Отношение к смерти — один из возможных подходов к классификации людей. Преимущество этого подхода не только в его универсальности (поскольку все люди смертны), но, в первую очередь, в его радикальности. Современная антропология как никогда нуждается в радикальных критериях, радикальных методологиях… Тем более радикальных, чем более средним и неопределенным оказывается сегодняшний «всеобщий» человек.

В наши дни безнадежно утратили эффективность попытки подойти к проблеме человека, вооружившись классовым или расовым анализом. Это же справедливо и в отношении гендерного подхода. Современное «двуногое без перьев» не является окончательно ни буржуа, ни пролетарием, ни аристократом; оно не проявляется в реальном мире как «абсолютный негр» или «совершенный семит». Даже такие фундаментальные определения, как «мужчина» и «женщина», становятся в отношении к актуальному человеческому существу все более условными… Человек теряет форму, иными словами, он становится все ближе к собственному субстанциональному полюсу, к «протоплазме», к глине, из которой слеплен. Это же отчетливо выражается в этике нашей эпохи: прогрессирующая политкорректность все жестче табуирует различение между людьми. Социолог или антрополог в ходе своих исследований, того и гляди, может оказаться в опасной зоне, где загораются красные предупреждающие табло: «расизм», «сексизм» и т. п.

По-видимому, это означает, что на месте форм, присутствовавших в «прежнем» человеке, в «нынешнем» остались кровоточащие болевые точки, до которых страшно дотронуться. Такое положение дел вызывает острое сожаление и критику традиционалистов, сторонников архаической структуры общества, в которой существует ясное распределение функций, а сама социальная организация подобна иконе Верховного существа. Мы же находим, что в нынешнем положении дел есть положительная сторона: множество второстепенных относительных различий между людьми ушли, оставив одно глобальное разделение, суперболевую точку. Если в прошлом мелкие или условные (хотя и весьма всерьез принимаемые) различия между людьми образовывали гомогенный социальный орнамент, если эти различия на самом деле способствовали пусть сложной, противоречивой, но все же «гармонии», сейчас речь идет уже не о различии, а о противостоянии двух изначальных метафизических ориентаций. Они порождают несовместимость между принадлежащими к ним людьми во всех областях: религии, политике, экономике, культуре и т. д.

Такое безусловное различение, проходящее внутри человеческой массы, красной чертой делящее человечество на несовместимые друг с другом половины, было издавна заповедано во всех пророчествах, брезжило сквозь мифы, провозглашалось идеологиями, чаялось и выпестовалось Провиденциальным ходом истории, потому что последнее совершается именно через движение от массы мелких относительных разниц к одному тотальному неустранимому Различию. Это цель Истории по отношению к человеческому материалу, это кристаллизация того, о чем говорится в Коране: «партия Бога» и «партия сатаны». Как замечательно, что прежде этого человек должен был обратиться в одно бесформенное месиво, в «третий пол», в бесклассовую демократическую общность, чтобы наконец-то по его бедной, лишившейся свойств плоти прошел этот меч, который всех разводит на чистых и нечистых, званых и избранных!

Повторим еще раз: точка окончательного расхождения — отношение к смерти. С одной стороны стоят те, кто носит свою смерть внутри себя, для кого она — реальный центр их существа, не то, что «случится» с ними когда-нибудь, в неопределенном виртуальном будущем, но то, что составляет именно суть актуального здесь-присутствия. Эти люди составляют кадровую основу религии Единобожия, даже если они на данный момент по превратностям биографии, среды и т. п. являются атеистами или исповедуют какие-то случайные идеологии. Они по своей конституции предназначены для армии духа; именно их называют модным словом «пассионарии»; так или иначе они будут призваны к своему истинному пути в соответствующих обстоятельствах «последнего времени».

Для других же смерть есть нечто категорически внешнее, как железная коса для зеленой травы. Смерть для них максимально виртуальная, «исчезающе малая» возможность. Мощной действительностью, вытесняющей смерть со всех горизонтов, для таких людей оказывается само общество, которое они воспринимают как некий пир, праздник солнца, в котором существуют концентры, иерархия приближения или отдаления по отношению к Благу. Эти люди всегда стремятся с периферии в центр, как в социальном, так и в политико-географическом смысле; они знают, что в дальних залах для «лучших» накрыты еще более роскошные столы, чем те, что перед ними. Они верят, что даже самое ничтожное и заброшенное существо при определенном упорстве и везении может повысить свой уровень потребления и тем самым внести свой вклад во всеобщее дело вытеснения «смерти» в полную невозможность… Природу этих людей гениально выявил Ф.М. Достоевский.

Общество ушедшего двадцатого столетия, особенно его конца, гораздо больше соответствовало метафизической ориентации этой второй «бессмертной» части человечества, чем общество эпохи Достоевского. Прежде всего потому, что в ХХ веке Запад испытал некий духовно-психологический перелом, который можно сравнить только с периодом климакса у физиологического индивидуума: ценности, которыми западная цивилизация жила последние 700 лет и которые окончательно, казалось, восторжествовали на протяжении последних двух столетий, вдруг разом утратили свою внутреннюю энергию, магическое обаяние, привлекательность. Это не мешает, конечно, массовым коммуникационным сетям вновь и вновь воспроизводить названия этих ценностей, но в подсознании западного коллектива вдруг как-то утвердилось, что завтрашний день будет обходиться без них.

Эти ценности на протяжении веков являлись как раз тем, что составляло дух и букву Современности (понятой не как относительно-временная, а как абсолютная категория). К их числу относится право на труд, свобода торговли, частная собственность, ответственность перед обществом, интернационализм, свобода обращения идей, право знать собственную религию (которого не было в средневековой Европе и которое необходимо предшествует свободе совести)… А так же куртуазная любовь, порождающая как эхо на бужуазных верхах романтизм, а на низах — уважение к женщине. Именно этот набор определял специфическое качество второго тысячелетия, как бы противостоящего архаической варварской тьме отдаленных эпох. Именно энергетическая смерть этих ценностных маяков образует атмосферу постмодерна, сквозь которую к нам уже доносится запах ближайшего будущего — новой планетарной тирании.

