история с талером
смерть в карелии
спасение
иллюминатор
мечты
снег покроет всё
баста
---------------------------------------------
история с талером
В юности я снимал вместе со своим другом квартиру в 9-м микрорайоне Тёплого Стана. Иногда сила взаимопонимания так впечатляла нас, что наши глаза одновременно увлажнялись. Мы любили вспоминать об общем магическом прошлом. Однажды, когда он изучал астрологию, а я выделывал шкуры, привезённые с Памира, в квартиру позвонили: приехал с Казюкаса некто... назовём его Бомба, которому дали наш адрес (телефона у нас не было). После всяческих интоксикаций, он рассказал историю своей жизни, прерываясь на чтение стихов Ферлингетти и Корсо. Один эпизод я хорошо запомнил - про первое посещение Питера.
Бомба рос в интеллигентной рижской семье и увлекался нумизматикой. Лет в 17 он решил быть хиппи. Когда волосы стали длинными, он поехал в Питер, как на паломничество - в бусах, сандалиях, зная лишь адрес Сайгона и несколько имён.
В город он попал утром и пошёл в Эрмитаж. Устав от осмотра, Бомба расположился на скамейке около здания и закинулся циклодолом, а рядом вскоре села пожилая пара украинцев из Канады. Они были так растроганы первым визитом в СССР и сходством Бомбы с их сыном, отправившимся в Непал, что подарили ему не только изготовленную в Канаде куклу в национальной украинской одежде, но и дорогие часы.
После их ухода, он заметил на соседней лавке красивую девушку, читавшую (он присмотрелся к обложке) "Консуэлло". Бомба пересел к ней и только тогда увидел костыли, стоявшие сбоку. "Позвольте Вам подарить эту куклу" - сказал он. Девушка странно посмотрела на него и вдруг уронила слезу. Оказалось, что у неё сегодня день рождения, что у неё нет подруг и приятелей-ровесников, только друзья её отца, знаменитого хирурга. Она пылко пригласила его - он не решился отказать. Идти было недалеко, но он успел измаяться: ножки у неё были тонкие и почти гуттаперчевые, все, казалось, смотрели на них и думали: "вон идёт хроменькую...".
Дверь открыла женщина в наколке и переднике, быстро почистила бомбины сандалии, а в прихожую уже входил отец девушки, которому она успела что-то нашептать. Подчёркнуто не обращая внимания на забавный вид нежданного гостя, он стал говорить о "благородном поступке", заметив интерес Бомбы к альбому Альтдорфера, тут же сделал дарственную надпись (девушка тем временем скрылась в своей комнате), пригласил в гостиную - там ждала мать, все что-то выпили, поболтали и, наконец, появившаяся девушка, переодевшаяся в кимоно, позвала его. Бомба оказался в удивительной девичьей: нежные краски, цветы, запах свежести. Девушка забралась с ногами на диван - под кимоно их не было видно - и неожиданно стала рассказывать о своём дяде, живущем в Бразилии и присылающем ей джазовые пластинки. Она казалась экзальтированной, распустила роскошные волосы, ненароком показывала небольшую грудь, наклоняясь. "Дядя подарил мне теперь изумрудные серёжки, они в верхнем ящике, я хочу надеть их" - сказала она. Бомба стал искать в ящике и оторопел - перед ним лежал старинный талер, который он так часто разглядывал в каталоге. Завороженный, он спрятал талер в задний карман и вернулся с серьгами. Девушка оказалась девственницей.
Потом их позвали - собрались гости, в основном друзья отца, каждому из которых Бомба был представлен. Он пожимал руки каким-то академикам, музыкантам, их жёнам. За столом говорили на иврите, и Бомба вскоре вышел на балкон: талер жёг задницу, ему казалось, что сейчас всё откроется, придут менты... Появился отец и сказал, что никогда не видел свою дочь такой счастливой, что ей предстоит операция в Англии, она непременно будет здоровой, он стал намекать, что парню обеспечено будущее, если дочь сохранит свой энтузиазм - любой институт, любая страна...
Взяв альбом, Бомба ретировался, объяснив, что опаздывает, зарыл талер под ближайшим кустом и пошёл на трассу. Через пару лет, скопив денег, он купил такую же монету и приехал в Питер снова, но в квартире были уже совсем другие люди - прежние жильцы уехали из страны навсегда.
