Dieu)(2).

Однако первый и второй стих трактуется ими как выражение онтологического дуализма: Totas causas son faitas per Lui e sens Lui es fait nient (с. 155); „Все, чрез Него начало быть, и без Него ничто стало быть” (nient, или квази-ничто, негативное существование). Катары, признававшие также существование двух творений (двух „натур”) или двух творцов, не соглашались в этом пункте с монистами (католиками), которые, переводя omnia per ipsum facta sunt et sine ipso factum est nihil как «Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть”, признавали существование одного творения и одного Творца.


2. Жизнь и свет принадлежат исключительно тому, что было создано в Слове; злой принцип создал только тьму и смерть

Co qu’es fait en lui era vida e la vida era lutz dels homes (1, 4; с. 155 и 470). Стих этот может быть согласован с дуалистической доктриной лишь тогда, когда в латинском тексте будет звучать: Quod factum est in ipso — vita erat, то есть „Все, что было в Нем - было жизнью”. Вот послушайте: „(Только) вещи, что были созданы в Нем, были жизнью”. Катары считали, что, другие вещи, которые не были ни жизнью, ни светом, были созданы не Богом, но Дьяволом. Именно таким образом понимает этот текст автор катарского трактата, цитируемого Дюраном из Хуэска (3). Пишет он на эту тему: „Иоанн сказал в Евангелии: Все вещи чрез Него начали быть, а без Него nihil (квази-небытие) стало быть. O том, что говоря это имел в виду только вещи духовные и добрые, свидетельствует приведенные позже слова: (Только) то, что в Нем — была жизнь”. Очевидно, что для катаров существовали два противоположные виды omnia (всего): omnia bona (все доброе) и omna mala (все злое), а также, что в из этого следует, два мира: мир Света и мир Тьмы.

Монистическая (или католическая) интерпретация этого стиха абсолютно иная: „В Нем (Все, что было создано) была жизнь”. Или так, как сейчас это понимается: „Все, что есть, есть жизнь”.

Текст окситанский (Лионский ритуал) подает эту фразу таким образом Co qu’es fait en lui — era vida — и таким образом естественно предлагает "дуалистическую" интерпретацию. Католический переводчик написал бы: Co qu’es fait - era vida en Lui


. 3. Оппозиция свет-тьма

Это фундаментальное противоречие, появляющееся так часто в Евангелии от Иоанна, может и не является выражением фундаментального дуализма; однако оно послужило в значительной степени основанием для утверждения катаров в их вере в два принципа. „и свет во тьме светит” (1, 5) — E la lutz lutz en tenebras (с. 155). Этот истинный свет является основой Спасения, освобождения каждого человека, приходящего в этот мир: Era lutz veraia que enlumina tot home venant en aquest mon (1, 9; с. 155) (4). Свет пришел в мир, но люди более возлюбили тьму, чем свет (E amero li homme plus las tenebras que la lutz; 3, 19; с. 160).

Разве Христос не сказал: Eu so lutz del mon (8, 12; с. 173 или 9, 5; с. 176)? „Кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме”: Qoal sec mi no va en tenebras (8, 12; с. 173; ср. 11, 10). Прибыл он на землю, чтобы научить людей научить людей отличить правду от лжи, и то, как стать сынами света: Crezetz en la lutz, que siatz filh de lutz (Да будете сынами света) (12, 36; с. 185; ср. 12, 46; с. 185).


4. Мир времени и вечность

Отличительной чертой "совершенного" катара было осознание того, что он не принадлежит больше к сатанинскому миру, и волевая решимость освободиться из этого мира. В Евангелии от Иоанна Христос показал дорогу, которой следует идти: открыл что есть рабство и дал средство, чтобы от него освободиться.