Расхожим местом всех политкорректных учебников истории является упоминание о культурной роли Ислама в становлении европейской цивилизации. Под этим, конечно, подразумевается возврат европейцам их собственного античного наследия, до поры до времени находившегося «на сохранении» у арабов. Последние, дескать, познакомили Запад с Аристотелем, а уж западный человек сделал из этого все необходимые выводы. На самом деле античность не содержала в себе тех самых ценностей, которые мы перечислили выше, и которые составили внутреннее содержание цивилизационной истории нескольких последних столетий. Некоторые моменты античности в лучшем случае лишь отдаленно напоминают фундаментальные принципы современности. Подлинным даром Ислама Западу был не Аристотель, а именно все те идеи, реализация которых превратила Халифат в первое за всю историю человечества глобалистское либеральное общество, основанное на единстве законов для всех населяющих его людей и на единообразии их применения во всех территориях исламского мира. Халифат явился самым первым «ликом современности».

Запад XVIII–XX веков — это политический наследник Халифата. Монголы правильно и справедливо разрушили Халифат, потому что он являлся глубоким заблуждением с точки зрения чистого Ислама. Пророки ниспосылаются человечеству не для того, чтобы вести его к комфортной и сытой жизни, к «все более полному удовлетворению все более возрастающих потребностей». Пророки напоминают человечеству, что оно есть глиняное орудие в борьбе духа. И та часть человечества, которая поймет и примет свою глиняную функциональную природу, становится избранной. Те же, которые полагают, что они рождены для счастья в этом и следующих мирах, и что у Творца нет другой задачи, как благоденствие твари, становятся тем, чем человек вообще-то является изначально: пылью на ветру.

Чистый Ислам есть прежде всего такое состояние ума и сердца, в котором человек категорически не принимает диктатуру слепой судьбы. Эта диктатура осуществляется двумя способами. Первый, наиболее всеобщий, есть власть времени, которое уничтожает все, и в которое верили упоминающиеся в Коране бедуины. Другой формой диктатуры, на первый взгляд как бы противостоящей и уравновешивающей деструкцию времени, является власть общества. На самом деле общество и время — союзники, точнее, даже две «ипостаси» абсолютного врага духа, которым является Рок.

Общество — это такой же страшный механизм, работающий по законам причин и следствий, как и физический космос. Общество, предоставленное самому себе, тяготеет к тотальной самодостаточности, рассматривает себя, как некий сокровенный центр сущего, в котором причинно-следственный механизм космоса будто, наконец, трансформируется в смысл и свободу. Это убеждение есть самое опасное и вместе с тем наиболее неискоренимое заблуждение, которому подвержен человек. На этом заблуждении построен весь пафос гуманизма новых веков… Именно этому заблуждению противостоит Ислам, который является последним интеллектуальным организационным, политическим ресурсом «избранных» — людей, верящих не в дурную бесконечность числового ряда, а в резкий и необратимый финал.

Проблема в том, что в современном Исламе сильны позиции самодеятельных и самозваных клерикалов — улемов, дезориентирующих мусульман относительно истинного смысла их религии. Соображения этих теологов поражают своей банальностью и инфантилизмом: они повторяют зады либерального просвещения двухсотлетней давности, которое сам Запад давно и успешно перерос. Можно подумать, что эти лидеры мусульманской мысли остановились в своем изучении западной философии на деистах и религиозных рационалистах, заложивших в свое время стандарты политической благонамеренности. Можно подумать, что они ничего не слышали ни о романтиках, ни о Ницше, ни об экзистенциалистах. В любом случае, они явно не подозревают, что командные круги мировой системы давно и окончательно расплевались со всякой «благонамеренностью».

Причина такого ослепления мусульманских теологов (явно ищущих общие позиции для так называемого «диалога цивилизаций») ясна: здесь мы имеем дело с рецидивом духовного «халифатизма». Мусульманские клерикалы не могут забыть, что инициатором планетарной современности (по крайней мере той, что доминировала до самого последнего времени) выступил в свое время «клерикальный ислам», ислам омейядов и аббасидов, ислам правоведов-факихов, ислам мудрецов-суфиев, которые — вместо Бога! — держали в своих руках сердца правителей. Потому-то они и полагают, что с мировой системой можно договориться о «неком месте» на вселенском пиру, которое могло бы быть выделено мусульманской цивилизации… Разумеется, при условии ее очищения от экстремизма, радикализма и всяких метаисторических претензий на центральность, окончательность, избранность и т. п. Улемы немного опоздали! Их осторожное нащупывание общих позиций с помощью гипербанальных «общих мест» перестало давно быть понятными для носителей новой завтрашней ментальности. Благонамеренных и радикалов будут «мочить» в одном и том же отхожем месте.

Сегодняшний мусульманин, для которого вера является альфой и омегой жизненной активности, должен как можно скорее освободить свой ум от влияния клерикального пустословия. Ему следует понять, что он — скромный верующий — по милосердию Всевышнего оказался последней преградой, которая отделяет род человеческий от полного банкротства и списания в убыток. Ислам есть сакральная оппозиция Року, а значит, и тому глобалистскому обществу, той мировой системе, которая транслирует фундаментальную антидуховность Рока на земном человеческом уровне. Чем скорее мусульманин поймет, что его религия есть не что иное, как стратегия последней войны, тем лучше это будет в первую очередь для его личной судьбы.