смерть в карелии
...потом Буцик рассказал историю, которая свидетельствует о такой сети обстоятельств, когда приходится выбирать между одним злом и другим.
Он отправился с приятелем в Карелию за грибами. В Ленинграде они познакомились с щегольски одетым молодым немцем, которому на совершеннолетие родители дали грант: он мог выбрать любую страну и отправиться в путешествие. Гюнтер выбрал Карелию, в которой погиб на восточном фронте его дед. Ребята понимали, что юноша не очень адекватно оценивает ситуацию, решив во что бы то ни стало посетить большую зону разбросанных малых зон, где тебе помогут, если у тебя ничего нет, и отнимут последнее, если что-то есть.
Они разошлись и по времени и по маршрутам; из-за дождей москвичи застряли в глуши, развлекая себя жуткими рассказами о виртуальном персонаже по имени Чёрный Альпинист. Через несколько дней погода улучшилась, они продолжили движение и встретили старика с двумя пацанами, которые спросили, не знаком ли им жмурик, выловленный в реке - и показали совершенно голый труп немца.
Они поняли, что, сказав "знаем", окажутся не только единственными свидетелями преступления, а, скорее всего, самими преступниками. Бомба испытал болезненный раскол сознания: будучи сильным и смелым байкером, сменившим роскошный хайр и мягкую детскую интеллигентность на бритую голову, басаевскую бороду и накачанное тело, он был совестливым и порядочным человеком. Сказать "знаю" - значило не закрыть глаза, не пройти мимо, сообщить имя и национальность юноши - но и подставить своего спутника.
- Нет, никогда не видели.
Родителям никто ничего не сообщил.
спасение
- Ничто не утрачивается. Оно для этого слишком ценно.
- Что же мне делать?
- Так и жить, - сказал дед.
- И никогда не избавиться от этого? Никогда?
Фолкнер "Похитители"
- божья коровка, улети на небо, принеси мне хлеба...
чуть щекоча, обогнула большой палец и вспорхнула. что за утро! жмурюсь и, раскинув руки, падаю на траву.
- вон то облако на лошадь похоже, вдруг из него сейчас Голубиная Книга...
голубиное утро. запах травы. разные зубы в разных улыбках. разные голоса, привычки. руки.
твоя рука твоя в большой совсем аморфный стал ни силы ни ласки бананы с почерневшими концами на солнце слетаются и клюют от нас совсем далеко никакого удовольствия перья расплата за полёт
- никакого удовольствия. неприятно их гладить, птиц...
летают ли они ночью? совы не птицы пусто идти пешком водитель разговорчивый мокрая щека на моём плече ехать всю жизнь хочу обратно хочу обратно ну что ты
- зачем же всё разворошил? почти погасло.
действительно зачем все у кого горе плачут толпы плачущих никто не спит продайте мне спать! припадки любопытства никаких ограничений все границы лгут и никаких писем больше. все ваши письма мы будем отсылать назад. - но я же не писал уже несколько месяцев. - всё равно, ваши письма мы будем отправлять назад. - послушайте, но я же не пишу, я ей больше не пишу! - мы всё обсудили и решили ваши письма отправлять назад.
- я машинально. сейчас раздую...
осторожно дунул меркнующая свеча пожар в урне жизнь тихие глаза она сейчас совсем погаснет осторожно дунул мрак
- а где ты живёшь в городе?
удивительное лицо в отблеске в венке из ромашек я люблю её давно знаю я тебе всё расскажу ладно?
дьявольский аппарат они все сговорились ну почему же занято я должен услышать попробую секстами медленно чётко громко легко плавно самое трудное место всего двадцать минут ещё эту страницу пёс милый ну скажи им, а? я прошу тебя сделай так чтобы да бегу к телефону задеваю тумбочку собака думает я играю фу голос не лай дурак чёрный семь цифр беспощадные гудки вы бы видели её лицо когда она взяла трубку
а что если обнять её? сказать что в городе мы обязательно встретимся, в конце концов сейчас холодно - обниму и будем сидеть прижавшись друг к другу на скамейке словно воробьи клошары
скоро он погаснет и дров нет каждый в свою палатку "я так один" почитать ей стихи? что же я помню?
Душа с душой - как нож с ножом, *
И два колодца - взгляд со взглядом,
Коль скажем "любим" - мы солжём,
Коль скажем "нет" - жизнь станет адом.