Говорит он: „Царство мое не от мира сего”, или: Lo meu regnes no es d’aquest non (18, 36; с. 197). Вот почему мир преследует всех, которые желают уйти от Материи. Mais quar no etz del mon [...] per aico azira vos lo mons (15, 19; с. 191). О том, что мир зол, свидетельствует сам Христос. Не говорит нигде прямо, что мир создан Дьяволом, но чтобы доказать дьявольское происхождение мира, катары могли — верно или неверно — опираться на его слова: „...Меня мир ненавидит — говорит Христос своим ученикам — потому, что Я свидетельствую о том, дела его злы” (Qoar doni testimoni de lui que las obras de lui so malas), 7, 7; с. 170).

Противопоставляя радикально дуалистическим путем дух телу, смерть жизни, Время Вечности, катары не имели иного выбора, кроме как идти путем, указанным Христом.

„Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от духа, есть дух”: Aquo que es nat de carn en carn es; et aquo que es nat d’esprit, esprit es (3, 6; с. 159; ср.3, 8). „Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему, должны поклоняться в духе и истине” (Dius es l’espritz e aicles que azoran lui, en esprit et en veritat, cove azorar 4, 24; с. 162).

Христос прибыл, чтобы принести людям жизнь вечную, он есть хлебом жизни, а кто в него верит, не умрет: Dic a vos: que cre a mi a vida durabla. Eo so pas de vida (6, 5; с. 169). E totz auquel que viu e cre a mi, no morra e durabletat (11, 26; с. 181).

А вот слова Христа, которые несут надежду и фактически выражают суть всего катаризма: „Мужайтесь, Я победил мир!” (quar eu venquei lo mon - 16, 33; с. 193).


5. Погибшие души, заблудшие овцы

Kатары — за исключением, быть может, Джованни де Луджио — не верили, чтобы Дьявол привел к испорченности всего ангельского начала (духа, души и тела духовного) и уничтожил "Дух". Он ограничился только - как они считали — отделением душ от их "духов" заключением их в материальных (и сатанинских) телах. Драма падения и тайна спасения касается по сути дела только душевного начала в ангеле, который стал человеком. Верования этого мы не найдем в Евангелии от Иоанна, но катары всегда считали - так же, как и Бартоломей из Каркассона (5), и Джованни де Луджио — что заблудшие овцы, о которых говорил Христос, это души человеческие. Иисус Христос прибыл на землю, чтобы спасти души, а скорее, чтобы показать им собственным примером и обучением, как они могут достичь вечности.

„Я даю овцам жизнь вечную, и не погибнут вовек” (E eu doni vida durabla a lor, e no periran en durabletat 10, 28; с. 179). E eu so lo uss del parc — „Я дверь овцам” (10, 7; с. 178). Eu vengui que aian vida (10, 10; с. 178): „Я пришел для того, чтобы имели жизнь”. „Жизнь мою полагаю за овец”: E pausi la mia arma (animam meam pono) per las mias ovelhas (10, 15; с. 179). Для катаров любовью, самой субстанцией божественности была душа Христа; быть может они считали, что считает тесная мистическая связь между душой и любовью. Спасение касается исключительно души и может быть достигнуто только через любовь и только в единстве, которое она дает. В Евангелии от Иоанна Христос говорит о необходимости "объединения" - поскольку нет по-настоящему спасения, свободы и жизни вне обеспеченной милосердием коммунии в Боге.

Чтобы освободиться из сатанинского мира, нужно возненавидеть свою индивидуальную жизнь (и даже, в определенном смысле, свою душу): „Любящий душу свою, погубит ее, а ненавидящий душу свою в мире этом сохранит ее в жизнь вечную.” (Qual ama la sua arma perdra-la e qual azira la sua arma en aquest mon, en vida durabla garda lei, 12, 25, с. 184). Но этого мало — чтобы быть спасенным, нужно любить ближнего своего. „Любите друг друга!”. Любовь, которая дожна объединить людей, есть той самой любовью, которой Бог любит людей; она является основой мистического союза с Сыном. „Я в них, и Ты во Мне, да будут совершены во едино!” (17, 23). Qua tuit sian una causa! „Да будут все едино!” (17, 21; с. 194).