Среди всех революционеров мировой истории Ленин представляет совершенно особую фигуру. Само явление ленинизма уникально. Ленинская революция («Великий Октябрь») удалась, в то время как все другие имевшие место социальные революции остались на стадии неудавшихся попыток, незавершенных проектов, несбывшихся надежд. Любой революции приходится действовать против колоссальной инерции мировой системы. Для свершения революции нужно, чтобы воедино сошлось столь много факторов, что проще представить себе саморождение жизни на земле. Удавшаяся революция – чудо. Октябрьская – чудо вдвойне: во-первых, она состоялась, и, во-вторых, практически все, что Ленин делал в течение всей своей предреволюционной жизни для ее свершения, либо не пригодилось, либо в некоторых случаях оказалось помехой.

Из всех предшествующих революционеров больше всего Ленина напоминает Огюст Бланки. У француза также жизнь, отданная бесконечным неудачным попыткам; выношенное в конце жизни как следствие этих неудач прозрение в новую стратегию; наконец, совершившаяся без него революция (Парижская Коммуна), которая освобождает Бланки из заточения и ставит его на краткий миг во главе. Ленин – это развитие трагической фигуры Бланки, это невероятное масштабирование и одновременно углубление пародоксальности бланкизма.

Бланки к моменту Парижской Коммуны был измученный тюрьмами старик (с которого Дюма, кстати, писал своего аббата Фариа в "Графе Монте-Кристо"), он просто объективно уже не мог возглавлять революцию. К тому же она была, как и множество других политических взрывов, раздавлена катком всемирной социальной инерции.

Между прочим, для Маркса гибель Парижская Коммуны стала личным поражением такого масштаба, что после расстрела коммунаров до конца жизни он уже не возвращался в политику, превратившись по сути в кабинетного экономиста.

У Ленина же, на момент свержения Временного правительства находившегося в расцвете сил, революция была похищена... прежде всего его соратниками! Но раз свершившись, она стала жить дальше и превратилась в грандиозный фактор сначала российской, а затем и всеобщей социальной мобилизации. Тем болезненнее стало для Ленина то, что почти сразу после закрепления успеха его «вынесли за скобки» непосредственного руководства.

Ленин вошел в революционную ситуацию после того, как узнал из газет об отречении царя, к этому моменту уже утратив веру в то, что увидит революционное действо своими глазами. Он был выведен из революции фактически под домашний арест в Горках на последнем этапе Гражданской войны. Сама революция при этом не соответствовала ленинскому проекту, и не являлась осуществлением того, что он писал о ней прежде. Почему же, несмотря на это, именно Ленин (а не практически сделавший революцию Троцкий, и не исторически воспользовавшийся революцией Сталин) остался в истории как символ и человеческий образ Октября?

Тайна Ленина в том, что среди всей социал-демократической братии, пришедшей на смену народникам и эсерам (последние к 1917 году представляли собой уже сходящую с исторической сцены силу), он был единственный радикал. Все остальные социал-демократы, не исключая Троцкого и Сталина, представляли собой нормальных левых (пусть даже крайне левых) либералов. Чем самый крайне левый (или крайне правый) либерал отличается от настоящего радикала? Либерал не мыслит метафизически. Это не его стезя, он из другого теста. Либералы мыслят, чувствуют и формулируют цели в рамках обыденного существования. Они хотят хорошей жизни, улучшения жизни – для класса в «левом» случае, для расы или нации в «правом», для всех – если они космополитичные гуманисты… А Ленину было наплевать на «хорошую жизнь» для пролетариев, для русского народа, для всего человечества в целом! Он хотел революции для того, чтобы через нее решить метафизическую проблему. Именно это давало ему силы безоглядно рвать с общечеловеческим, общекультурным, историческим и прочими «консенсусами».

Главным «ленинским» лозунгом большевиков стали четыре тезиса, сведенные вместе в страшный молот, обрушивающийся на вековой сговор элит.

Первый тезис «Мир народам» - носит совершенно эсхатологический характер. В ракурсе гимназического видения всемирной истории, история – это войны. Собственно говоря, для классического миропонимания образованного человека История есть прежде всего история войн. Прерогатива их объявлять и подписывать перемирия принадлежит «миропомазанным особам» - в широком, а не узкосакральном смысле: вселенским хозяевам жизни. Отнять эту прерогативу, объявить о том, что мир есть достояние народов («языков»), означает символически претензию на прекращение истории. Следующие тезисы – «Фабрики рабочим», «Земля крестьянам» - рационально понятнее, хотя и несравненно меньшего калибра по своему теургическому весу. Но замыкающий четвертый - "Власть Советам" - представляет собой опять-таки разрыв с концепцией легитимности и суверенитета, принятой в тогдашнем мире на уровне фундаментальной «нутряной» очевидности. Этот тезис – обращение к народам Востока с призывом упразднить мировую колониальную систему. В последнем лозунге, как и в тезисе о мире, большевистская мысль настаивает на конце истории и эсхатологическом преображении того, что называется мировой политикой.

В развитие этого Ленин объявляет об упразднении тайной дипломатии, о ликвидации «сговора элит» (и, тем самым, об упразднении самой возможности быть причастным к этому сговору!), об открытой публикации секретных договоров между правительствами, что со всей очевидностью могло обнаружить не просто экономическую подоплеку, но самые тайные глубокие предпосылки мировой империалистической войны. Отметим, что полностью вся тайная дипломатия царизма так и не стала явной, а наиболее глубинные предпосылки так и не были до конца вскрыты, ибо заточение Ленина в Горках во многом изменило само содержание Советской власти.

Ленинские идеи о принципах Октября были не демагогией, призванной подкупить массы, как об этом уже 90 лет бормочут пошляки-либералы. Они явились выражением именно того, что отличает от либерального болота истинного радикала. А отличает его ненависть к существующей реальности, причем не в ее частных «плохих» проявлениях, мешающих конкретным потребителям жизни вольготно эту жизнь потреблять. Радикал ненавидит реальность в целом как гностическое зло, которое должно быть побеждено. Ленин и был таким гностиком-радикалом, но гностиком особым. Для того, чтобы оценить парадокс ленинской мысли, надо расшифровать тайну его воинствующего и доведенного до крайности материализма.