И мы друг друга - стережём,
И мы всегда друг с другом рядом.
громкая музыка приходится шептать ей в ухо волосы щекочут
- у тебя красивые волосы. чёрные как эта ночь, я тебя закрыл ничего не видно вот обвяжу ими твой рот согласна быть немой? - я же птица, ты сам говорил. а если я подстригусь ты будешь меня любить?
- я пойду, ладно? спокойной ночи
- скоро утро будет. подожди
давай я каждый вечер буду звонить и
- что?
что, мой милый?
я так боюсь её потерять. - а ты не бойся, будешь бояться - потеряешь.
- идём со мной. они не будут против. скажешь что не хотела их будить. у меня все вещи в лодке
дала руку твоя рука "дай мне руку" сжал и весело подпрыгивая
- я попробую застегнуть спальник, только прижмись крепче, ну ещё..
молния трещит
тепло. жаркие волны снизу вверх "у меня кажется опять температура... кофе остынет, купи ещё булку" - ты мой братец мой муж иди сюда наверх - она стоит вся в мокром песке, ещё крепче, я тебе ничего не сломал? жарко, некуда отодвинуться, пойдём в море а то я испекусь. эй! куда же ты? вернись послушай вернись! я устал я не догоню тебя! взять её немедленно в солнце бежит нестерпимо жарко не видно нельзя смотреть на солнце, вернись! - что ты кричишь, все спят. как же я нашёл тебя? в моих ладонях: вот твои глаза, вот твои груди, я лежу в тесном спальном мешке, по крыше барабанит дождь, я лежу, всматриваясь в тебя, слушая твоё дыхание, моим ресницам не удержать моих слёз, они обволакивают твоё ясное лицо, и, постепенно успокаиваясь, я делаю тебя ещё меньше, крошечная и тихая, ты входишь в меня, чтобы никогда не выйти. и проснувшись - увижу тебя.
------
* бальмонт
иллюминатор
Мир опять изменился...
Покурим? - спросил солдат.
Закрыть Америку. Отменить Берингов мост.
Вообще разговор следует начать с того, чтобы раскрыть хотя бы некоторые значения буквы Ф, с которой начинается всякий "конец".
Ключ "фа" - т.н. "басовый" ключ - даже своими очертаниями напоминает широкие дуги резонаторного тела самого большого по размерам и самого низкого по звучанию смычкового инструмента - контрабаса. Широкие очертания контрабаса схожи также с "внешней", обращённой к публике стороне рояля - название "рояль" возвращает нас к фаллическим истокам монархической идеи и практики. :)
"Ф" проявляет важнейшие архетипы: Футарк и Friday. Физика и Физиономия. Неуловимо мягкая транспозиция в T и D (Theos - Deus, тень-день) выражает тенденцию фа к фа#. Фантастическое небо зовёт фаллос к Уникальному - через ноль, несуществующий иллюминатор.
Когда "Ф" материализуется, Зелёное Солнце становится биосом растительных масс, в движении сверху вниз (фа-ми) рождается энергия расщепления. То есть я хочу сказать, что у всего, кроме абсолютного, две стороны. И внутренний зелёный ФА - через внешнее "покраснение" - становится внешним зелёным МИ, профанацией идеи Жизни, постоянной тенденцией к ниспадению. С другой стороны, вертикальная оппозиция ми - фа выражает процесс усилия, волевого активного "стояния".
Фаллическая природа утренней устремлённости, т.е. устремлённости Пробуждения - воспринимается глухими и слепыми нашего времени уже не как сверкающая вершина айсберга, но как табачный уголёк с быстрорастущим столбиком пепла, как нелепая тонкая палочка, вставленная в рот: тлеющая и воняющая дымом табака, вывезенного хитроумными экспедициями Колумба из Нового Света.
Возможность "ми" указывает на возможность, ставшую Фатумом, на фальшивый фокус проекции, на фикцию, оборачивающуюся подчас тяжёлым фарсом. Внутренние полюса в "ми" уже не так радикальны, как в фа, это всего лишь мажор и минор, пассивное и фиктивное. "Ми" - самая фальшивая из видимых оппозиций: Жизнь (Матерь) и Смерть (Mort).