6. Милосердие. Истинный хлеб жизни

Известно, что катары не верили в реальное присутствие Иисуса Христа в гостии. Однако во время ритуальных трапез они преломляли хлеб и ели его в воспоминание того, что говорил Учитель на тему истинной манны небесной. Неоднократно они утверждали что истинным хлебом духовным есть само милосердие Божие или истина, принесенная Христом (6). Латинский ритуал часто цитирует Евангелие от Иоанна для доказательства этой теории, и нужно признать, что слова Апостола не перечат ей никоим образом. Истинный хлеб, это хлеб, который сходит с небес и дает жизнь миру: Mais lo meu paire dona a vos lo verai pa del cel. Car pas de Dieu es lo quals dissendec del cel e dona vida az aquest mon (6, 33; с. 168; ср. 6, 32 и 6, 58). „Сей-то есть хлеб, сошедший с небес” (Aquest es lo pas que dissendec del cel, с. 169). Я есмь хлеб жизни: Eu so pas de vida (6, 48; с. 169), и тд.

Нет никаких сомнений, что чисто духовное значение, которое катаризм приписывал Христу, вытекает прежде всего из Евангелия от Иоанна.


7. Дух

Мы не считаем, что интеллектуальные достижения катаризма слишком сильно могут быть связаны с гностицизмом, особенно когда к этому привлекают концепцию Спасения через познание (ведь спасение исходит исключительно из возможности). Размышляя над Евангелием от Иоанна, катары не могли, тем не менее, не заметить, что окончательное спасение души является делом Духа, ибо именно Дух освещает истину, без которой Любовь не могла бы воссиять, или наже быть узнанной.

„Дух животворит, плоть не пользует нимало” (L’esprit es lo quals fa viure, la carn no profeita alcuna causa; 6, 63; с.170).

„Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему, должны поклоняться в духе и истине” (4, 24) — отсюда необходимость, чтобы человек возродился в духе. Si alcus no sia renatz d’aiga e de Sant Esprit no pot intrar el regne de Diu (3, 5; с. 159). „Если кто не родится наново (7,) не может увидеть Царствия Божия ”; Si alcus no sia renatz derescap, no pot vezer lo regne de Diu (3, 3; с. 159).

Царствие Божье принадлежит Вечности. Для катаров Бог всегда в будущем. Может быть именно в той перспективе, где время не существует, читатели Евангелия от Иоанна понимали следующие стихи: „Это сказал Он о Духе, Которого имели принять верующие в Него; ибо еще не было на них Духа Святого, потому что Иисус еще не был прославлен” (car encaral; espritz no era donatz quar encara Jesus non era glorificatz; 7, 39; с. 172) (8).

Говорили мы уже о том, что тем, что освобождает человека, не является познание, понимаемое так, как это понимается в гностицизме; с другой стороны, без света истины спасение невозможно. Изначальная благодать нисходит в конце концов на "каждого человека, пребывающего в этот мир” — без нее он даже не желал бы жизни вечной. Но до прихода Иисуса Христа, демон смог подавить Свет Тьмой, заменить правду ложью, так что нужно было божье вмешательство - вмешательство Христа — чтобы вернуть эту правду и показать людям истинную дорогу к спасению. Христос сказал: Eu so via e veritatz e vida (14, 6; с. 188). „Истина сделает вас свободными” — сказал он своим апостолам — ибо „каждый, кто грешит, есть раб греха”: E la veritat afranquira vos (8, 32; с. 175). Следовательно, катары были правы, акцентируя именно на этой роли учения Христа и в этом случае никоим образом не противостоя духу Евангелия.