Сегодня вновь становится модным вспоминать Богданова и сталкивать его с Лениным в ретроспективе знаменитого конфликта, зафиксированного в ленинской работе «Материализм и эмпириокритицизм». Не секрет, что Богданов, влиятельный в РСДРП интеллектуал-эрудит с сильными философскими симпатиями к австрийскому неокантианству, считал книжку Ленина наивной и маргинальной, а философские представления автора – детскими. В ряде аспектов можно согласиться, что эта книга написана просто неудачно. По дискурсу, по философскому языку она действительно является торопливой и непрофессиональной работой человека, который был вынужден обстоятельствами взяться за то, чем до сих пор не интересовался. Но о ленинской мысли следует судить не по этому «главному» философскому труду.

Ленин на уровне «подкорки» был абсолютно убежден в том, что материя разумна! Разум как бы растворен в материи, слит с ней, он представляет собой систему фундаментальных закономерностей, которые определяют алгоритмы бесконечных, неисчерпаемых в своем разнообразии форм движения материи. Именно благодаря этому присущему ей атрибуту разума, материя движется направленным «эволюционным» образом.

«Материальный» разум преодолевает второе начало термодинамики – энтропию, которая выражает темную инерционную «телесную» сторону материи.

Но сам этот разум до определенного момента (появления человека) не осознает себя. Он виртуален и выражается в наборе диалектических закономерностей, направляющих вселенское движение по восходящей спирали до тех пор, пока этот путь не приведет к появлению «диалектического материалиста», который станет свидетелем сформировавших его разумных законов. На этом этапе разум «эмансипируется» от материи и начинает свидетельствовать ее через органы чувств. Но только через социальный фактор – освобождение общества – разум из простого свидетеля превращается в силу, управляющую уже самими законами, по которым материя движется!

Ленин считал массы прямым аналогом материи, внутри которой разлит виртуальный разум. Самоуправление через Советы есть подобие выхода этого разума наружу из плена безличного с тем, чтобы, превратившись в политическую волю масс, этот освобожденный коллективный разум стал демиургом уже новой «постэсхатологической» истории.

Именно в этом, по Ленину, состояла истинная цель Октября. Поэтому у Владимира Ильича не было нравственных конвульсий перед необходимостью железной рукой подавить антисоветские выступления тех самых рабочих, которые играли такую роль в дискурсе социал-демократических вождей. И напрасно, кстати, по этому поводу усмехаются обличители якобы «идеологической фальши» большевиков: ленинцы утверждали диктатуру пролетариата, а не «диктатуру рабочих». Рабочие – это вполне эмпирические персонажи, которые хотят кушать, требуют повышения зарплат и сокращения рабочей недели. Пролетариат – это корпорация сверхлюдей, получивших свое «иконописное» выражение в образе Павки Корчагина, который рубит кайлом землю под узкоколейку в то время, как любовь его чумазого детства Тоня Туманова с брезгливым недоумением тянет: «Я думала, ты у большевиков уже комиссаром стал…»

Бесспорно, такой формат мысли можно оценить как радикальную версию космизма. Не забудем, что классические космисты (Вернадский, Циолковский, Зелинский, Чижевский) крайне позитивно отнеслись к большевизму. Их притягивала ленинская мистика, они прямо видели в революционном действе некий вид теургии, которая, в конечном счете, ведет к «ноосфере».

Удивительно, что практически в то же самое время в Европе вызревал параллельный российскому свой собственный космизм в нескольких вариантах. Наиболее известными стали два из них: национал-социалистский космизм, основанный на нордических мифах, и «католический» космизм Тейяра де Шардена (последний был весьма близок к Вернадскому).

Ленин, разумеется, отмежевался бы от интеллектуального соседства с иезуитом, считавшим Христа венцом космической эволюции (кстати, ересь, брезжущая уже у Достоевского, и открыто проговоренная его Иваном Карамазовым в беседе с Алешей). Но, тем не менее, ленинизм – это абсолютно религиозная сила своего времени. Сила, скомпрометированная Сталиным с его «жить стало лучше, жить стало веселее» и Хрущевым, сведшим коммунизм к бесплатной колбасе.

Именно поэтому Ленин и Октябрь по-прежнему неразделимы в «коллективном бессознательном», и не только в России, где великодержавный сталинизм сегодня успешно конкурирует с ленинской мистикой.

Самое главное, что радикальный пафос ленининзма не утратил своего обаяния для «коллективного бессознательного» всего человечества.

- Гейдар Джахидович, в настоящее время в мире предпринимаются отдельные попытки создать универсальную концепцию подхода к новой реальности. Выражаясь модным сейчас языком, нам брошены вызовы, на которые пока нет ответа. К каким выводам пришли вы, находясь на пути поиска этих ответов?