Публика ждёт материальных феноменов, отказываясь от выбора за пределами навязчивых серий известного. Зеркало становится кривым, однако, теперь в нём есть отражение. Звук выдыхаемого воздуха указывает на то, что "центр" - это не я, хоть моё сердце и лежит на пути к нему. Я родился в мясе, меня кормили молоком - это мир Женщины, мир Начала. А Финал - это центр. Где же я?
ferrum: кали-юга...
В европейской истории имена, начинавшиеся с этой буквы, сыграли, может быть, не самую популярно-известную, но весьма символическую роль: единственный араб среди римских императоров - Филипп Араб, - и Филипп Красивый, осмелившийся уничтожить храмовников. Фридрих Барбаросса, устремлённый на восток - и устремлённый на Запад, величественный в своём фанатизме узник Эскориала, испанский Филипп.
У Филиппа как "любящего лошадей" есть три карты-дороги: стать всадником, конюхом или кентавром, что соответствует мужской, женской и андрогинной идеям. Мужская фигура Всадника может быть представлена фигурой Калки, финального воплощения Вишну - и как Героя-Победоносца, пронзающего манифестацию Времени и Пространства. Факт конца, исчезновения - выражен в столь разных образах, как мужской анатомический конец (за который можно держаться) или солнечная идея Единицы. Приоритет конца обозначен окончанием первой буквы греческого, еврейского и арабского ал-фавитов: алеф, аль-фа.
Овладевший лошадью, т. е. природой и видимостью, преодолевая гравитацию, всадник овладевает самим Фатумом как чем-то внешним. Оставаясь верхом, он устанавливает свой внутренний приоритет в идее Кентавра, выстраивая иерархию трёх чисел.
Чужие голоса. Такие близкие... wow-thet... А что, есть вопросы? Только ученик может сделать мастера.
Автобиография: какое активное слово! Как полёт мысли. И вот она кончается. Откуда это? Итак, вопросы есть. Например, что такое усталость? Что это такое?
И как совместить бандита с физиком? И что такое колдовство? Вопросов много, а жизнь одна - почему одна? А сколько?
Вам нравится вопрос "сколько"?
Потому что тело стареет: я вижу морщины. Говорят, всё можно... Если есть что-то ещё, кроме этой моей одной жизни, то сразу возникает возможность выбора. Может быть, мир вообще есть только музыка? Музыка внушает страх, потому что она может кончиться. Что такое тишина? Пауза. А как измерить воду? Мы все иногда кажемся мне подводными жителями. Но ля-мажор принёс воздух вершин и подлунные иллюзии. Желание фуги. То есть хотя бы двух голосов. А "Искусство фуги" Бах так и не закончил: мир продолжается и теперь уже всё можно говорить...
Finis Mundi: неужто ради него всё и затевалось? Ведь если не начнётся, то и не закончится. Движется маятник, раскачивается лодка. И я верю в то, что она опрокинется. Конец может не стать началом.
И ведь не скажешь, что это самый хороший фильм, верно? Что такое "лучше"? Что такое "ошибка"?
Работа, рабство, робот...
и любовь.
мечты
Горлопан, в одной из первых наших встреч, рассказал, что я снился ему ранее - незнакомец, всегда шедший мимо группы людей в пустыне, не отзывающийся, идущий в сторону. Они встречают его опять и опять, как мираж, угрожающий самому смыслу их движения.
Когда будильник настойчиво задаёт один и тот же темп начинающемуся дню, с каждым сигналом электронных часов с чёрно-зелёными тонкими стрелками я возвращаюсь в мир, где думать о смыслах уже некогда, т.к. известные дела не укладываются в отведённое для бодрствования время.
За дневным кофе мне представляется песок, солнце и "ничего не хочется".
Писать автобиографию сродни строительству мавзолея, а взор того, кто знает о Священном Писании и Пророках, предрасположен видеть идолопоклонство во всём, что может указывать на ценность фрагмента. Современное марево нью-эйджа и профанических наук - лишь сторона медали, у которой другая - это материалисты, атеисты, националисты, сторонники прогресса и парламента, огромная масса людей, хаотично верящих то в одно, то в другое.
Интерес к собственной жизни на первый взгляд представляется досадным отвлечением внимания или обманным манёвром. Однако идея Клуба автобиографов приобретает противоположный смысл с признанием того, что Автобиография одна на всех. Осуществится ли появление - из ветхого Адама, ветхого в смысле фатальности его умирания - мгновенного пионера, который "всегда готов", потому что навсегда увидел отблеск космической революции? Вопрос о главном герое теряет прежние масштабы - этот герой теперь везде, всякий может оказаться на его месте или непременно оказывается.