Пример Иисуса был также исходным пунктом в придании единства концепциям катаров, которые все явственнее были направлены к подчинению свободы освобождению через Благодать. Человек только тогда свободен, когда получит каким-то образом духа истины. „И говорит им: Примите Духа Святого!”: Recebetes Sant Esprit! (20, 22; с. 201). Но человек может иметь надежду на полное соединение с божественным духом, только в мире будущем, где нет времени. Здесь он только ожидает его пришествия.

Обещание прихода Параклета, Утешителя (Cofortaire), который является "духом истины", данное Христом своим апостолам, чаще всего упоминается катарами во время их битв с ложью и сатанинским обманом (9): E autre confortador dara a vos que estia ab vos en durabletat (14, 16; с. 169). Lo Cofortaire Saint Esprit loqual trametra lo Paire al meu nom, el, vos ensenhara totas causas (14, 26; с. 189).

Ожидая наивысшего просветления, Дня (lo meu dia [8, 56; с. 176] или пришествия Иисуса), когда радость божья осуществится во всех людях (10), верные должны однако, насколько позволяет им степень их духовного развития, найти свой дух, (дух „человеческий”) и соединиться с духом Божьим путем духовного крещения, которое катары называли Consolament. Это крещение, проявление благодати Божьей, спасающей от зла, (11) а также просветление в истине, приводящее к тому, что душа становится свободной (не безгрешной, но ответственной за свои грехи), катары считали обязательным условием вступления в Царство Божье (ср. 3, 15). Все, что Евангелист говорит о крещении духом, очень совпадает с тем, что сами катары считали насчет consolamentum (может быть за исключением того, что касается ценности, приписываемой крещению водой, которое катары на самом деле не отбрасывали, но считали абсолютно недостаточным). Иисус крестит Духом Святым (ср. Aquest es que bateia e Sant Esprit; 1, 33, с. 157), a крещение духом определенным образом противопоставляется крещению водой: „Иоанн крестил водой, а вы будете крещены Духом Святым” (Деян. 1, 5): Quar a certas Joan bategec en aiqa, mais vos seretz batejat en Sant Esprit (с. XVI).

Известно, что во время ритуальных обрядов катары прерывали чтение Евангелия от Иоанна именно на стихе, который можно назвать квинтэссенцией всей их доктрины: „Благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа” (Gracia e veritat per Jesus Christ es faita (1, 17; с. 156). (12)


8. Благодать

Дуалисты абсолютно не верили в свободу воли (только Бог может избавить человека от зла). Таким образом они довели до крайности идею души как пункта встречи Добра и Зла, невидимого места, где Бог вступает в схватку с Дьяволом. Вследствие этого кажется, что человеческая индивидуальность иногда исчезает. Когда человек подчиняется принципу Добра и слушается доброго искушения, тогда он в Боге, имеет участие в бытии Божьем и опыт полноты Божьей. Но если подчиняется дьяволу, тогда становится демоном, тогда становится злом... Он часто бессилен повлиять на результаты этой борьбы, он регистрирует в себе победы и поражения Бога, не имея возможности реально изменить ситуацию, но поддается всему. Он разве что имеет определенный вид интеллектуальной свободы: он знает Добро и Зло (насчет которых имеет опыт), и это знание происходит из трансцеденции его духа (отличного от души), из света, освещающего каждого человека, который прибывает в этот мир, а прежде всего из учения Христа. Однако он не является свободным до такой степени, чтобы действовать так, как он хотел бы действовать. Он может только просить Бога — если уже стоит на дороге к спасению —чтобы Он дал ему волю желать то, чего Бог желает, и любить то, что Бог любит.

Трудно сказать точно, в какой мере катары признавали предопределение. Возможно, что Бартоломей из Каркассона верил в предестинацию некоторых (13). Однако более соответствующим логике системы катаров, является утверждение, что все души, созданные Богом, предопределены к спасению, или же что все души спасутся (14).