- Сейчас, как известно, рухнула такая универсальная система описания реальности, как марксизм. При всем, что можно сказать о марксизме самого плохого, он обладает одним положительным свойством: он унаследовал от религиозного проектного визиона методологию, которая описывала историю как универсальный провиденциалистский процесс. Этот язык, благодаря которому оппозиционер, к примеру, с Новой Земли мог объясниться с оппозиционером из Норвегии, теперь исчез. Точнее, он скомпрометирован как политически достоверный и выживает "на задворках" социально-политической, философской и интеллектуальной жизни, как некие обломки ушедшей эпохи. Говорить этим языком больше нельзя, потому что в него "встроены" такие реалии, которым ничего не соответствует. Сегодня нет больше ни буржуазии, ни пролетариата. Крайние полюсы социальной пирамиды - суперэлита, стоящая над человечеством, и мировой гарлем с его неизбывной нищетой. Все остальное представляет собой броуновское движение деклассированного элемента. В условиях глобальной люмпенизации Березовский и Ходорковский - явные люмпены. Они прорвались к деньгам, но буржуазией ни в коем случае не являются. Буржуазия - это устойчивое сословие со своим кодексом поведения. Его представителей можно встретить сегодня в странах третьего мира. (В Иране, в Малайзии, например.) Даже встретив этих людей случайно на улице, сразу видишь: они родились в устойчивой системе работы с материальным миром, в атмосфере обмена материальными ценностями между социумом и внешней средой. Но, скажем, в России ситуация выглядит иначе. Если сегодня человек богат, то вчера он был технократом, позавчера - комсомольским секретарем, а завтра он станет диссидентом, который будет жить на пособие спецслужб где-нибудь в Лондоне. Это люмпены, то есть деклассированные элементы. Мы не можем описывать общество, состоящее на 90 процентов из деклассированных элементов, как буржуазию и пролетариат.

Итак, универсальный язык марксизма дискредитирован и неприменим в сегодняшней ситуации. Вместо него явился другой язык или, точнее, модный подход - как раньше было принято говорить, буржуазная лженаука. Я имею в виду методологию Шпенглера, Тойнби, их пресловутый "диалог цивилизаций". К сожалению, многие мусульманские интеллектуалы, клерикалы, которые курируют публичный интеллектуальный процесс со стороны мировой мусульманской общины, попались на удочку этого подхода. Они очень любят говорить о конфликте цивилизаций, необходимости диалога, понимая ислам соответствующим образом. Это радикально неправильно. Ислам, конечно же, имеет цивилизационное измерение. Но в той мере, в какой оно есть в исламе, это отклонение от ислама. Ислам есть универсальная доктрина, универсальный язык и проект, обращенный ко всем людям без различия их цвета кожи, расы, географического места жительства. Факт существования исламской цивилизации означает, что умма (община мусульман) не состоялась как политический субъект.

Приведем пример из ближайших исторических аналогий. Что значит "советская цивилизация"? Это значит, что левая идея не состоялась как политический субъект. Вместо политической субъектности большевизма возникла советско-сталинская империя. Факт цивилизационности есть провал ленинско-троцкистской мировой революции. То же - в исламе. По мере того, как ослабляется фактор исламской революции (он заменяется бюрократически-государственническими региональными интересами), выпирает цивилизационный момент. И вот мы уже видим президента Ирана Хатами, который "вбрасывает" против Хантингтона тему "диалога цивилизаций".

Главная проблема сегодняшних мусульман в том, что они мыслят о себе в терминах цивилизации. Они думают, что живут по своим правилам. Те, кто сегодня задает тон в исламском дискурсе, находятся на соглашательских цивилизационно-диалогальных позициях. Они выражают идею: мы такие же люди, не надо нас бомбить, мы просто хотим жить. Мы хотим жить по установленным Богом правилам.

- Если доктрина Маркса и Энгельса соответствует уже исчезнувшей эпохе, а модель столкновения и диалога цивилизаций можно считать маргинальной, то тогда, на что можно опереться, создавая новый универсальный язык?

- Серьезная методология заключается в том, что мы должны установить: есть субъект тирании и субъект подавления. Ничего не изменилось оттого, что в современном мире нет фараона, который выезжает на колеснице и давит коленопреклоненных рабов. Вместо фараона Ветхого Завета есть коллективный фараон, властвующий над Системой. Нужно только определить, кто в этой Системе является субъектом тирании, а кто, наоборот, берет на себя волю и право защищать угнетенных и оскорбленных. Это та политическая субъектность, которая носит партийный характер. Я настаиваю на том, что после конца марксизма это измерение снова становится теологическим - каким оно и должно быть. Еще Маркс говорил, что все революционные перевороты в истории носили религиозную окраску. Было совершенно нормально, что социальная борьба имеет религиозный характер, и сущность социальных отношений всегда описывалась теологически. Она объяснялась так Моисеем и Христом, да и во время Уота Тайлера (лидер крестьянского восстания в Англии в 1381 году) люди пели: "Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был тогда дворянином?"

Тот, кто стоит наверху социальной пирамиды, выражает своей позицией некий фундаментальный знак - так же, как и тот, кто раздавлен. Поэтому Божественное провидение объективно использует в своей реализации истории и того, и другого. Каждому отводится некая роль, и за каждым закреплена своя историческая энергетика, которые некоторые называют "своей правдой". Если тот, кто раздавлен, встанет с колен и сможет удержаться, встав с колен, значит, капля Божественного света, которая в него вложена, добилась победы над энтропией, над колоссальной инерцией материи.

- Вопрос в том, кто больше всего подходит на роль авангарда субъекта подавления, на роль мессии, каким был в своем роде пролетариат в марксистском учении?

- Сегодня в роли пролетариата выступает исламская община. Авангардом угнетенного человечества, который действует не только во имя себя, но и тех, кто находится в Бразилии, в Китае, в России, оказываются мусульмане.

- Почему именно мусульмане?

- Потому что все они стоят на одной религиозно-теологической позиции монотеизма, которая по своей внутренней логике лишает всякой легитимности естественную социальную пирамиду. Только авраамический универсализм бросает вызов Системе, потому что он обессмысливает этот закрытый космос, где человек является самодостаточной целью в себе.

Ислам категорически антиклерикален и не является индивидуальным кодексом поведения. Это стратегия внутреннего человека, который должен каким-то образом обыграть тюремщиков и захватить тюрьму. Бежать из тюрьмы - бесполезно, нужно победить в ней с тем, чтобы ее уничтожить. Это можно сделать только силами всех заключенных. Именно в этом и состоит главная социально-политическая разница между исламом и другими религиозными традициями: другие предлагают бежать, а бежать, как известно, лучше в одиночку. Увы, поймают!