Вода и песок, волна и цифра - все стремятся к гармонии: к общему языку.
В "Лебедином озере", обременённом после ГКЧП символикой актуально недостижимого, - фея никогда не будет женой, разносящей гостям пунш. Озеро выходит из берегов (в 1й редакции?), в потопе исчезает надежда, последняя надежда на гармонию.
снег покроет всё
Когда-то я обратил внимание на совпадение номеров последних опусов Чайковского и Скрябина, если иметь в виду под "последним" сочинением Петра Ильича его Шестую симфонию. Меня поразило сочетание противоположности этих фигур и общего знаменателя, их уравнявшего: я почувствовал, что ценностью обладают не только произведения художников, но и сама их жизнь, т.е. биография, может быть не менее удивительной и даже назидательной в своей "знаковости".
Кроме общей национальности и этого самого номера - opus 74 - все обстоятельства и нюансы разносят эти жизни как два полюса. Например, форма. Что напротив Шестой? - Пять прелюдий, коротких и безысходных фрагментов неосуществлённых вселенских замыслов. Чайковский всегда любил большие формы, у него и мелодии длинные, и фамилия длинная и падает безвольным окончанием, словно чайка или вода в плену гравитации. Скрябин же сонаты сделал одночастными, мелодии его взлетают коротко и определённо, как искры. Несмотря на глобальность вызова - Прометей, Мистерия - действительно "личным" и естественным осталось у него короткое высказывание: этюд, мазурка, небольшая поэма.
Сказав о национальности, нельзя умолчать про два события, во многом расшифровывающих пропорции существования в национальном космосе: приобретение Скрябиным пробкового шлема для поездки в Индию, где рано или поздно должен был быть построен храм для Мистерии - и похороны Чайковского за счёт казны: единственный подобный случай в русской истории.
Сочетание, по Гачеву, элементов русского и индийского космосов - землевода и огневоздух. Ниспадение в грязь (однокоренные "хлеб" и "хлебать", "щи да каша - еда наша") и взлетающее пламя.
И вот - "снег покроет всё" (Свен) - ор. 74 отменил различия, сковырнутый прыщ и залпом выпитый стакан сырой воды в пост-эпидемической столице после спектакля Островского - всё уравнялось неразгаданной историей смерти.
баста
(почти 20-летней давности мой текст, несколько запальчивый и пафосный, но о по-прежнему любимом музыканте...)
---------------------------------------
Чем привлекает Muslimgauze? Волей к отказу.Он мог бы сказать о себе то же, что сказал в конце 70-х Клаус Шульце - "люди или ненавидят или любят мою музыку". С той лишь разницей, что Шульце скурвился, а Брин Джонс умер. И оставил нам эту сотню пластинок, в которой нет особенного "прогресса" или наступления творческого бессилия, но только единственное послание - отказ от красивостей, завлекательных гармоний, утешающих или возбуждающих мелодий.
Его звук - это глиняная перкуссия с натянутой кожей, манчестерская мечеть, улично-диктофонные архивы, микшированные ландшафты сознания того, кто всё это делал - и того, кто всё это слушает... это акустика шахида, умирающего не ОТ, как самоубийца - но ДЛЯ, как герой.
Нежнейшая лирика muslimgauze вполне умещается в пару нот минорной терции клаксона, которая "убирает" всяких там одарённых маккартни - и для этого не нужно высовывать язык, как Джаггеру - глина, кожа, цензура...
В потоке информационного дерьма он ставит фильтр, замаскированный "внешними" треками, кроме которых на плохой аппаратуре мало что слышно, и которые - на хорошей - становятся прозрачной ширмой для многообразной отстранённости камикадзе.
Нашедший возможность не отвлекаться на изменчивые желания, то есть сделав некий осознанный или интуитивный, но - в любом случае - сверхчеловеческий выбор, когда в аскетизме открывается бесконечная красота, когда известная ранее красота и нормальная ранее естественность становятся не просто нелепым или лишним, а тем камнем, который кто-то примет с дороги - он получил возможность стать этим кем-то. И появилась новая разборчивость.
"Баста" - говорят его барабанчики.