В Евангелии от Иоанна катары могли найти материал для поддержки своей теории. Христос неоднократно заявляет там, что сам он ничего не делает, что это Бог, его Отец, действует через него. „Я ничего не могу творить Сам от Себя” (Eu no pusc far de mi meteis alcuna causa, 5, 30; с. 165; ср. также 8, 28; с. 165: E de mi meteis no fatz alcuna causa).

Никакой иной библейский текст так не акцентирует на растворении личности в Бытии Сына, как Евангелие от Иоанна. Ни одной религии не удалось лучше установить взаимозависимость существ, а также их фундаментальную зависимость от их творцов (ведь они выводятся из одной и той же субстанции). Бог страдает в своих творениях из-за боли, которую Дьявол наносит ему во времени, но именно через свои творения он освобождается и исполняется вечности. Потому катары особое внимание уделяли также стиху 5 главы 15 Евангелия от Иоанна и интерпретировали его возможно глубже, чем католики: „Ибо без Меня не можете делать ничего” (Que senes mi re no potetz far (с. 190).


9. Дьявол

Дьявол часто появляется в Евангелии от Иоанна, и собственно как "князь" мира сего. Мы находим здесь сказанную Христом фразу (которую конечно же можно интерпретировать по-разному), что истинный Бог не является Отцом телесных творений. С точки зрения духа, грешники являются детьми Дьявола (именно поэтому обычные "верующие" не говорили "Отче наш" и не обращались к Богу как к своему Отцу). Христос говорит им: „Ваш отец дьявол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего” (Vos etz del Paire Diable e-ls desires de vostre paire voltez far; 8, 44; с.175).

Однако кажется, что в пользу дуализма катаров свидетельствует прежде всего следующий стих: „Когда говорит он [дьявол] ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи”. Lo demon co parla messorga, de sas proprias causas parla, quar messorquiers es, e-l paire de lui (8, 44; с. 175).

Сущностью дьявола является ложь. Его главной ролью является введение людей в заблуждение, так же как ролью Христа является просвещение их, бытие "дорогой и правдой жизни". однозначным Однако следует признать, что окситанский перевод является неоднозначным, как текст грческий (oti pseustes estin kai o pater autu) и латинский (quia mendax est, et pater ejus). Кажется, что это значит: „ибо он лжец, и отец его лжец”. Без сомнения, этот текст можно понимать и так: „Он отец лжеца” (то есть тех, кто лжет) или даже „Ибо он лжец и ее (лжи) отец”, хотя эта конструкция уже не очень естественна, потому что „ложь” (messorqa) не стоит тут в начале. Кажется нам однако, что многие катары понимали под Pater autu Отца Дьявола. Бесспорным фактом является то, что Райнерий Саккони, реферируя в своей Summa de Catharis взгляды Джованни де Луджио (De opinionibus Johannis de Lugio), приводит следующие слова: „Этот мир принадлежит Дьяволу, а точнее Отцу Дьявола”. Фактом является и то, что катары из Драговицы — опираясь на Евангелие от Иоанна — считали, что Люцифер был сыном Бога тьмы: Et dicunt quod Lucifer filius Dei Tenebrarum est, quia dicitur in Evangelio Johannis: vos ex patro diabolo estis... usque: mendax est et pater ejus (id est: Diaboli, scilicet Luciferi...). Все это ясно демонстрирует то, что для абсолютных дуалистов Люцифер — вместе со всеми дьявольскими созданиями был творением - или эманацией (derivatio) Принципа Зла, но не совпадал с ним полностью (с ним, то есть с "человекоубийцей от начала”). Тем временем оба трактата катаров — так часто цитирующие Евангелие от Иоанна — не используют, как кажется, стиха 8, 44; достойно внимания, что латинский Ритуал, цитирующий молитву „Отче наш, который на небесах”, понимает эти слова так же как и католики: „Говорится Отче наш, который на небесах, чтобы отличить его от Отца Дьявола, который лжец и отец недостойных”.