- Можно ли говорить о тенденции исламского глобализма - в противовес глобализму Запада?

- Да. Дело в том, что ислам - тоже глобализм, только снизу. И только два глобализма могут вести между собой спор.

- Как правило, употребляя термин "глобализм", мы автоматически подразумеваем его связь с экспансией западных ценностей.

- Марксизм претендовал на глобализм, имея в виду мировую победу коммунизма. Уверяю вас: люди, которые управляют миром, мыслят оккультно. Шаман, папа Римский, принц Чарльз - представители одного и того же варианта самодовлеющего человечества, которое построено на принципе угнетения. Для них человек и есть цель. Это обязательно пирамида, наверху которой стоят "истинные" люди - реальные власть имущие, которые, естественно, не являются ни банкирами, ни Соросами. Последние - просто служебно-функционерная мелкота - пыль, поднимаемая ветром. Но есть мощная верхушка пирамиды, которая не меняется при любой "погоде", что бы ни грянуло - мировая война, революция. Все делается по сценарию интеллектуальных клубов, которые работают под председательством "истинных" людей, под их попечительством.

Сегодня создана очень мощная глобалистская инфраструктура, которая представляет собой систему транснациональных корпораций. ТНК - не экономическая, а управленческая модель, которая курирует гигантские финансовые потоки, освобожденные от любой социальной, институциональной, территориальной ответственности, брошенные на освоение политического и человеческого пространства. Реальные хозяева - те, кто сидит в попечительских советах ТНК; прежде всего представители традиционной знати - династий, аристократических домов, старая европейская знать. В это сообщество включены также представители традиционной знати третьего мира и международные финансовые дома - в качестве "приправы".

Реальные хозяева мира - ядро элиты и сверхэлиты, которое начало формироваться приблизительно 400 лет назад - в период крушения традиционных феодальных каст. Существовала система сословной иерархии: был Папа Римский, ему подчинялись императоры, на следующей ступеньке стояли рыцари, еще ниже - скромные купцы и т. д. Когда система стала крушиться, и на место ее пришел абсолютизм, началась Реформация, а потом Контрреформация, и в этот момент произошла очень мощная реорганизация мира. Всемирная Церковь вынуждена была перейти к стратегии непрямых действий, на смену открытой иерократии пришла криптоиерократия, действующая через закрытый клуб "светской" знати. Это, прежде всего, Система правящих кланов, которые характеризует наследственность и преемственность. В основном формирование клановой корпорации завершилось к 1860 году. На последнем этапе в нее вошли верхушки российской и азиатских элит, чему способствовали: упразднение крепостничества в России, революция Мейдзи в Японии и восстание сипаев в Индии. Тогда же началась финансовая экспансия мировой элиты на российское пространство. Уже к 1900 году 80 процентов российской экономики было в руках международных финансовых ростовщических групп.

- Вы ничего не сказали о сверхэлите Соединенных Штатов.

- Дело в том, что США имеют свою котрэлиту, которая не является частью элиты Старого Света. С этим обстоятельством вначале не очень считались, поскольку до 1914 года США были маргинальной страной-должником. К 1914 году США должны были Европе 5 миллиардов долларов, по тем временам - огромные деньги. А к 1919 году Америка стала вырастать в серьезный фактор на мировой арене, но появилась и Советская Россия, которая отвлекла внимание элит Старого Света на себя. Возник тандем США и Советской России, и оказалось, что он не по зубам европейской Антанте. Она боролась с большевиками, а тех подпитывала Америка. Вся советская индустриализация поднялась на американской технологии, с американскими кадрами, на американские деньги. И тем временем США тоже набирали силу. А потом разразилась Вторая мировая война, в ходе которой Европа была разгромлена и превратилась просто в экономическое пространство. Сегодня, после падения коммунистического партийного режима, основанного на шестой статье бывшей советской Конституции, возникла ситуация конфликта между элитой Старого Света, которая еще в организационно-военном отношении слишком слаба для противостояния, и соответствующей сверхэлитой американской, то есть протестантской. Он основан на том, что американская элита ни в каком случае не может быть частью элиты Старого Света, ее невозможно интегрировать.

- Между тем, все выглядит так, как будто между теми же США и Великобританией существует некое глубинное родство в их политических и геополитических интересах.

- Конфликт, маскирующийся этим внешним родством, реальный. Англия после 1945 года ведет очень жестокую подковерную борьбу с США - но, как младший, "кусающий сзади" партнер. Приведу только один пример. В 1956 году разразился кризис: Израиль, Франция и Великобритания атаковали Египет - с тем, чтобы захватить Суэцкий канал. Для США Суэцкий канал был важен тем, что позволял их шестому флоту переходить в соединенные воды из Индийского океана. Если бы этот морской путь находился под контролем Великобритании, как великой мировой колониальной державы, то именно от нее зависела бы Америка в своих геополитических военных движениях, и переговорный процесс велся бы иначе. Но что происходит? США осуждают конфликт (агрессию Израиля, Франции и Великобритании) и предлагают Советскому Союзу вмешаться. Советский Союз говорит при поддержке США (которые молчат, "показывая кулак" исподтишка): если вы не бросите Суэцкий канал и не уйдете из Египта, то мы вмешаемся полномасштабно. Между прочим, тогда в СССР все, действительно, готовились к войне.

- Как вы видите роль и место России с точки зрения сверхзадачи всемирного протестного движения?

- Главная политическая характеристика России в глазах мировых протестных сил - непредсказуемость ее нынешней исторической ситуации. После того, как ушла в прошлое "партийная" эра, политическое пространство оказалось расчищенным для новой инициативы всемирного протеста, который будет свободен от лояльности какому бы то ни было номенклатурно-державному центру, объявляющему себя "отечеством пролетариата всех стран". Не секрет, что сталинско-брежневский бюрократический СССР предавал дело революции, обрекал на поражение и распыление силы мирового левого движения. Чего стоит только запрет коммунистам Германии противостоять Гитлеру в союзе с социал-демократами, блокирование с де Голлем и НАТО против студенчества в 1968 году или "связывание рук" Фиделю Кастро. С падением КПСС ушел главный тормоз, сдерживавший мировой социальный протест. Сегодняшний олигархический режим - по сути эрзац политического класса, невлиятельного и ограниченного по своим возможностям на международной арене. Отсюда и непредсказуемость. Она позволяет рассматривать Россию - подобно тому, как это уже было в 1917 году - как слабейшее звено в системе глобального угнетения, которое может быть разбито усилиями революционного интернационала. Именно это является политическим наследием Октябрьской революции, дошедшим до нас через все перипетии и поражения левой идеи в нашей стране.

- Есть ли в России достаточно сплоченные исламские силы?

- В советский период была создана снизу партия Исламского Возрождения, которая перестала существовать к началу первой чеченской войны. Я был одним из ее соучредителей, а впоследствии и заместителем председателя. Это была первая партия, которая возникла после КПСС. В нее входило 30 тысяч мусульман. К сожалению, тогда, в горбачевские времена, она была задумана не как большевистская, а как легальная парламентская партия. Впоследствии возникали инспирированные сверху структуры - Союз мусульман и другие, оказавшиеся недолговечными. После 2000 года власть потеряла интерес к институциализированной мусульманской политической силе на арене российской внутренней политики.

- Когда противопоставляются Запад и исламский мир, то автоматически подразумевается, что каждая из сторон обладает, пусть относительной, но все-таки целостностью. На самом деле (и вы говорили об этом на примере Запада), ни одна из сторон не является субъектом единой политической воли. Вы полагаете, интеграция исламских сил неизбежна?

- У советских людей есть один особый дефект. Они отождествляют цивилизационный фактор с бюрократическим истеблишментом. То есть когда они говорят об исламском мире, то имеют в виду Президента Пакистана Первеза Мушарафа, Президента Египта Хосни Мубарака, Президента Ирана Хатами. Так мыслят не только русские люди. Так же мыслят и чеченцы, которые возмущаются тем, что исламский мир им не помогает. Спрашиваешь: какой исламский мир? Выясняется, что это король Саудовской Аравии Фахд, Президент Пакистана Первез Мушараф. Говоришь им: но ведь мусульмане в мечетях собирают помощь для чеченцев, есть организации, которые помогают беженцам, - все на вашей стороне; исламская "улица" не оставляет вас. Да, это так, - кивают мои собеседники. - Но кому нужна эта исламская "улица", когда речь идет о том, чтобы противостоять Путину и получить поддержку Фахда? Это мышление - советское.

Те 64 государства, главы которых являются членами Исламского саммита, по сути, незаконны. Их бюрократия и короли - ставленники мирового правительства. Нельзя отождествлять их с исламом. Наоборот, это фактор - антиисламский.

Исламский фактор существует как движение и дыхание самой истории, как присутствие Бога. Я не говорю о священниках, которые самодостаточны в своей уверенности, что они есть соль земли. Почти каждый "служитель Бога" считает себя в некотором смысле теофанией, ведь он - хозяин Корана, Священного писания, а у мусульманина на улице нет Корана. Но означает ли это, что тот мусульманин с улицы ничему не учился? Да он, может быть, всю жизнь учился. Просто он не вошел в соответствующую касту, не является носителем чалмы, не принят коллегиально в теологическую систему. И хотя в исламе нет хиротонисии, передачи через руки благодати, и формально нет выделенности церкви от мирян, по подразумеванию все это есть - "с черного хода" проведено. Тем самым люди оплевывают, топчут, отравляют ислам, приводят его к тупику.

- Ислам все чаще обвиняют в том, что он прямо или косвенно связан с терроризмом. Как вы относитесь к этой критике?

- Легко доказать, что фактологически эти обвинения легковесны. "Агрессивность" ислама становится дурной шуткой на фоне того, что демонстрировал в течении многих столетий Запад: столетняя, тридцатилетняя, семилетняя и прочие войны и т. д. Однако западные идеологи, обвиняя ислам в агрессии, имеют в виду не то, что он организовал больше кровопролития, чем европейцы (это было бы явной ерундой), а вполне реальную ведь: ислам есть стратегически безупречная организация внутреннего сопротивления господству объекта над человеческим фактором. Поскольку современная западная цивилизация солидаризуется с объектным полюсом бытия, успешное противостояние ему должно восприниматься как агрессия.

- Сейчас страны Западной Европы сталкиваются с ситуацией, когда значительная часть их населения становится арабской. Так обстоит дело во Франции, в Германии. Что означает эта тенденция для будущего данных стран в демографическом, культурном, политическом аспектах?

- Диаспора есть будущее мусульманской общины. Диаспора - это люди, освобожденные от "туземности", то есть с нарушенными почвенными, этническими, клановыми и даже семейными связями. Корневая система человека, его зависимость от клана, рода, традиции часто воспринимается как сакральная. Но на самом деле именно с "почвы" начинается профанность. Землячество - это арьергард и застой, замыкающий людей в гетто. Диаспора, наоборот, - это авангард.