10. Конец времен

Из-за недостатка текстов, представляющих ясно и выразительно эсхатологические взгляды катаров, трудно сказать, какая судьба ожидала Дьявола в конце времен. Здесь много противоречий. Мир вечен, а однако будет иметь свой конец. Дьявол неуничтожим, а все же будет побежден. Но дальше мы увидим, что эти противоречия больше видимые, чем реальные. Как бы там ни было, оба сохранившихся трактата предсказывают поражение Сатаны, уничтожение материального мира и замена его новой Землей, отбрасывание злого принципа к квази-небытию и (то есть к его истинной природе) и преодоление его уничтожительской и убийственной мощи.

Таким образом катары без труда могли принять эсхатологию Иоанна. "Ныне суд миру этому — читаем мы в его Евангелии — " ныне князь мира этого изгнан будет вон” (Ara sera qitatz fora lo princeps d’ aquest mon; 12, 31; с. 185). Катары учили на основании Евангелия от Иоанна, что Суд уже произошел (настоящим судом была смерть Иисуса Христа). „Что князь мира сего осужден” (Quar lo princeps d’ aquest mon ja es jut jatz; 16, 11; с. 192).

Cноски:

1. Le Nouveau Testament traduit au XIIIe siecle en lanque provenсale suivi d’un rituel cathare..., L. Cledat (изд.), Paris, 1887. К этому изданию (называемому также Библией Лионской) относятся номера страниц, приводимых в тексте при цитатах Евангелия от Иоанна.

2. Райнерий Саккони говорит, что Джованни де Луджио соединял начало (принцип Добра) с Иисусом Христом в совсем ином библейском контексте: In principio creavit Deus coelum et terram; In principio значило здесь: in Filio.

3. Une somme anticathare, le liber contra Manicheos, de Durand de Huesca..., Ch. Thouzellier (изд.), Louvain, с. 209.

4. А не : „А оно [Слово] пришло в мир” ни „Истинный свет, который освещает каждого человека, пришел в мир”. (Библия Иерусалимская переводит: „Слово было истинным светом, просвещающим каждого человека; оно пришло в мир”).

5. Бартоломей, предполагаемый автор катарского трактата, вставленного в Сумму против катаров Дюрана из Хуески, подчеркивает, что Сын Человеческий пришел спасти то, что погибло (Лука 19, 10). „Я послан только к погибшим овцам дома Израилева” (Мт. 15, 24).

6. На самом деле это именно положения Закона и пророков понимаемые в сенсе духовном, и которые, как мы считаем, были описаны следующими словами: „Вот есть тело Мое” (Латинский ритуал).

7. „наново”, a не „свыше”. Быть может в этом стихе катары искали подтверждения своих теорий реинкарнации.

8. „Не был еще дан”. Для катаров это было возможно привязкой к передаче Духа через духовное крещение или consolamentum.

9. Упоминается оно в Лионском Ритуале; в: Cledat, указ.соч., с. XIII.

10. Это сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет, и радость ваша будет совершенна” (E-l vostre qauqs sia cimplitz; 15, 11; с. 190). Здесь имеется в виду великая мессианская радость, радость в Сыне Божьем.

11. Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла (que-ls qardes del mal; 17, 15; с. 194).

12. В церемонии consolamentum, или скорее во время проповеди для неофитов, цитировались стихи 1, 26-27 Иоанна, а также III, 11 Матфея (Лионский Ритуал, в: Cledat, указ.соч., с. XVI).

13. Опираясь возможно на стихе 6, 64-65 Евангелия от Иоанна: „Ибо Иисус от начала знал, кто суть неверующие, и кто предаст Его. И сказал: для того-то и говорил Я вам, что никто не может придти ко Мне, если то не дано будет Ему от Отца Моего”.

14. Джованни де Луджио верил, что благодаря реинкарнации все души божьи, заблудшие овцы, будут спасены.

поделиться |