Сегодня идет борьба у мусульман в Европе между землячествами и диаспорами. Я лично во Франции общался с носителями второго подхода. Об этих людях можно сказать следующее. Во-первых, как правило, они имеют высшее образование; во-вторых, блестяще владеют своей профессией. В их лице я увидел арабов нового поколения, которые не отказались от ислама. Для них быть мусульманином - значит быть участником провиденциального делания. Для них политический ислам - это самоидентификация себя как избранного народа - не в противостоянии, а, наоборот, в служении человечеству. Это люди с совершенно открытым сознанием, искренне преданным исламской идее. Они, конечно, читают Коран и чувствуют себя людьми, которым дана эта священная книга. В ней сказано: "Мы ниспослали вам Коран на чистом арабском языке". Вам - то есть людям. А в мусульманском мире часто можно услышать: а ты кто такой, чтобы высказываться по поводу Корана, откуда у тебя авторитет? Ты какие комментарии читал? Ты где учился?..

Я вижу свою аудиторию среди мусульман Франции, Германии, Англии, с которыми общаюсь на едином языке и в едином понятийном поле. Когда же приезжаешь в арабскую страну, приходится преодолевать методологические проблемы. Либо твой собеседник находится под интеллектуальным контролем у профессионального класса толкователей, и в этом случае ты "бьешься головой" о некую жесткую догматику. Либо он стоит в формальной оппозиции к этой догматике, то есть находится в плену столь же спорных контрдогматов. А если он - либеральный антиклерикал, то, как правило, утрачивает связь с исламом, он просто хочет нормально жить и зарабатывать деньги. Что же касается европейской диаспоры, она практически вся - зёрна без плевел. Это поколение, которое там родилось. Конечно, есть люди, которые пытаются "раствориться", превратиться в обычных немцев или французов. Но Всевышний так сделал, что у них это не выходит, потому что их прессуют, так или иначе они противопоставлены среде, и чтобы выжить, должны стать лучшими. "Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат".

- Возможна ли гармонизация отношений или хотя бы стремление к такой гармонии, которая исключает как исламизацию всего мира, так и его атеизацию?

- Речь не идет об исламизации мира. Речь идет о том, что мусульмане являются авангардом освобождения человечества. Истинные мусульмане - это люди, которые обладают пассионарной "волей к власти" во имя Божественной справедливости. Их задача - свергнуть сверхэлиту, которая опирается на инструменты ростовщического капитала и глобалистскую инфраструктуру ТНК.

- Проблема в том, что никакие земные социальные формы никогда не воплощают в полной мере огненность истинной веры. В тот момент, когда будет сломлено могущество транснациональных корпораций, образуются другие институты, неизбежно бюрократические. Или Вы хотите сказать: после победы наступает что-то подобное христианскому Апокалипсису?

- Мы боремся не для того, чтобы жить, а для того, чтобы кончить Историю, подготовить приход ожидаемого Махди и Иисуса Христа. Если бы мы действовали только из задачи перераспределить материальные блага в пользу тех, кто зависит от собеса, это была бы чудовищная пошлость. Миллионы людей, пассионариев тела, умерли напрасно, потому что в основе основ была неправильная и вульгарная материалистическая посылка. Когда в 1961 году Никита Сергеевич Хрущев объявил, что коммунизм - это бесплатная колбаса, и мы построим такой строй через 20 лет, он тем самым просто подписал смертный приговор исторической миссии советского народа.

Существуют пассионарии тела и пассионарии ума. К сожалению, эти качества редко соединяются в одном человеке. Допустим, революционные кронштадские матросы - пассионарии тела, а Ленин и Троцкий - пассионарии ума. Но к этому надо добавить включенность в теологический проект истинного великого противостояния с князем мира сего. Когда пассионарии тела, пассионарии ума и великое теологическое послание об оппозиции естественному ходу вещей находятся на одной оси, вот тут-то и происходит критическая масса - "ядерный" взрыв". Останавливается промывка мозгов, заканчивается информационная война, приходит конец всему информационному обществу с его электронной диктатурой над внутренним и интимным сердцем человека. А там, где это останавливается, начинается крушение естественного хода вещей.

Пришествие Махди и Иисуса Христа - венец истории. Эту задачу должны решить "Советы рабочих солдатских и крестьянских депутатов". Они стремятся вовсе не к созданию халифата. Всеобщая исламизация - бредовые домыслы, изобретенные в каких-то политических лабораториях Запада.

Правда, некоторые мусульмане говорят: мы - не политические субъекты, мы раздавлены, вот был бы Халифат, возвращающий нас в историю на равных с другими цивилизациями. Я спрашиваю: а как вы собираетесь его создать в условиях бомбардировок США? Тут Саддама поймали, а вы Халифат хотите создать. Они не знают ответа. Объясняешь: Халифат возможен при условии санкций от мирового правительства. Так же в свое время Сталин смог создать социалистическое государство в капиталистическом окружении - потому что окружение это допустило для собственной стимуляции. Подобным же образом Халифат может появиться в истории как часть мировой системы контроля. Мусульмане как огня должны бояться такой перспективы, которая возвращает нас во времена Высокой Порты XIX века - нам не нужен новый "больной человек Европы", как называли османского халифа западные журналисты. Махди и Иисус Христос не придут к рабам - к тому, кто их не ждет, кто их недостоин. В Коране сказано: "Не слабейте и не призывайте к миру, ибо вы выше". Человек - это инструмент Божественного провидения, который поставлен перед сверхзадачей: бесконечно малое должно победить бесконечно большое. То есть исчезающе малая искра Святого Духа должна преодолеть бесконечную массу энтропии. Пока это Чудо не свершится, нужно снова и снова идти на пулемет.

- У Вас репутация тонкого знатока Корана. Чем дается такое знание? Упорным трудом?

- Нет. Любовью. Хотя любовь - абсолютно неисламское слово. Но что такое, в сущности, любовь? Это жертва. Любовь - это готовность умереть, когда внутренний огонь "выхлестывает" за твои пределы и сжирает тебя. Для меня ислам - не то, что может быть воплощено в бюрократической организации. Он не может быть установкой сверху, "охмурением" простых и угнетенных. Ислам - горение сердца.